— Ты — тиран, Вера, — проворчал Колчановский, обняв меня одной рукой за талию. — Деньги и так зарабатываются, а я, может, тоже хочу отдохнуть и развлечься.

— Следить ты за мной хочешь, — ответила я.

— А может мне нравится за тобой следить, — едва заметно улыбнулся Костик.

Я попыталась отстраниться, но рука на моей талии напряглась, не позволяя выполнить отходной маневр. Шеф нагнулся и поцеловал меня в щеку:

— До вечера, дорогая. Постараюсь освободиться пораньше.

Костя отошел, а я осталась стоять на месте, ошеломленная и фразой и поцелуем, настолько это было по-домашнему уютным, и каким-то привычным, будто я сто раз провожала его на работу, и он столько же раз прощался со мной до вечера и обещал вернуться пораньше. Из-за своего смятения я едва не упустила момент, когда Колчановский открыл дверь квартиры, чтобы покинуть ее.

— Костя! — воскликнула я и поспешила следом.

Он обернулся, ожидая, что я скажу.

— Ты домработнице позвонил? Она не придет?

— Позвонил, — кивнул шеф. — Не волнуйся, тебе больше ни с кем воевать не придется. Хотя Аннушка вполне мирная женщина, но я твое пожелание выполнил.

— Умница моя, — вырвалось у меня, и Костик хмыкнул. Я постаралась не показать вида, что смутилась из-за собственных слов, и произнесла: — До вечера.

Он подмигнул, и дверь закрылась. Я осталась в одиночестве на чужой территории. Немного постояв, в растерянности обняв себя за плечи, я выдохнула и решительно направилась на кухню. Любая работа должна начинаться с чашечки кофе — это закон! Да и хотелось для начала освоиться здесь в роли хозяйки. А пока кофе варился, я подавила смущение, которое чувствуешь в чужом доме, и начала осмотр содержимого шкафчиков и полок. Если я тут живу, то должна знать, что и где лежит, чтобы вечером не путаться, отыскивая то, что может вдруг понадобиться.

Потом уселась за стол с кофе и печеньем, обнаруженным в вазочке, и включила телевизор. Так я провела некоторое время, не спеша продолжить близкое знакомство с обиталищем шефа. Просто было немного не по себе. Я чувствовала себя варваром, вторгшимся в замок какого-нибудь барона. Всё такое большое, дорогое, стильное и чужое.

— Ну, хватит! — я шлепнула ладонью по столешнице и встала из-за стола.

Помыв чашку и убрав крошки, я направилась в обход по комнатам. Их я уже все знала, но в пятницу и в субботу я все-таки оставалась гостем при хозяине, а сейчас сама превратилась, пусть и во временную, но хозяйку. Потому рассматривала более пристрастно, суя нос везде, где могла сунуть.

— Неплохо мы живем. Чистенько, опрятненько. Я — хорошая хозяйка, — я решила не скромничать и пойти путем своего «жениха». Любить себя, так на полную катушку, даже если и присваиваю труды Аннушки. — Но надо разбавить эту томность жизнью.

С этими словами я закончила обход и направилась к большой сумке, приехавшей в гости к чемодану, так еще и не покинувшему данный адрес. Наверное, в этом месте стоит сделать отступление и рассказать, как я оказалась здесь с утра пораньше. Хотя «пораньше» — это относительно, потому что Колчановский поехал сегодня на работу позже на два часа. Ну, начальство не опаздывает, оно задерживается — еще одна известная истина. А причина этой задержки стал наш вечер откровений.

Свой ужин мы дождались часа через полтора, впрочем, выпив за это время всего по бокальчику. И первое, что мы обсудили — это сегодняшний день.

— Я дам тебе ключи, — сказал Костик. — Можешь сильно не спешить. Проснешься, соберешься и приезжай. Главное, не позже часа дня, чтобы у тебя было время подготовиться.

— А как сам без ключей?

— У консьержа есть запасной ключ от квартиры, так что домой попаду, — ответил шеф. — Посмотри там, что можно добавить, чтобы следы твоего обитания читались сразу. Не только щетка в ванной. Нужен след поосновательней. Только без салфеточек, умоляю. И живность никакую не тащи.

— У меня нет живности, — возразила я, обводя комнату рукой, — а котов напрокат нигде не выдают. И салфеточек, как видишь, тоже нет. Моя мама любит их, а по мне — это лишняя помеха при уборке. Сними, протри, постели на место. Бр-р.

