– Д-д-д-дела, – коротко пояснил он, кивнув Синь на прощание.

Та на минутку оторвалась от своего соуса ру, подняла глаза на Доуги и улыбнулась.

– Пока, – сказала она, добавляя в кастрюлю какую-то очередную приправу.

Берегиня заметила, что Доуги искоса взглянул на Синь, прежде чем выйти из кухни.

– Сегодня т-т-т-тринадцатое полнолуние, – тихо произнёс он, закрывая за собой дверь.

Берегиня едва не бросилась вслед за ним. Ей так хотелось попросить, чтобы он спел свою песенку для Синь прямо сейчас. Ведь до вечера ещё целая вечность! А Доуги уже спускался вниз по ступенькам. Она прислушалась к его тяжёлым шагам. Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два… Шаги стихли. Но ведь ступенек всего десять. Значит, Доуги остановился перед последней. Может, он передумает и вернётся?.. Может, он тоже почувствовал, что не в силах ждать до вечера целый день, целую вечность?

Берегиня закусила губу от волнения.

Один. Последний шаг. Последняя ступенька. Доуги ушёл.

Но всё-таки это было утро радостных улыбок.

После ухода Доуги Берегиня ещё улыбалась. С улыбкой она подошла к плите и стала возле Синь, которая помешивала соус ру для гумбо – супа голубой луны. Его запах наполнял кухню. Казалось, если высунуть язык, то можно попробовать гумбо, не зачерпывая его ложкой. Достаточно просто лизнуть душистый, наваристый пар, что поднимается из горячей кастрюли.

Лук, чеснок, бекон – всё это плавало в густом бульоне, приправленном волшебными ароматными приправами «Филе».

– «Филе» делают из лавровых листьев, – объяснила Синь, нарезая бамию и помидоры, которые накануне вечером принесла из магазина.

Ммммм! Пальчики оближешь. Нет вкуснее запаха на свете!

– Ой как пахнет, Синь! Вкуснятина! – сказала Берегиня.

А Синь, стоя у плиты, уже вся пропиталась густым, душистым запахом. Её волосы, кожа, одежда пахли ароматным острым соусом ру.

Берегиня знала: кастрюля будет стоять на плите весь день – гумбо должен долго томиться на медленном огне. Вечером, перед самым ужином, Синь вскипятит на соседней конфорке воду, бросит живых крабов в крутой кипяток, а потом добавит их в готовый гумбо.

Свежие крабы. Те самые, что час назад угодили к Доуги в ловушку. Вкусные голубые крабы.

Берегиня вдруг стала думать о крабах в алюминиевом баке. Она знала, что они нервничают. Слышно было, как они сердито щёлкают клешнями. Но едва она склонилась над баком, как они сразу затихли. Берегиня внимательно рассматривала пленников и словно впервые увидела, каким нежным узором изукрашены их спинки. Она вдруг заметила, какие у них хрупкие и изящные панцири, по форме напоминающие сердечки, и какие смешные у них клешни – пара больших и пара совсем крошечных. Сердце у неё вдруг дрогнуло. Какие они красивые! И беззащитные. Они сидели в алюминиевом баке и все, как один, смотрели на неё. Все десять.

«О боже! – подумала Берегиня. – Они просидят здесь до вечера, а потом Синь бросит их в крутой кипяток. Живьём. Их красивые коричнево-бело-голубые спинки станут сначала розовыми, потом красными».

У Берегини вдруг засосало под ложечкой. Она не могла больше смотреть на крабов.

Отойдя от бака, она направилась в ванную комнату. Там она села на край ванны. Какой он был холодный! Холод пробирал даже сквозь пижаму. Сердце билось так, словно хотело выскочить из груди. Берегиня нервничала, как крабы в баке. Схватив прабабушкино белое махровое полотенце, она изо всех сил впилась в него зубами.

Что делать?

Эти крабы в баке смотрели прямо на неё, по спине пробежал озноб. Нет-нет, она не ошиблась. Крабы что-то хотели ей сказать. Что?

Синь постучала в дверь:

– Берегиня, дорогая!

