Пока Берегиня раздумывала об этом, Синь подошла к ней, расчесала её длинные густые волосы, собрала их в хвост и перевязала розовой лентой – очень яркой на фоне тёмных волос.

– Новая лента для моей старой подружки, – сказала Синь.

Берегиня удивлённо взглянула на неё:

– Разве я уже старая? Мне ведь только десять.

Синь ответила не сразу. Крепко стянув волосы в узел и завязав их лентой, она обняла Берегиню за плечи и прошептала:

– Ну уж во всяком случае ты старше Верта.

Так оно и было. Берегиня была старше Верта в человеческих годах. Однако если считать собачьи годы, то Верт значительно превосходил её по возрасту: ему было уже сорок девять собачьих лет. Если так считать, то Верт был даже старше Синь, которой только исполнилось двадцать пять. Что же касается Доуги, то Берегиня понятия не имела, сколько ему лет. Но чемпионом являлся месье Бошан. Он был старше Верта и вообще старше всех в посёлке.

– А для русалки десять лет – это много? – спросила Берегиня.

Синь внимательно посмотрела на неё и тихо сказала:

– Это вопрос на все времена, дорогая.

Когда Синь не хотела давать прямого ответа, она всегда говорила: «Это вопрос на все времена» – как будто только все времена могли знать на него ответ.

Берегиня заметила, что Синь всегда отвечает так на все вопросы о русалках и Мэгги-Мэри.

Берегиня потрогала рукой крепко стянутые волосы на затылке, перевязанные лентой. Лента была такой же гладкой и мягкой, как и волосы. Десять лет. Берегине исполнилось десять всего несколько дней назад. Ей очень нравилось это круглое полновесное число, которого как раз хватало, чтобы сосчитать все пальцы на руках или на ногах. Полный комплект. Десять.

– Горячий поцелуй, – сказала Берегиня и поцеловала Синь в щёку.

– Смотри не потеряй, – улыбнулась Синь.

– Не потеряю, – пообещала Берегиня.

Сначала она хранила ленту на комоде, рядом с коллекцией статуэток-мерлингов. Лента нежным облачком розовела среди семи деревянных фигурок.

В верхнем ящике комода Берегиня разыскала и талисман, который она когда-то спрятала там среди стопок чистых носков и носовых платков. Старая заржавевшая цепочка царапнула ей ладонь. Она сняла талисман и бросила цепочку на дно ящика. Потом взяла ленту и продела её в ушко талисмана.

Берегиня разжала кулак. Она вовсе не хотела нечаянно порвать ленту или сломать талисман – единственный подарок на память от Мэгги-Мэри. Вообще от мамы у неё остались три воспоминания:

1. Мамин звонкий смех и нежный шёпот на ухо: «С днём рождения, моя русалочка!»

2. Золотой талисман.

3. Мамин голос, который звал её, если она заплывала слишком далеко: «Берегиня! Береги-и-и-иня! Береги-и-и-и…»

Её голос звучал в ушах. Он звал её снова и снова. Голова тихонько кружилась. Синь обнимала её за плечи, прижимая к себе всё крепче и крепче, а Мэгги-Мэри уплывала всё дальше и дальше, пока не скрылась в морских волнах. Берегиня старалась догнать ее, доплыть до неё, но Синь не пускала.

Берегиня. Береги-и-и-иня. Береги-и-и-и…

Это было когда-то давно. Очень давно. Но она помнила это.

И ещё, сидя ночью в шлюпке, она вспомнила слёзы Синь. Это было совсем недавно.

Девочка, которая выросла возле моря, знает всё о гигантских медузах и зимородках, о водорослях, о песке и о морских звёздах, об устрицах, морских окунях и о травке униоле, которую называют ещё «морской овёс». Она вообще много всего знает.

Синь тоже обладала подобными знаниями, хотя она родилась далеко от моря. А ещё она знала, как причёсывать длинные волосы Берегини, как заплести их в косу или стянуть в тугой узел на затылке. Она знала, как перевязать чайке сломанное крыло и как очистить шерсть Верта от репейников и колючек. Она знала, как помочь месье Бошану взобраться по ступенькам, хотя он уверял, что отлично справится сам. Она знала, как поздним вечером сидеть на крыльце с Доуги и смотреть на небо, раскинувшее над их головами свой тёмно-синий звёздный шатёр. Она знала, как выйти на работу в бар «Весёлая устрица» в свой выходной день, чтобы заработать лишние деньги и купить на них розовую ленту для своей девочки.