— За тебя, — улыбнулся Колчановский, отсалютовав бокалом. — Ты — идеальная женщина.

— Но против животных я ничего не имею.

— Я тоже. Кота бы мог завести, но потом его шерсть придется очищать со всех костюмов. Явиться на деловую встречу в шерсти и пропахнув кошатиной — такой роскоши я себе позволить не могу. А кастрировать не позволила бы мужская солидарность.

— А хомячок? — спросила я с любопытством.

— Для моего эго он слишком маленький, — со смешком ответил Костя, и на этом разговор о животных мы закончили.

Это был уютный вечер. Мы почти не обменивались шпильками, и раздражения не было — вино его успешно погасило, придав мыслям и телу расслабленность. А свечи мы все-таки зажгли, когда наш ужин был доставлен, и уютный вечер сразу превратился в интимный. Мы сидели друг напротив друга, и я рассматривала мужчину, волею чужого спора, временно ставшего моим, и понимала, что могла бы влюбиться в него до потери пульса, если бы всё происходило всерьез. Он нравился мне внешне, и нравился внутренне. Ему бы я смогла вручить себя под полную ответственность, и была бы уверена, что нахожусь за каменной стеной. Мне импонировало то, что он может уверенно принимать решения, и то, что относится без высокомерия к исполнителю, то есть ко мне. Колчановский мог бы просто направлять и указывать, не давая мне воли в нашем внутреннем общении. Мог не приносить извинения за то, в чем его вины-то и не было, потому что этот момент уже был оговорен в нашем «брачном контракте». И уж точно мог не искать фиалки, чтобы сделать мне приятно. А он хотел сделать приятно, я уверена…

— Что? — я очнулась от вопроса, заданного немного смущенным тоном, и это тоже было открытием — мой шеф умел смущаться. — Я испачкался? Ты глаз не сводишь.

— Нет, с твоим лицом всё в порядке, — ответила я и отвернулась, чтобы скрыть собственное смятение. — Просто задумалась.

Он промолчал. А когда я снова повернулась, Костя задумчиво покручивал в руках бокал с вином, глядя на огонек свечи. После поднял на меня взгляд и улыбнулся:

— Мне чертовски легко с тобой, — вдруг сказал он. — Не могу вспомнить, когда мне в последний раз было так уютно с кем-то рядом. Даже когда ты рычишь — это не раздражает. — После встряхнулся и произнес: — Ну, хватит лирики. Вернемся к делу. Что ты знаешь обо мне?

Я на минуту задумалась, потом пожала плечами:

— Ничего.

— Я так и думал, — кивнул он, и вечер интимный перешел в новую стадию — вечер откровений.

Теперь я знала, что мой начальник — сирота, и что его родители погибли в автомобильной аварии, когда ему было всего десять лет. Опекунство над мальчиком взяла семья друзей его родителей — Поляковы. Так что с Александром они не то, что друзья, они почти братья, и почему Костя дорожит их дружбой, стало понятно без лишних уточнений. Именно Шурик поддерживал друга, когда тому особенно нужна была помощь.

— Сашка стал моей соломинкой, — сказал шеф. — Дядя Слава и тетя Элла заботились обо мне, но они это делали по-взрослому. Возили меня к психологу, чтобы не осталось травмы, чем больше утомляли, чем помогали. С психологом я помнил о том, что случилось. А Сашка просто был рядом, отвлекал на игры, на проказы. Мне было проще, когда нас отчитывали, чем когда смотрели с участием, постоянно давя сочувствием. В конце концов, его родители признали, что мне лучше в общении с Шуриком, чем с психологом, и эта пытка закончилась. Ой, не начинай, — вдруг скривился Колчановский. — Не надо меня жалеть. Это случилось двадцать лет назад, я давно пережил и свыкся.

Я фыркнула и задрала нос, пытаясь скрыть раздражающее его сочувствие. Костя усмехнулся, и продолжил рассказ о себе. Больше близких родных у моего шефа не было. Дальние родственники не спешили брать его к себе, потому Поляковы и позаботились о мальчике, чтобы он не отправился в Детский дом. А когда подрос и выучился, ему помогли взять удачный старт в бизнесе: Поляковы и их друзья, хорошо знавшие Колчановских. Так что с этой стороны у Костика была неслабая поддержка и помощь. Результат известен — он своего не упустил.