— Во! — счастливо объявил он. — Завтрак в постель. Доброе утро, рыбка моя.

Я перевела дыхание и мрачно оглядела синеглазый будильник, затем поднос с кофе, тостами и маслом, снова шефа и прошипела:

— Ты так очаровательно обходителен.

— Что не так? — озадачился Колчановский. — Я будил тебя ласково. Я мурлыкал, терся щекой о твое плечо. Я был нежен и настойчив, а ты полностью проигнорировала мои старания. Я оскорблен и раздосадован, а ты сама виновата.

И всё это с возмущенной физиономией человека, уверенного в своей правоте на все тысячу процентов. Ну, просто святая невинность и оскорбленная добродетель в одном отдельно взятом субъекте. Это же нормально орать в ухо спящему человеку, да?! Убила бы! И я снова упала на подушку. Натянула легкое покрывало до подбородка и принципиально закрыла глаза, пытаясь вернуться в свой сон-воспоминание о вчерашней прогулке по Экс-ан-Провансу.

Однако суровая реальность не выпустила меня из цепких лап мужика, решившего быть заботливым и нежным. Да-а, причинять добро — это о моем шефе. Я услышала, как тихо брякнула чашка на блюдечке, когда поднос вернулся на тумбу, и вцепилась в покрывало изо всех сил, уже отлично зная, что последует дальше. И одеяло ожидаемо рванули, но в этот раз мне удалось его отстоять. А чтобы победа не оказалось лишь призрачной, еще и завернулась в него, разом превратившись в гусеницу.

— Ну, ладно, — почти равнодушно произнес Колчановский.

И моя подушка вылетела из-под головы. Я переползла на подушку Костика.

— Бунт?! — изумился махровый шовинист и грубиян. — Не позволю!

Слова его, как обычно, с делом не разошлись, и мое восстание было подавлено. В прямом смысле. Восьмидесятикилограммовая туша навалилась на меня сверху. Точней, поперек меня, но и этого хватило, чтобы я задохнулась и, округлив глаза, просипела под напористой мощью «комиссарского» тела.

— Ты с ума сошел?

— Я требую внимания к своей персоне, — заявил он. После привстал и спросил с нескрываемой угрозой: — Проснулась?

— Чтоб тебя тигр сожрал, — выругалась я и села, буравя шефа злым взглядом, как только он слез с меня. И где та душка, с которой я провела вчерашний день? Похоже, почудилось. — Где твой завтрак?

— Только не надо его в меня кидать, — сразу предупредил меня Колчановский. — Кофе еще горячий… наверное. Нечего было так долго спать…

— У-уф-ф, — медленно выдохнула я и сосчитала про себя до десяти. Затем посмотрела на него и протянула: — Не-ет, Костя, ты не Чингачгук и даже не Горыныч. Ты — болотный гоблин.

— Почему болотный? — живо заинтересовался шеф.

— Потому что тянешь меня за собой в самую топь, — отчеканила я и соскочила с кровати.

— Это обвинение или комплимент? — услышала, когда дверь в ванную почти закрылась.

— Это суровая правда жизни, — мрачно ответила я и включила воду.

Да уж, сегодня вчерашний день и вправду казался сказкой, в которой жил мой прекрасный принц: обходительный, заботливый и внимательный. Но сказка закончилась, и принц превратился в гоблина. Ну, оно и к лучшему. Лучше беситься от его заскоков, чем млеть от случайных взглядов и коротких касаний украдкой. И если первую ночь в Провансе мы провели рядом достаточно спокойно, то после Экса Костику пришлось лечь на маленький диванчик, не предназначенный для больших шефов. Не я выгнала, сам ушел, провертевшись с боку на бок полночи. А я, разочарованно вздохнув, наконец, расслабилась и вырубилась, заняв постель всей своей персоной.

Тогда чему я удивляюсь, что он проснулся раньше меня и решил исправить это недоразумение? На коротком диване сладкие сны не снятся.

— Чудовище, — ворчала я, выключив душ. — Упырь. Это же надо такое доброе утро устроить. Ухаживать он желает, видите ли. А по-человечески не пробовал? Хотя откуда гоблину знать, как ухаживают люди? Они своим гоблинкам в ухо с утра орут, традиция, чтоб ее.

— Дорогая, я тебя слышу, — донесся до меня голос шеф.