И всё-таки кое-чего Синь не знала.

Она не знала, что посреди ночи её девочка ушла из дома и села в шлюпку.

Вода прибывала. Ещё одна волна, сильнее предыдущей, ударила в борт «Стрелки». Шлюпка качнулась и снова стукнулась о причал. Верт сердито гавкнул.

– Ш-ш-ш-ш-ш! Тихо! – прошептала Берегиня, почёсывая его за ухом. – Это всего лишь прилив, глупыш!

Верта это не слишком успокоило, но он послушно улёгся на дно шлюпки у ног хозяйки.

Бедняга Верт не был морским животным, не то что кот Синдбад, который, если верить месье Бошану, бывал в кругосветном плавании и путешествовал по разным морям-океанам.

«Синдбад происходит из знаменитого рода котов-пиратов», – утверждал месье Бошан.

Верт никогда не ходил в море.

– Синдбад… – недовольно пробормотала Берегиня. И, взглянув на Верта, добавила: – Ваксварт, вот кто он такой!

«Ваксвартом» или «восковой бородавкой» на языке сёрфингистов назывался слишком большой комок воска на сёрфборде. Разумеется, вощёная доска была всегда покрыта комочками воска, но если вдруг попадался слишком большой комок, да ещё в неподходящем месте, он назывался «ваксварт».

В тот день Синдбад оказался настоящим ваксвартом, восковой бородавкой, прилипшей не там, где надо.

– Ваксварт! – нахмурившись, повторила Берегиня.

Она делала вид, что всё ещё сердита на Синдбада, но на самом деле это было не так. Трудно всерьёз злиться на старого кота, единственный глаз которого был то синим, то зелёным в зависимости от настроения и времени суток. А иногда, в туманный облачный день, он даже делался серым.

Нет, Берегиня не сердилась на Синдбада. Она не сердилась ни на Верта, ни на Капитана, хотя все трое внесли свою лепту в совершившееся крушение.

Да, а как насчёт крабов? К ним тоже была масса претензий.

– Дурацкие крабы… – прошептала Берегиня.

И тут же подумала, что если кто и имел право предъявлять окружающим претензии, то это бедный месье Бошан.

Берегиня потёрла колени. Её пальцы привычно ощупали коленные чашечки. Она много раз изучала свои коленки – ведь у русалок их нет, а у Берегини есть. Вот они, пожалуйста. Колени… Она вспомнила, как месье Бошан стоял на коленях возле разбитого горшка с цереусом. Потом вспомнила Доуги с гавайской гитарой – укулеле. А потом вспомнила Синь и её слёзы.

Да, это был худший день в их жизни.

Плохо, что разбилась деревянная миска и сгорела кастрюля с супом гумбо. Берегиня целый час отдирала и скоблила почерневшее дно кастрюли. Пальцы у неё стали коричневые, руки болели оттого, что она драила кастрюлю, а её новая ярко-розовая майка, подаренная Доуги, на которой было написано «Магазин АВТОБУС», вся намокла и пропахла сгоревшим гумбо.

Как ни драила Берегиня кастрюлю, ей всё-таки не удалось полностью отчистить дно. В конце концов она бросила её вместе с мочалкой в раковину. Её преследовала мысль о разбитой миске и сгоревшем гумбо. Да ещё эта испорченная кастрюля, в которой Синь варила гумбо. Чтоб её!.. Берегиня вытерла лицо подолом майки, которая всё ещё сохраняла свежесть новой вещи, которая пробивалась сквозь запах горелого гумбо.

Она взглянула на свои коричневые пальцы. Они распухли и болели от скобления и отдирания. Берегиня заправила волосы за уши и вытерла пот со лба. Кухня вся пропахла едким запахом сгоревшего гумбо. В ней царил полный хаос.

Берегиня вытерла руки кухонным полотенцем. В этот миг в кухню вошла Синь. За ней трусил Верт. Он наконец-то решился вылезти из-под кровати. Верт подошёл к Берегине и растянулся у её ног.

Берегине очень хотелось сказать: «Прости меня, Синь, прости, что я испортила гумбо!» Но слова застревали в горле. Может быть, будет легче, если попытаться объяснить, что всё дело в крабах, которые звали её… И тут Синь сказала: