Она откидывалась далеко назад, изо всех сил загребая вёслами воду. Сквозь плеск и шум она отчётливо слышала: щёлк-щёлк! Это были каймановые кусающиеся черепахи, которые щёлкали своими зубами. Ещё чуть-чуть – и она приплывёт прямо в их каймановые пасти.

Капитан проснулся в своём гнезде среди листьев пальмы сабаль. Он проснулся оттого, что у него зудело в загривке. Не открывая глаз, он распушил перья и почесал загривок лапкой. Потом устроился поудобней и приготовился снова заснуть.

Но не тут-то было. В загривке по-прежнему зудело. Эх-хе-хе… плохо дело.

Капитан открыл глаза. Вообще-то он не страдал бессонницей. Среди ночи его мог разбудить только шторм, а ещё зуд или тревога.

Если он просыпался от зуда, всё было просто. Надо было только почесать там, где чешется, и спать себе дальше. А вот с тревогой справиться было куда труднее. Сколько ни чешись, она не проходит. Зудит и зудит себе.

Сегодня ночью зуд всё никак не проходил. Похоже, это не просто зуд, а тревога.

Откуда же она взялась?

Он посмотрел на дом, который был погружён в темноту. Окна и двери в нём были плотно закрыты. Всё как всегда.

Тогда он посмотрел на другую сторону шоссе и увидел месье Бошана с Синдбадом. Они сидели на веранде своего дома. В доме Доуги и Второго тоже всё было как положено. Темно и тихо. Тогда Капитан принялся разглядывать звёздное небо. Луна была на месте, ровно там, где ей и полагалось быть. Словом, всё было в порядке. Всё как обычно.

И тем не менее он никак не мог избавиться от беспокойства. Что-то было не так. Тревога. Откуда она взялась? Быть может, это Верт попал в беду? Зуд в загривке стал нестерпимым. Капитан встал в гнезде и внимательно прислушался. Верта не было слышно. Если бы он был в беде, то наверняка подал бы голос, позвал бы своего друга.

Влажный ночной воздух холодил перья. Темнота. Тишина. Ни звука.

Капитан снова распушил перья и расправил крылья. Он постарался протянуть здоровое крыло как можно дальше за край гнезда. С помощью молодых пёрышек на самом краешке крыла он мог измерять скорость ветра.

Ф-Ф-Ф-Ф-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!!

Затем он проделал то же самое другим крылом. ОХ!

Хотя больное крыло и зажило, казалось, в нём навсегда застряла крохотная иголочка, вонзавшаяся в кожу. Он пару раз потряс крылом, чтобы сбросить её, и снова огляделся. В животе у него урчало.

«Вот оно что, – подумал он. – Должно быть, мне просто хочется есть».

На самом деле чайки всегда хотят есть. Это их нормальное состояние. Они хотят есть все двадцать четыре часа в сутки. Они хотят есть даже во сне. Чайка – это просто машина для поедания пищи. И Капитан не был исключением.

Он залюбовался тем, как в лунных лучах серебрятся его белые перья и поблёскивают антрацитом чёрные. Но вопреки обыкновению он не стал уделять слишком много внимания разглядыванию своего чёрно-белого оперения. Теперь, когда оказалось, что он принял за тревогу просто-напросто голод, надо было сосредоточиться на самом главном – своём пустом желудке.

Он рассудил, что, раз сегодня ночь полнолуния, мелкие рыбёшки будут кишмя кишеть у поверхности воды. Значит, можно вылетать на охоту. Будет чем полакомиться. При мысли о рыбной трапезе Капитан снова распушил перья.

Он подпрыгнул на краю гнезда. Из-за больного крыла ему было трудновато взлетать и садиться. Кроме того, теперь ему приходилось тщательно следить за траекторией полёта. Вместо того чтобы лететь прямо, он всегда забирал немного левее, выписывая в воздухе большие полукружия. Поэтому он дольше, чем обычная здоровая чайка, добирался до места назначения. Но в конце концов ему, как правило, удавалось долететь туда, куда надо, хотя и не без труда.

Он ещё раз окинул взглядом поверхность пруда. В свете луны вода казалась жидким серебром. Он уже предвкушал, как схватит клювом солоноватую трепещущую рыбку, например гольяна. Вкуснятина! А потом можно будет вернуться в гнездо и спокойно спать до завтрака. Пара-тройка гольянов – как раз то, что нужно для лёгкого ночного перекуса.

