Чупав приподнял нижнюю ветку. Я инстинктивно втянул голову в плечи, ожидая холодного душа. Но обошлось несколькими каплями.

— А где кабан? — растерянно спросил Чупав.

Я заглянул под ёлку. Кабана не было. На рыжей прошлогодней хвое валялись несколько клочков шерсти и отломанная задняя нога.

Бля!

Я пожал плечами.

— Может, утащил кто-нибудь? Бывают же в лесу любители всякой дохлятины.

— Бывают, — согласился Чупав и стал внимательно рассматривать следы. — Гляди, Немой!

Я без особого интереса посмотрел на следы копыт.

— Ну?

— Хер согну! — Чупав пальцами мерил расстояние между следами. — Это не вчерашние следы. Вчерашние — вот. А это свежие. Видишь?

Что там видеть? Копыта как копыта.

Чупав ехидно смотрел на меня.

— Немой, ты же, вроде, деревенский парень.

— Ну, и чего? Трёхногих кабанов я в деревне не встречал!

Кузнец покачал головой и пошёл вдоль следа.

— Вот! Иди сюда!

В луже жидкой грязи отчётливо виднелся отпечаток звериного тела. Кое-где к грязи прилипла грубая бурая шерсть.

Тут даже я понял, что произошло. Кабан реально хромал на трёх ногах. Потом оставшаяся задняя нога увязла в грязи. Зверь завалился набок и долго скрёб копытами, пытаясь подняться. Наконец, встал и похромал дальше.

Охренеть!

Это получается — он ожил, что ли?

— Идём, Немой! — поторопил меня Чупав. — Надо Сытина предупредить.

Мы с Чупавом вернулись к костру как раз в тот момент, когда из шалаша вылез хмурый князь Всеволод. Сушёный дружинник мирно сидел возле костра. Живые топтались в углу поляны и переговаривались вполголоса.

— Бля! — сказал князь. — Как башка-то болит!

Он вытащил из ножен саблю и приложил холодный клинок ко лбу.

— Уф, хорошо! Что тут у вас?

Увидел обтянутый кожей череп и выпучил глаза.

— А это кто? Егорка, что ли? Чего его так высушило?

Князь прокашлялся и с подозрением уставился на Чупава.

— У меня тоже в горле пересохло! И во рту как козёл ночевал. Это не от твоего вина такая херня происходит?

— Егорка с нами не пил вчера! — подал голос один из дружинников.

— В смысле — не пил? — удивился князь. — Как это?

— Он с Ефимом поспорил, что до первого снега ни капли в рот не возьмёт.

— А на что спорили? — заинтересовался князь.

— На новые сапоги, — прогудел из толпы другой дружинник. Этот, судя по физиономии, пил вчера за двоих.

— Значит, проспорил ты, Ефим, сапоги! — деловито заключил князь. — Завтра отдать не забудь!

— Кому? — не понял дружинник. — Егорка-то того!

— Мне, — сказал князь. — Я ж вам вместо отца. Значит, и Егорке тоже. Вот, как отцу, мне сапоги и отдашь.

Князь обошёл вокруг невезучего дружинника.

— Вот какая херня от жадности приключается! — сделал он неожиданный вывод.

— Почему — от жадности? — спросил Сытин.

— Ну, как же, Василий Михалыч, — объяснил князь. — Егорка не пил? Вот и помер от жажды. А всё жадность! Сапоги на халяву получить хотел!

— Понятно, — хмыкнул Сытин и повернулся к нам с Чупавом. — Принесли кабана?

Мы дружно помотали головами.

— Сбежал кабан, — ответил Чупав. — Ожил и ушёл.

— О как! — удивился Сытин.

Задумчиво посмотрел на Егорку и добавил:

— А давайте-ка мы Егора в одеяло завернём. И верёвками потуже перевяжем, от греха подальше.

— Что за мара? — тихо спросил я Сытина.

Сытин нахмурился.

— Мара — это сказка, Немой. Только страшная.

— В смысле?

— В смысле, что я с такой хернёй впервые сталкиваюсь. Но старики рассказывают, что есть на свете такое существо — мара. Приходит, когда человек спит. Насылает на него кошмары и потихоньку высасывает силы. Говорят, что мара может мучить человека годами, пока не сведёт в могилу. А тут — за одну ночь.

— Не за ночь, — поправил я Сытина, — за минуту. Мы с Глашкой видели.

