Семьи больше нет.

Последний поступок Степана перечеркнул во мне даже крохотные остатки привязанностей к нему, как к отцу моих детей.

Пока я себя не жалела и все-все ради своих мальчишек была готова отдать, этот недомужчина, как крыса, каждое зернышко в свою персональную норку таскал, еще и лгал мне о намерениях.

Я считаю, что Степан — самый настоящий вор. Он крал у меня, сыновей. Он крал у своей семьи, это самое гнусное и подлое, что только может быть.

Теперь я не готовлю еду на него, только для себя и для мальчишек. Они питаются по диете, порции все взвешены и просчитаны. Поэтому легко можно понять, когда Степан тайком запускает руку в контейнеры с едой, приготовленные для сыновей.

Воевать с ним, бить его по рукам? Стыдить при мальчишках?

Почему мне становится стыдно и гадко? Ведь именно он творит все это, но липкой гадостью именно меня с головы до ног окатывает каждый раз.

Сыновья задумчивые. Разговаривают меньше обычного.

Димка все еще отмалчивается, со мной говорит только простыми предложениями и исключительно по нужде. Будь его воля, он бы и слова мне не сказал. Ему жалко отца, он считает, что нельзя бросать его в беде…

Лешка шипит на брата:

— Дурак! Теперь не покатаешься ты на его тачке, баран! Даже если бы он ее купил, все равно за руль бы тебя не пустил.

Разногласия между братьями тоже имеют место быть, и во всем этом виноват один человек, который лежит на диване, и охает, избитый, в обнимку с пакетом льда.

Несмотря на все сложности, у парней — лагерь, они собирают рюкзаки и чемоданы. Вопреки сложившейся традиции, на этот раз мне приходится им помочь, потому что они едут не на одну неделю, а на целый месяц.

Без сложных вопросов не обходится.

— Когда мы приедем, вы с батей уже разъедетесь? — уточняет Лешка.

Степан подает голос из зала.

— Не говори ерунды! Мама вбила в себе голову глупость, завтра уже забудет.

Дима с надеждой на меня смотрит.

Нет, это уже ни в какие ворота не лезет.

Хватит выставлять меня глупой клушей, которая способна проглотить подлость и сделать вид, будто ничего не было.

— Глупость, Степ, это вся твоя жизнь на протяжении последних лет. Глупость, жадность и трусость!

— Что ты себе позволяешь? — пытается возмутиться.

— Я позволяю себе все то, на что ты меня толкнул своим подлым предательством и изменой. Хватит говорить со мной, я не желаю тебя слышать. И не порть настроение перед отъездом, молча лежи… А хочешь поговорить, так чеши в бар… Один раз уже похвастался в баре, мало! Еще чем-нибудь похвастайся, дурень! — повышаю голос.

Смахиваю волосы со лба.

— Простите, — извиняюсь перед сыновьями. — Не хотела кричать, но вы должны понять. Нельзя прощать подлость и гнусность в отношении своих близких. Нельзя! Сегодня он ваши деньги украл, а завтра… Завтра трусливо пройдет мимо, когда будет угрожать смертельная опасность.

На эти мои слова Степа выползает из зала.

— Хватит меня очернять перед сыновьями.

— Ты сам себя очернил.

— А ты нагнетаешь! Лучше бы поддержала!

— Я не хочу давать плохой пример. Гнусность не стоит того, чтобы ее поддерживали.

— И что это ты говорила, будто я у них украл? Я у них ничего не крал! Я свои кровные потерял, ясно?

— Вот только ты ел, спал и гулял на те деньги, которые я зарабатывала. На наши с мальчишками деньги. Поэтому я считаю, что ты украл у них, и точка. Так и говорю. И ты не заставишь меня замолчать.

— Это мы еще посмотрим. Парни, погуляйте. У нас с вашей мамой разговор будет! — сжимает кулаки Степан.

Смотрит на меня глазами, налившимися кровью.

— Слышь, па. Ляг, что ли… — мягко просит Дима. — Давай ляг, я тебе лимонад принесу.

— А ты меня не успокаивай! Успокаивалка не выросла!

Степан нервным жестом сбрасывает руку сына со своего плеча.

Дима замирает, потом цедит тихо.

— Да пошел ты! — отворачивается.

