— НЕТ-НЕТ-НЕ-Е-ЕЭТ!!!

— Это правило Неземной Любви, — развел руками колдун. — Не мое правило, не мое. И оно незыблемо. Ненарушимо. Никем и никогда.

В следующую же минуту налетевший порыв ветра — буйного-бешеного ветра — обратив его руки в крылья, завертел, закружил колдуна — и унес. И лишь терпкий, отдающий горечью, запах трав напоминал о его недавнем присутствии.

«Роман о заклятых

любовниках»,

глава двести

семнадцатая

Глава двадцатая

Мелинда…ах, Ме-лин-да-а… Ее сочные формы не давали рыцарю покоя. Тугие шары грудей и полукружья бедер. И это — при относительно тонкой талии. О-о-о…

Чудное виденье возникло в мозгу Эгберта так ярко, так отчетливо, что он заерзал, заворочался на ложе. Среди ночной прохлады его вдруг окатило жаром: Эгберт, как наяву, увидел губы девушки, похожие на спелую клубнику. Такую…м-мм…сладкую… Губы, не изрыгающие бранных слов и жутких проклятий. Влажные и слегка полуоткрытые, будто зовущие к поцелую. Сказочное, поистине фантастическое зрелище! Ку-уда уж до нее графине с ее неаппетитным, худосочным тельцем!

Он лежал, заботливо укрытый звериными шкурами, и никак не мог заснуть. Жар сменился ознобом, и зубы Эгберта дружно заклацали, застучали, как детская трещотка. Его била мелкая дрожь. Мысли о девушке попросту изводили его. Зная характер Мелинды, рыцарь боялся заговорить с ней даже на самую невинную, пустяковую тему. О погоде, о природе, о птичках-рыбках-червячках. А уж поведать ей о своей любви… Охо-хо-нюшки-и. «Скормит Мусику или кому-нибудь еще, — с тоской подумал Эгберт. — Как пить дать, скормит.» Бог знает, до чего бы еще он додумался, если бы сон не уволок его (не менее решительно, хотя и куда более бесцеремонно, чем прежде старик) в свое призрачное царство. Дыханье рыцаря стало ровней, озноб и жар, наконец, оставили его в покое. Но желанного забытья Эгберт так и не получил. Происходящее во сне казалось не менее странным.

На зеленой лужайке резвились крокодилы. Всегда неповоротливые твари по-щенячьи гонялись друг за дружкой, высоко задрав тяжелые хвосты и при этом пронзительно (наверняка, радостно) верещали.

Среди густой травы (она была не просто неестественно яркой, а, что называется, — «вырви глаз») вместо цветов росли…звезды. Большие и маленькие. Всех цветов радуги. Ослепительные — и не так, чтоб очень. Над ними меланхолично порхали стрекозы и бабочки с пожелтевшими от времени пергаментными крылышками.

И без того несуразную картину добивали…ох, простите! дополняли ядовито-розовые, как цукаты для торта, облака. Они были картинно развешаны чьей-то неведомой рукой по ярчайшему голубому небу.

Вдруг, неизвестно откуда, появилась Мелинда. Словно из воздуха вынырнула. Крокодилы тотчас же рванулись к ней. Они толкались и сбивали друг друга с ног… простите! с лап. Эгберт не верил глазам: зубастые твари ластились к девушке. Стрекозы и бабочки шелестящим облаком окружили ее со всех сторон. И звезды-цветы отовсюду тянули к ней свои лучи.

На обычно хмуром и неприветливом лице девушки заиграла нежная, ласковая улыбка. Показавшаяся из-за ее мощного плеча остроугольная голова на тонкой чешуйчатой шее при виде Эгберта издала пронзительный восторженный писк.

— Ты его запомнила? — удивилась Мелинда и задумчиво, изучающее взглянула на Эгберта. — А ведь и правда, он совсем неплохой парень. Да, малышка?

«Малышка» в ответ запищала еще громче, тяжеловесно запрыгала к месту, где сидел рыцарь и ласково толкнула его остроконечной мордой. От ее приветствия бедный Эгберт полетел вверх тормашками. Несуразный сон постепенно становился каким-то уж слишком осязаемым.

— Де-евочка моя, ну, не-ельзя же так! — пожурила Мелинда юную дракониху.

Опустившись на колени рядом с поверженным телом, девушка нежно, одними лишь кончиками пальцев, погладила рыцаря по щеке. Прекрасные серые глаза (какого-то невероятного сиреневого оттенка) смотрели на рыцаря в упор. Изумленно и радостно.