— Бля, Немой! Ты видел, как это случилось? — заорал Сытин. — Я думал, ты только покойника нашёл. Вот как с тобой работать, если ты самое важное сказать забываешь?

Ну, как? Вот так и работать! У всех свои недостатки.

— Давай, рассказывай — что ты видел? — жадно спросил Сытин.

— Толком — ничего. Словно в воздух банку чернил опрокинули. Я костёр с трудом разглядел. Потом потянуло холодом, и всё кончилось. Мы с Глашкой подошли к костру, а он уже готов.

Мы надёжно упаковали дружинника. Потапычу надоело слушать, как Божен с Глашкой колотят изнутри в дверь избушки, и он выпустил их на воздух.

Увидев труп, Божен сокрушённо покачал головой и забормотал себе под нос молитву.

— Потапыч, здесь телегу можно достать? — спросил Сытин. — Надо мертвяка Гиппократу Поликарпычу отвезти.

— Может, мышиным ходом, Василий Михалыч? — предложил Михей.

Сытин с сомнением покачал головой.

— На хер! Пока непонятно — откуда эта пакость появилась, лучше не рисковать. Проковыряешь дыру в пространстве, а оттуда ещё какая херня вылезет.

— Нам тут лишней херни не надо! — строго подтвердил князь. — С вами бы разобраться.

Мы дружно посмотрели на князя.

— Да я не в том смысле! — смутился он. — Ну, надо же теперь законы там какие-нибудь писать новые о правах нечисти... и вообще. Дайте выпить лучше!

— Нету, — развёл руками Чупав. — Вчера всё выпили.

— А этот твой леший ещё принести не может? — спросил князь. — Я денег дам. Где моя казна?

— Погоди с выпивкой, княже, — остановил его Сытин. — Значит, план такой...

Договорить он не успел.

Небо над поляной мгновенно потемнело. Между ёлок заметался холодный, колючий ветер.

Со стороны реки раздался пронзительный женский крик.

Когда я подбежал к обрыву, Сытин и Потапыч уже были внизу.

Я всмотрелся и охренел.

Река быстро замерзала, покрывалась тонкой коркой льда. Метрах в десяти от берега, ломая лёд, слабо барахталась русалка. Её рыжие волосы сбились в спутанный обледеневший комок. Обломки льда вокруг русалки были измазаны кровью.

Над русалкой висело бесформенное облако черноты. Вот оно поднялось чуть выше. Русалка забилась сильнее. Она цеплялась тонкими пальцами за лёд и пыталась ползти к берегу.

Облако дрогнуло и опустилось вниз, закрывая голову русалки.

— Не надо! — пронзительно выкрикнула она, но сразу же умолкла. Широкий хвост задёргался из стороны в сторону.

Сытин выхватил шпагу и попытался ступить на лёд. Тонкая блестящая корка проломилась под ним, и он по колено рухнул в воду. Разбивая лёд, Сытин упрямо шагал к русалке, но получалось слишком медленно. Драгоценные секунды уходили.

Потапыч на бегу перекинулся в медведя и прыгнул, оттолкнувшись лапами от берега. Прыжком он опередил Сытина, но тоже застрял, беспорядочно молотя лапами по льду. Видно, река в этом месте была глубокой. Медведь не мог опереться ни на хрупкий лёд, ни на дно и лишь беспомощно барахтался.

Сытин уже двигался по грудь в воде. Рывки русалки становились всё слабее. Вот тонкая рука ударила по льду и бессильно опустилась. Хвост дёрнулся и замер, изогнувшись в судороге. Рыжие волосы на моих глазах побелели.

Ипать, Немой! А ты-то какого хера смотришь?!

Я прыгнул с обрыва.

Давай, бля!

В голове звонко щёлкнуло. Я приземлился четырьмя лапами на покрытый инеем склон и снова оттолкнулся, словно смертоносная мохнатая пружина.

Охеренно быть лёгким и прыгучим котом!

Упрямо бредущий в ледяном крошеве Сытин оставлял после себя широкую полынью. Я одним прыжком перемахнул её и выскочил на нетронутый лёд. Проехал по нему жопой, тормозя выпущенными когтями. И прыгнул в третий раз.

Хер его знает, каким образом, но меч по-прежнему был со мной. Он словно стал частью моего кошачьего тела. И когда я в третий раз прыгнул прямо в чёрное облако, висевшее над русалкой — я не когтями его ударил, а полоснул Убийцей нечисти.

Облако вздрогнуло и отпрянуло. А потом отлепилось от русалки и попыталось обвиться вокруг меня.