– А теперь, Берегиня, отправляйся в «Автобус» и расскажи Доуги про крабов.

Берегиня зажмурилась. Всё правильно. Конечно же Синь права. Но от одной мысли о том, какое лицо станет у Доуги, когда он узнает про крабов, Берегиню бросило в дрожь. Она услышала, как Синь повторила:

– Иди и скажи ему! – А потом вдруг добавила таким несчастным, упавшим голосом: – Сегодня вечером мы должны были… а теперь…

Голос её пресёкся, и Берегине стало совсем плохо.

В кухне повисло тягостное молчание. Такое вязкое, мрачное, тяжёлое, что даже падавшие из окна солнечные лучи, казалось, теряли свой золотистый блеск, едва попав внутрь, и увязали в этом тяжёлом молчании. Берегиня не знала, что делать. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу. Ей совсем не хотелось рассказывать Доуги о крабах.

И вдруг с улицы послышался знакомый крик: «Давай! Давай!» Это был Капитан. Заслышав его голос, Верт тут же завилял хвостом и, громко гавкнув, выскочил за дверь. Очутившись во дворе, он оглянулся на Берегиню. Потом перевёл взгляд на Синь. Синь стояла, скрестив руки на груди.

Синь, Капитан, Верт – все они были против неё. Она попала в засаду. Выхода не было. Придётся всё-таки идти к Доуги. О господи…

– Ладно, – пробормотала она. – Я пошла…

Но едва она вышла на крыльцо, как снова услышала голос Синь:

– И вот ещё что: глаз не спускай с этого пса! Ни в коем случае не позволяй ему гоняться за Синдбадом!

«Гав!» – залаял Верт и побежал впереди.

Его лохматый хвост развевался в воздухе, как парус. А над ними с пронзительным криком кружил Капитан: «Давай! Давай!»

Выйдя за дверь, Берегиня уселась на нижнюю ступеньку и стала завязывать кроссовки. Торопиться ей было некуда. Честно говоря, она вовсе не горела желанием рассказывать Доуги про всё случившееся. Почувствовав привычный зуд в щиколотке, она почесала место укуса. Не надо было надевать кроссовки на голые ноги, обязательно нужны носки. Они защищают от песчаных блох. А ещё надо взять баночку газировки и рассказать Доуги про крабов.

«Автобус» был совсем недалеко от их дома. Не дальше ста ярдов. В холодильнике у Доуги морозилка была забита газировкой. Интересно, угостит ли он её, как обычно, холодной баночкой, выслушав историю про крабов?

Синь никогда не давала Берегине сладких напитков. Она говорила: «Там один сахар!» – таким тоном, будто нет на свете ничего страшнее сахара.

Берегиня любила сладкое. А послушать Синь, сахар вреден, как разлившаяся нефть. Нефть губит водоёмы так же быстро, как сахар – здоровье. В общем, газировка была их с Доуги маленькой тайной. Кроме того, раз она совершенно официально работала у Доуги чистильщиком и натиральщиком сёрфбордов, газировка была частью её жалованья, хотя её она не хранила в своём красном кошельке. Она подумала о красном кошельке, и о накопленных сорока двух долларах, и о том, что Синь советовала ей «беречь их на чёрный день». Но пока никакого чёрного дня не предвиделось, как не предвиделось и супа гумбо в честь голубой луны, и всё из-за этих дурацких крабов, о которых, кстати, нужно было рассказать Доуги…

В животе у неё громко заурчало. Она вспомнила, что сегодня не завтракала и не обедала. Она почувствовала, как у неё засосало под ложечкой. Не то чтобы ей очень хотелось есть, но газировка была бы кстати. А вдруг Доуги рассердится не так уж сильно – ну разве что самую капельку – и всё-таки угостит её, как обычно, холодной, запотевшей баночкой? Берегиня поднялась с крыльца и зашагала по двору. Верт побежал за ней.

И тут вдруг с другой стороны улицы донёсся знакомый вопль Синдбада, утробный, душераздирающий кошачий вопль: «МЯ-Я-Я-Я-Я-Я-УУУУ-Я-Я-Я-УУУ!!!» А одновременно с ним лай Верта: «ГАВ! ГАВ!! Р-Р-Р-Р-Р-РГАВ!!!» – под аккомпанемент пронзительных возгласов Капитана: «ДАВАЙ! ДАВАЙ!»

Но громче всех закричала Берегиня:

– НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!!! ВЕРТ!!! НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!!!!