«Какой чудесный сон!», с грустью подумал Эгберт.

— Ну, и как долго еще Ты будешь валяться? — иронично спросил ласковый голос. — К нему дама пришла, а он бока отлеживает. Ничего себе поклонничек! А ну-ка, вставай!

Красавица усмехнулась и (как она думала) несильно ущипнула Эгберта за щеку. Он вскрикнул от боли и мгновенно, рывком, сел на ложе.

Странный, дикий, фантастический сон каким-то немыслимым образом перетек в явь. Правда, не совсем, частично, но все-таки. Окружающая природа имела обычный, то есть нормальный и даже заурядный вид. И никаких тебе розовых облаков и резвящихся, как двухмесячные щенки, крокодилов. Более того, день во сне сменился ночью наяву.

Костер по-прежнему горел, отчего лес вокруг пещеры казался еще темней и ужасней. Зловещие черные тени все так же, затаясь, караулили Эгберта. Но это было уже совсем неважно.

— Мелинда… — прошептал рыцарь, не веря своим глазам.

— Ну, да. Мелинда. Это мое имя, — подтвердила девушка.

— О-оо… Мелинда-а-а…о! — влюбленно шептал рыцарь, не сводя с нее глаз.

— Ну да, Мелинда. Аж двадцать лет уже, — вздохнула девушка.

— О-ооо… Мелинда, о-оо-о! — Вне себя от счастья, небывалого восторга и столь близкого созерцания красоты, Эгберт никак не мог заставить свой язык произнести что-либо, кроме Ее (о-ооо!)… кроме Ее Несравненного Имени.

— Плохой же из тебя собеседник. То есть вообще никакой, — вздохнула девушка.

— Ме-лин-да-а…о!

— Еще раз произнесешь мое имя, и я тебя тресну. А потом уйду и не вернусь. Никогда-никогда! Совсем никогда, — голосом, полным нежности, пообещала девушка.

Эгберт скосил глаза на ее красивые сильные руки и обреченно вздохнул.

— Я хотел… всего лишь хотел… — рыцарю, лихорадочно соображающему, о чем же спросить возлюбленную, каждое слово давалось с превеликим, небывалым (будто каторжным!) трудом. И подходящая тема для разговора — ну, никак не находилась, черт ее подери! — Я хотел лишь…

— Ну и что же ты хотел?

— Уу-узнать твое полное имя.

Страх обуял Эгберта. Нет-нет! Совсем не перед очередными тумаками (хотя это было бы, конечно, нежелательно). Он боялся потерять ее. И боялся так сильно, что к нему вновь вернулась способность к связной речи.

— Так каково же, прости, твое полное имя? Мелинда…? — спросил рыцарь, ожидая продолжения, но его (вот странность!) так и не последовало.

Он с надеждой и внезапно проснувшимся любопытством взглянул на девушку.

— Просто Мелинда, — на удивление спокойно ответила она, в свою очередь, воззрясь на Эгберта. — Чего ж тебе еще надо?

— И это все-оо? — разочарованно протянул он. — Как-то маловато для столь родовитой, великолепной и прекрасной девицы.

Златовласка смотрела на него с недоумением. До сих пор ей в голову не приходило ничего подобного. Имя у нее, видишь ли, недостаточно длинное. Ну, надо же! Глупости какие-то, пфф!

А дело было вот в чем. Дедушка и бабушка Эгберта, в бурном порыве вдохновения, едва не наградили своего ненаглядного, необыкновенного и (разумеется!) ни с кем другим не сравнимого внука, Самого Замечательного Ребенка В Мире и (что естественно вытекало из этого) Будущую Гордость Рыцарства, именами всех святых, имеющихся в наличии. Ну, или почти всех. Вот так их неуемное рвение едва не испортило ему жизнь. Учитывая то обстоятельство, что на каждый день в календаре приходится один-два, кое-где три, а то и пятеро святых (либо мучеников) положение будущего барона Бельвердейского представлялось трагикомическим.

Слегка поостыв, они решили оставить в списке ну, самую малость — каких-нибудь тридцать имен. (Сущие пустяки!) Дедушка с бабушкой долго (трое суток и еще целых полвечера) выясняли, какие же имена подойдут младенцу. Они спорили сдержанно, переругиваясь с большим достоинством: бабушка вспоминала, в основном, свою загубленную молодость и упущенные (грандио-озные!) возможности, дедушка же (как и всякий мужчина) — предметы более высокого порядка — бога, черта и…