— Эй, ты что сказал? Ты что отцу сказал? — хорохорится Степан и толкает Димку в спину ладонями.

Сын, запнувшись о лямки рюкзака, падает на пол, но падение выходит мягким.

— Эй, ты! Ты че, сильного врубил? В спину толкаешь! Свалил бы по-хорошему! — подлетает к отцу Лешка.

Старший — задира, долго не думает, сам толкает папашу так, что он отлетает к стене, больно приложившись к ней затылком.

— Рот закрыл и сдриснул в зал! — орет на отца Лешка. — Еще раз я увижу, что ты брата трогаешь, сам тебе наваляю…

— Леш, — прошу его. — Сильно папку не приложи, не хочу, чтобы он еще на тебя пожаловался.

— Хорошо, ма. А ты… Таскай ему побольше лимонадики! — адресует брату возмущения.

— Пусть захлебнется этим лимонадом! Ты мне больше не папа! — зло бурчит Димка, бросив сердитый взгляд на отца.

— Степ, не накаляй. Уйди с глаз, прошу!

Муж потихоньку ретируется, не осмелившись даже под нос побурчать.

Младший сын начинает разбирать рюкзак, который мы только что сложили. Стараюсь не делать ему замечания. Пусть разбирает и заново складывает. Димку более рутинные действия успокаивают, он не такой открытый, как Лешка.

Братья совсем разные, хотя, казалось бы, между ними всего несколько минут разницы, но какие же они…

Сердце за них разрывается.

Сама бы Степку придушила, честное слово!

И чем дольше мы варимся в этой недружелюбной, накаленной атмосфере нашей разваливающейся семьи, тем больше негатива и злости.

Как я хочу от этого избавиться, боже…

Я все чаще думаю о ключах, которые вложил в мою руку Дашаев.

Это было бы легко…

Сдаться ему. Легко и сладко.

Часть меня этого хочет безумно. Та часть, которая истосковалась по настоящему мужчине, по поступкам, по душевным разговорам и красивому, горячему сексу, чего греха таить…

Но как я могу просто взять и поддаться своей слабости?

Учитывая возможности Дашаева, вряд ли он снял скромную двухкомнатную квартиру. Для таких мужчин, как он, имеют значение только широкие, открытые жесты. Уверена, он сделал это от всей души, но я не смогу принять роскошный подарок.

Мальчики не дураки и могут подумать, что не только Степан предатель, но и я быстро семью предала, променяла на другого мужчину.

Сложный период.

Очень сложный…

Так что пусть ключи, подаренные Дашаевым, пока останутся самым крайним вариантом, а мне придется подыскать нам с мальчишками квартиру.

Самой…

Было бы здорово учесть и их запросы, чтобы не ставить мальчишек перед свершившимся фактом.

Еще лучше было бы отослать Степана прочь из квартиры, но почему-то мне кажется, что он из вредности не захочет съезжать и будет всячески препятствовать.

Размышления прерывает звонок Дашаева.

Мне приходится уйти подальше и плотно закрыть дверь, чтобы Степка не дай боже не услышал.

Волнуюсь.

Как бы я ни пыталась держаться спокойной, но только вид имени Марата на экране телефона заставляет мое сердечко биться так, словно я влюбилась…

— Есть разговор. Серьезный, — говорит без предисловия. — Можешь вырваться?

— Прямо сейчас?

— Да. Я уже у твоего подъезда. Выходи.

Галина

Голос Дашаева прозвучал максимально серьезно. У меня даже не осталось сомнений, стоит выходить или нет.

Я мгновенно набросила ветровку и вышла из квартиры, спустилась.

Казалось, лифт едет слишком медленно. От волнения у меня даже волосы к шее прилипли.

Уже толкнув ладонью дверь подъезда, я вдруг поняла, что выгляжу совсем непрезентабельно. Даже волосы не поправила, побежала, в чем была. Красотка, что сказать!

Машина Дашаева была припаркована возле подъезда, сам он стоял, опершись плечом о дверь внедорожника, и разговаривал с кем-то по телефону.

Увидев меня, он сразу же попрощался с собеседником.

Снова я оказалась в ловушке его темных глаз, испытав необъяснимый трепет. Сердце трепыхалось, будто флаг на сильном ветру.

— Привет, — поздоровалась я.