«Глаз не спускай с этого пса». Шесть коротких слов: «глаз», «не», «спускай», «с», «этого», «пса», – но Берегиня тут же забыла об этом. Не успела она вместе с Вертом и Капитаном сойти с крыльца, чтобы идти к Доуги и рассказать ему о крабах, как тут же вспомнила про свой кошелёк и о сорока двух долларах и стала думать о том, что этих денег, должно быть, хватит, чтобы заплатить Синь за разбитую миску.

Сорок два доллара – достаточно ли этого? Сколько, интересно, стоит миска? Берегиня знала, что на эти деньги можно купить мужской вельветовый пиджак. А вот хватит ли их на миску? Берегине, занятой этими размышлениями, было не до того, чтобы вспомнить хоть одно слово из тех, что сказала Синь про Верта. Не говоря уж о целых шести.

«ДАВАЙ! ДАВАЙ!» – Капитан описывал большие круги над крышами домов.

Берегиня проследила за ним, а затем её взгляд упал на чайные розы месье Бошана. Они были в цвету – огромные, яркие, блестящие в тёплом солёном воздухе. Берегиня гордилась ими – как-никак она тоже помогала месье Бошану ухаживать за ними. Эти розы были точь-в-точь как те, что росли на его родине, во Франции. Французские розы! Месье Бошан учил Берегиню, как подрезать их, как и чем удобрять и сколько воды нужно лить в их красивые керамические горшки.

«Раз ты Берегиня, береги эти цветы», – частенько повторял месье Бошан.

Она залюбовалась розовыми и оранжевыми розами, и в ней вдруг начал распускаться маленький бутон надежды. Быть может, месье Бошан разрешит ей подарить парочку роз Синь? Розы немного утешили бы её.

Но едва Берегиня начала переходить улицу, как Синдбад вскочил на перила крыльца и дугой выгнул спину. Он принялся шипеть и фырчать на них с Вертом, яростно сверкая своим единственным глазом.

Горящий глаз Синдбада мог бы напугать кого угодно, особенно вкупе с шипением и фырчанием.

Если верить месье Бошану, Синдбад был последним в роде грозных котов-пиратов. Его прапрапрапрапрапрабабушка и прапрапрапрапрапрадедушка ходили в море вместе со знаменитым французским флибустьером Жаном Лафитом ещё в 1800 году. Так рассказывал месье Бошан.

Интересно, почему все они рождались одноглазыми? Может быть, это помогало им выслеживать добычу? В самом деле, если вам надо как следует разглядеть что-то, скажем, мышь, вы обычно прищуриваете один глаз, а второй так и впивается в цель. Наверное, котам-пиратам надоело всё время щуриться, вот они и порешили, что второй глаз им не нужен.

Впрочем, Берегине было всё равно. Её это вовсе не касалось – ни пиратское происхождение Синдбада, ни его одноглазость.

А касалось её то, что Синдбад обожал дразнить Верта, и кончалось это всегда бешеными гонками, во время которых пёс и кот всё роняли, били и ломали на своём пути. Заслышав Синдбадово шипение и урчание, Верт мгновенно превращался в дикого, бешеного кошкодава.

Но в это утро Берегине было не до Синдбада и не до Верта. Она думала о чайных розах, о том, как они прекрасны и как бы обрадовалась им Синь.

Итак, сначала она срежет розы и отнесёт их Синь. А потом пойдёт к Доуги и расскажет ему про крабов. Она знала, она чувствовала: он поймёт её. И тогда порядок и гармония в мире будут восстановлены.

Она так погрузилась в свои мысли о крабах, цветах и Доуги, что не заметила – честное слово, просто-напросто не заметила! – как Синдбад вскочил на перила.

Это была её первая ошибка. С этого всё началось. Второй ошибкой было то, что она забыла: не спускать глаз с этого пса! Это довершило дело. Всё случилось так быстро, что она и глазом моргнуть не успела.

– НЕ-Е-Е-ЕТ! – крикнула она.

Но было уже поздно.

Верт – сокращённо от «ВЕРный Товарищ». Капитан – рифмуется с ХУЛИГАН. Синдбад – настоящий БАНДИТ, любитель дразнить и бесить. А Верт, заядлый охотник, тут же словно с цепи срывался, и летел, и мчался бегом-кувырком, с рычанием, лаем, рёвом, воем. АТУ! АТУ!! Р-Р-Р-Р-Р!!! Ату его! Ату его!! Ату его!!! Р-Р-Р-Р-Р-Р!!! Просто СОДОМ И ГОМОРРА!

И вот уже Верт в охотничьем азарте стрелой летит за Синдбадом, а Капитан сверху знай подзуживает: «Давай! Давай!» Берегиня видела Синдбада, который вздыбил шерсть, примостившись между горшком с розами и заветным ночным цереусом. А вдруг Верт его не заметит? А вдруг она успеет в последнюю минуту схватить его за ошейник?