— И это очень хорошо, — продолжая ворчать, произнесла я. — Не придется повторять дважды. Хотя кто этих гоблинов знает, может еще и на ухо тугие…

— Нет, спасибо, мне одного раза хватило, я усвоил, — снова прилетел ответ Колчановского.

— Хоть одна хорошая новость за утро, — усмехнулась я и вышла из ванной.

Поднос исчез, а нового так и не появилось. Только шеф валялся поперек застеленной кровати, пялясь в потолок. Но на звук открывшейся двери приподнял голову, оглядел меня и, перевернувшись на бок, подпер кулаком щеку.

— Мокрая и злая, — констатировал он. — Пир-ранья.

— Не подлизывайся, — ответила я. — Ты всё равно гоблин. Где мой завтрак?

— На кухне, — произнес шеф и даже указал рукой на дверь, наверное, чтобы я случайно не перепутала выход из комнаты с дверью шкафа. Заботливый же. По-гоблински, правда, но от души, не иначе. — Ты на меня рычала, я обиделся. Теперь ухаживай за собой сама.

— А как же Люся с Шуриком? — прищурилась я.

— Мадам и мсье работать изволят, — уведомил меня женишок. — Через два часа вернутся. Так что родителей поедем встречать мы с тобой.

Я гулко сглотнула и рванула в сторону двери — времени-то, оказывается, не так много в запасе.

— Не мог раньше разбудить? — сердито спросила я, выходя из комнаты.

— Я пытался, но вас же, королев, из пушки не разбудишь, — откликнулся шеф.

— Не так будил, — буркнула я.

— А когда разбудил так, чтобы уж наверняка проснулась, ты обиделась и поругалась со мной. Сама не знаешь, чего тебе надо.

Я обернулась и обнаружила Костика за своей спиной. Он развел руками, вопрошая: «Что?». Покачав головой, я вошла на кухню. Колчановский сразу уселся за стол и велел:

— Корми меня, женщина. Мои яства ты презрела, теперь трудись сама во имя нашего общего блага. Искупи вину, утоли печали. Короче, дай жрать!

— Не командуй, не на работе, — усмехнулась я и начала готовить завтрак заново.

У Люси на кухне стоял старый добрый бумбокс. Ради любопытства, что слушает мадам адвокатесса, пока готовит, я включила магнитофон, и из динамиков полилось задорное:

The kisses of the sun

Were sweet. I didn't blink,

I let it in my eyes –

Like an exotic dream.

The radio playing songs,

That I have never heard.

I don't know what to say,

Oh, not another word!

Усмехнувшись, я запела, знакомые с детства слова, но по-русски:

Что произошло? Сама не понимаю –

Песенку одну весь день я напеваю.

Все мои друзья поют со мною вместе,

Может быть, и вы споете эту песню?

Эту песню группы «Руки вверх» часто включала мама, когда я была маленькой. А когда в двухтысячном вышел англоязычный кавер группы ATC «Around the world», мама начала слушать и ее, но пела упорно знакомые слова «Песенки». И вскоре, внимая веселенькому легкому мотивчику, я уже не думала о том, что у меня имеется зритель. Пританцовывая у плиты, пока готовился омлет, я подпевала в деревянную лопатку:

Ла-ла-ла-ла весь день я напеваю.

Ла-ла-ла-ла весь день я повторяю.

Песня закончилась, и я запустила ее сначала. И на стол я накрывала, продолжая пританцовывать под жизнеутверждающую мелодию. А когда оказалась рядом с Костей, чтобы поставить рядом с тарелкой чашку с кофе, подняла на него взгляд…

— Ла-ла-ла… ла, — машинально произнесла я.

— Ла, — чуть хрипловато отозвался эхом шеф, и я оказалась сидящей на его коленях, даже не заметив, как он, перехватив запястье освободившейся от чашки руки, дернул меня к себе. Мы несколько бесконечно долгих мгновений мерились взглядом, а потом Костя прошептал: — Ох, Верка…

Он прижался к моим губам, и я судорожно вцепилась ему в плечи, потому что мир вдруг поплыл перед глазами, слился в разноцветную пелену. Сам воздух показался густым и горячим, а в ушах продолжал звучать шепот, больше похожий на судорожный вздох: «Ох, Верка…». Отчаянно зажмурившись, я обхватила Костю за шею и ответила на его поцелуй. Было страшно разомкнуть объятья и потерять этот короткий миг сказки.