— Ты не ответил на мой вопрос! – делая шаг вперед, в сторону кухонного острова, я решил пройти сквозь, будто не замечаю перед собой голограмму.

Алекс ни капли не смутившись, проигнорировал моё поведение.

— Откуда я знаю твоё имя? – уточнила программа.

— Именно!

Экран снова изменился. Теперь множество картинок транслировали разные эпизоды из моей жизни. Вот я бегу от стражника в Лочлэнде. Вот я разговариваю с ведьмой в её пропахнувшей травами хижине. Вот я спасаю малютку Анику, убегая от старейшины. И далее, и далее.

— Что это? – поражаясь увиденным, спросил я Алекса.

— Это твоя жизнь, Бэл! – ответила программа, пристально глядя мне в глаза.

Я отвернулся, снова рассматривая записи на экране. Странное чувство отрешённости от происходящего охватило меня: я как будто наблюдал за жизнью со стороны. «Твоя матрица, её не существует в этой системе!» – вспомнились слова сущности.

— Кто мои родители? – спросил я Алекса первое, что меня интересовало в данный момент.

Изображение на экране сменилось, показывая медсестру в белом халате, везущую младенца из одной палаты в другую. Вот она остановилась перед стеклянной дверью, ожидая, когда та сама откроется перед ней. Теперь она кладет новорожденного в стеклянный купол, закрывает его и спокойно покидает младенца, оставляя одного.

В соседней комнате трое мужчин внимательно разглядывают данные, приходящие к ним из стеклянного купола.

— Он не слышит? – спросил первый мужчина.

— Слышит, только не те волны, по которым идет поток, – отвечает ему второй мужчина. – Вернее, он их блокирует самостоятельно.

— Почему? – снова спрашивает первый.

— Ему не нравится файл, – снова ответил второй, глядя на третьего.

Изображение снова сменилось. Мужчина лет пятидесяти бежит по белому коридору, держа на руках рыдающего младенца. Очертания его лица смутно напоминают голограмму, только гораздо старше.

Вот он врывается в темную комнату. Повсюду мигают аварийные лампочки. Голос за кадром просит нарушителя остановиться. Но мужчина продолжает бежать, спотыкаясь о стулья на пути. Его руки дрожат, однако он всё же набирает код на панели управления, и перед ним открывается нужная дверь.

Вот он кладет ребенка в другой стеклянный купол гораздо большего размера и отправляет его в светящуюся воронку. Изображение снова гаснет, сменяясь другими.

Теперь какая-то оборванка просит милостыню с ребенком на руках. Потом ребенка передают в приют, откуда он сбегает в возрасте четырёх лет, прибившись к местной шпане.

Изображение гаснет, и я удивленно смотрю на Алекса.

— Что это значит? – спрашиваю я программу.

— Ты продукт генной инженерии, созданный еще в первичном мире. У тебя нет родителей и не было никогда.

Я молча подошёл к кухонному островку, ставя на стол пустую кружку. В голове путались мысли, и мне никак не удавалось навести в них порядок.

— Зачем всё это? – всё никак не мог понять я.

— Файл «Бэливер»! – ответил Алекс. – Ты — носитель первоначального кода.

— Тот самый файл, что убивает людей, перед этим делая из них овощей?!

Алекс подошёл ближе и даже как-то сочувственно протянул руку, намереваясь похлопать меня по плечу, но вовремя остановился.

— Файл был моей разработкой, – горько произнесла голограмма, – эта работа всей моей жизни.

Я промолчал, стараясь не показывать своих эмоций. Алекс продолжил:

— Файл должен был сделать человека счастливым…

Тут я не выдержал:

— Вы их, словно крыс, бьёте током, заставляя забывать про всё на свете. Про детей, мужей, друзей, родителей в конце концов. Их больше ничего не интересует, только это вечное наслаждение, – зло сказал я.

— Смысл заключался в том, чтобы стимулировать участки мозговой активности во время деятельности, в которой человек был лучшим, был счастлив. То есть музыкант получал наслаждение, играя на скрипке, а врач — вовремя операций.