Капитан сделал глубокий вдох – и прыг! – соскочив с края гнезда, стал медленно набирать высоту, поднимаясь прямо к тёмному небу. В воздухе он сначала немного забрал влево, потом накренился слегка вправо, пока наконец не взял курс прямо на пруд. Вот и вода. Капитан начал сбрасывать высоту, он летел всё ниже и ниже, почти уже касаясь крыльями воды. Но, завершая свой последний полукруг, он, вместо того чтобы сесть на воду, вдруг снова резко взмыл вверх.

На поверхности пруда что-то плавало, вернее, кто-то плавал. Хотя нет… Погодите… Ну конечно. Не кто-то один, а целых двое плыли в ночь полнолуния по серебристым водам пруда.

Капитан подлетел поближе. Вот так чудеса! Да это же девочка! Берегиня! А с ней лохматый Верт! Значит, им тоже пришла в голову мысль полакомиться гольянами на пруду! Здорово! Славная ночь! И славная будет охота!

«Давай! Давай!» – радостно крикнул он. Рыбёшек на всех хватит!

А внизу, в лодке, Берегиня из последних сил налегала на вёсла. Если ей не удастся развернуть «Стрелку», то с началом отлива шлюпка-плоскодонка завязнет в болоте среди осоки, остролиста и чавкающей солёной жижи.

За свою жизнь Берегиня выслушала десятки страшных историй про это болото. Там водились не только узорчатые флоридские черепашки, но и исполинские змеи и, хуже всего, гигантские каймановые кусающиеся черепахи. И хотя Берегине ни разу не привелось столкнуться с ними лично, она была наслышана о них. Это были горбатые черепахи с безобразным шишковатым клювом. Такая черепаха может моментально откусить человеку палец. Когда Берегиня думала об этом, она невольно поджимала пальцы в кроссовках.

Интересно, а может ли каймановая черепаха откусить собачью лапу? Берегиня решительно тряхнула головой, чтобы отогнать страхи.

– Никаких пальцев и лап! – твёрдо сказала она. – Не бывать этому!

Она не позволит, чтобы её пальцы или лапы Верта стали добычей хищных черепах.

Она снова изо всех сил навалилась на вёсла. Но шлюпка никак не хотела поворачивать. Впереди по-прежнему смутно виднелся контур берега.

ПШ-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш!

Сильная волна с шипением приподняла лодку и толкнула её вперёд, прямо к болоту. Прилив явно издевался над горе-гребцом.

Берегиня вытащила из воды левое весло и гребла только правым, глубоко зачерпывая воду. Она гребла, гребла и гребла. Черпала и черпала. Весло вниз – весло вверх. Вниз – вверх. Вниз – вверх. Вниз – вверх.

– Ну поворачивай же! ПО-ВО-РРРРРА-ЧИ-ВАЙ! – повторяла Берегиня.

Она изо всех сил откидывалась назад. Мышцы её были натянуты, как струны на гитаре укулеле.

– ПО-ВО-РА-А-А-АЧИВАЙ! – простонала Берегиня.

Она стиснула зубы. Нет, нет, нет и нет! Она не должна попасть в это дурацкое болото к черепахам. Она опустила правое весло в воду и ЗАЧЕР-Р-Р-Р-ПНУ-У-УЛА глубоко-глубоко.

И тут вдруг…

тихо-тихо…

тихо…

потихоньку…

ветер затих…

и прилив замер,

а нос шлюпки повернул в другую сторону!

Наконец-то шлюпка направилась к дальнему берегу пруда, где между дюнами виднелся узкий канал.

– Ага!!! То-то же!!! – торжествующе крикнула Берегиня.

Она бросила вёсла, пощупала свои накачанные вощением сёрфбордов мускулы и тихонько пробормотала:

– Спасибо за работу, Доуги!

Огромная радость охватила Берегиню. Но она была недолгой и продлилась буквально две секунды. Двигаясь к каналу, они проплыли мимо причала Синь. Берегиня взглянула на него. Там было темно и совсем пусто. На нём не было Синь. Она не сидела там на жёлтом складном стуле и не работала спасателем.

Внезапно откуда-то из глубин памяти всплыла картинка. Синь подхватывает её, тащит из воды, втаскивает в какую-то лодку… Это было давно… очень давно. Синь обнимает её, крепко прижимает к себе. Они обе мокрые насквозь, с них ручьями течёт вода. Синь шепчет ей на ухо: «Сладкая моя горошинка! Мы с тобой вместе. Ты, да я, да мы с тобой…» – слова, которые с тех пор Синь говорила ей каждый вечер перед сном.