Надо ответить. Надо что-то сказать. Что?

– Берегиня!

По крайней мере здесь, в ванной, не слышно крабов. Слава богу! Она сделала глубокий вдох и встала, чтобы открыть дверь. И тут вдруг её осенило. Ну конечно! Как же она сразу не догадалась? Ведь этих крабов должны заживо бросить в крутой кипяток. И они просили её о спасении. Их мольба звучала так громко, так ясно, так пронзительно…

Значит, они знали, что их ждёт. Если бы не знали, то не стали бы звать на помощь. Но как они догадались? Берегиня набросила полотенце на голову и зажала его концы под подбородком.

Вообще-то крабы ей никогда не нравились. Сколько раз они хватали её своими клешнями за ноги, когда она бродила вдоль пляжа по кромке воды. И ещё никогда они не смотрели на неё и ни о чём её не просили. И раньше Берегиня не замечала, какие красивые у них панцири. Она снова села на край ванны. Неужели их бросят в крутой кипяток? Нет, только не это. Как же быть? Что делать?

Крабы в алюминиевом баке. Она не хотела их ни видеть, ни слышать.

Синь настойчиво стучала в дверь. Надо открыть – не то Синь решит, что она больна, и отправит её в постель.

Нет ничего хуже, чем лежать в постели, когда за окном чудесный летний день. К тому же ей нужно натереть воском два сёрфборда в «Автобусе», а потом помочь месье Бошану полить цветы. Если Синь решит, что она больна, то отправит её спать сразу после заката. Это значит, что Берегиня так и не услышит песенку Доуги, ту самую, которую он собирался спеть Синь в ночь голубой луны.

Стук в дверь повторился. Надо открыть. Но если открыть, будет слышно крабов.

Открыть?..

…Или не открывать?..

Тук-тук-тук!

– Берегиня!

…И весь день пролежать в постели? И не услышать песенку Доуги? Так и не узнать, что ответит ему Синь!

Дудки!

– Сейчас, сейчас! – крикнула Берегиня.

Она встала, подошла к двери и прижалась к ней лбом. Она знала, что за дверью стоит Синь с деревянной ложкой в руке. Пряди её жёстких серебристо-белых волос топорщатся на голове, словно колоски на поле. Берегине очень нравились волосы Синь, которая говорила, что поседела, когда ей было всего четырнадцать лет, как раз перед тем, как уехать из Айовы. Берегиня вдруг вспомнила, что так ни разу и не поинтересовалась, какого цвета были волосы Синь, пока не поседели. Может, чёрные, как у Берегини? Или каштановые, как у Доуги?

А может, лиловые? Или розовые?

Или зелёные? Старенький месье Бошан, сосед, что живёт напротив через дорогу, рассказывал, что в России живут русалки с зелёными волосами.

А может, красные?

За дверью раздался голос Синь:

– Берегиня! Что с тобой?

Что с ней? Берегиня и сама хотела бы это знать. Стоя в ванной с полотенцем на голове, она слушала мольбу крабов – пленников, сидящих в алюминиевом баке.

Вот что бывает, когда у тебя в жилах течёт русалочья кровь.

Через несколько часов Берегиня оказалась в шлюпке вместе с Вертом. Из всех жителей Устричного посёлка она была единственным ребёнком.

– И ещё я единственная, в чьих жилах течёт не только человеческая, но и русалочья кровь, – объясняла она Верту, пока они сидели в ночной темноте, вязкой, словно густая чёрная жижа.

Берегиня вспомнила, как она попыталась обсудить это с Синь. Но та только покачала головой и сказала:

– Что за фантазии, дорогая!..

И заговорила о том, что дома дел хоть отбавляй, что нужно прибраться, покормить Верта и помыть посуду.

А теперь Берегиня так рассердила Синь, что та готова была её убить. И рассердила она не только Синь, но и месье Бошана, и даже Доуги.

В общем, теперь все сердиты на неё. ВСЕ, КАК ОДИН.

Синь часто говорила, что Устричный посёлок – это «замкнутый мирок». И вот пожалуйста – теперь этот «замкнутый мирок» был против Берегини.