— А если человеку понравится убивать?

— Нет, Бэливер, всё не так! – возразила программа. – Мы отслеживали способности человека. Делали его жизнь ярче, интереснее. Но что-то пошло не так…

— И что же? – ухмыльнулся я.

— Ты, Бэливер! Ты — сбой программы...

Я рассматривал голограмму и уже ничего не понимал. Видимо, несмотря на все усердия Артона, в данный момент мне явно не хватало знаний. Алекс ходил по комнате, и создавалось впечатление, что программа пыталась собраться с мыслями. Да кто он вообще такой? Почему я слушаю его бредни?

— Кто ты такой? – спросил я Алекса, пристально разглядывая.

Голограмма остановилась и повернулась ко мне лицом. Его взгляд был измучен, словно он принимал очень важное решение.

— Кто ты такой? – повторил я свой вопрос.

Алекс развел руками:

— Я же говорил: меня зовут Алекс Меджик три тысячи семьдесят Про, – с сомнением в голосе произнес Алекс.

Я подошёл к нему ближе и, глядя прямо в глаза, в третий раз спросил:

— Кто… ты… такой?!

— Ну хорошо, – сказал он, снова направляясь к экрану.

На экране появилось изображение семи планет в треугольнике. Алекс ткнул пальцем в верхушку, указав на мир Зеро-орбис.

— Это первичный мир. Тут я родился в две тысячи сто семьдесят втором году за пятьдесят лет до открытия параллельных миров. Моя энграмма была записана в сорок три года.

— Энграмма? – перебил я Алекса, услышав незнакомое слово.

— Мы шутя называли это отпечатком души. Хотя по сути это вид протоплазмы, сохранившей все привычки и память своего носителя.

— Как твоё настоящее имя? – спросил я программу, заинтересовавшись его персоной.

Алекс улыбнулся:

— Алекс Левински. Нет, не тот Алекс, что открыл парадокс Левински, – замахала руками голограмма, заметив моё вытянутое лицо. – Я его правнук, названный в честь своего невезучего прадеда. Моей работой была интеграция человеческого мозга с искусственным интеллектом.

— Расскажешь? – чувствуя, что открыл для себя новый источник знаний, попросил я Алекса.

В моём мире генная инженерия если и была разрешена, то только под грифом «секретно». Коллапс мира был как раз по этой причине. Великий сдвиг полюсов – трагедия моего мира, повергшая почти всё человечество в средневековье.

Как это произошло? А очень просто. Ошибка или случайность, но в солёные воды Ледяного океана попала крохотная бактерия, которая начала стремительно размножаться в благоприятной для неё среде. Дальше прокатилась целая цепочка событий, которая и привела к сдвигу полюсов на нашей планете.

Так, одна бактерия экстремофила перевернула жизнь миллиардов людей, ввергнув их в средневековье. А всякое вмешательство в ДНК любого существа планеты стало под запретом.

Глаза Алекса загорелись неудержимой страстью. А моё уставшее тело требовало отдыха, и я, удобно устроившись на единственном кресле в помещении, принялся внимательно его слушать.

— Моей задачей было создать биологический чип (орган), способный принимать сигнал, исходящий от базовых станций. Таким образом человек без всяких операций мог подключаться к любому дата-центру и взаимодействовать с искусственным интеллектом, – воодушевлённо рассказывал Алекс.

Его рассказ был подкреплен множеством картинок, мелькающих на экране. Тут были и дельфины, и летучие мыши, и кроты, и даже некоторые виды насекомых, которые мне были неизвестны.

— На самом деле такой орган есть у человека, его только нужно было настроить на определенные волны, – продолжая жестикулировать, Алекс крутился возле экрана, на котором уже во всех проекциях вращался человеческий мозг.

— Кортиев орган! – с восхищением заключила голограмма, – его эволюция позволила человечеству пользоваться всеми видами передачи данных, вплоть до визуализации без использования сторонней аппаратуры.

Алекс ещё долго рассказывал мне об анатомии человека и о различных способах её улучшения. Он нашёл благодарного слушателя в моём обличии и всячески пользовался этим.