Наконец Доуги оторвался от блокнота и объявил, что магазин закрывается. Берегиня собрала мерлингов, положила их в карман и стала вместе с Доуги собирать пляжные зонтики и шезлонги и затаскивать их в «Автобус».

Вернувшись домой, Берегиня вынула мерлингов из кармана и, как обычно, принялась расставлять их на подоконнике. «Раз, два, три, четыре, пять, шесть…» И тут она вдруг осеклась. Фигурок было только шесть. Она пересчитала их ещё раз, потом ещё и ещё. Их было шесть. Одной не хватало. Она сразу вспомнила какой.

Нингё! Берегиня поглубже засунула руку в карман, вывернула его наизнанку. Карман был пуст.

Она направилась было к двери, чтобы пойти к «Автобусу». На улице уже стемнело, и, когда она сказала Синь, что собирается выйти, та строго покачала головой:

– Нет-нет, юная мисс. Придётся подождать до завтра, до конца уроков.

Берегиня сердито топнула ногой.

– Но!..

Синь многозначительно кашлянула. В призрачно-голубом доме было не принято топать ногами. Берегиня молча вернулась в свою комнату. Шесть оставшихся мерлингов пристально смотрели на неё. Она отвернулась от них, от их обвиняющего взгляда.

Ей нечего было сказать этим деревянным фигуркам. Какие слова она могла бы произнести в своё оправдание? Ночью она долго не могла уснуть. Нингё! Где и как она могла потерять её?

Проснувшись утром, она увидела Верта, который стоял у её кровати, изо всех сил виляя хвостом. Прежде чем она успела разобраться, в чём дело, он положил что-то на подушку прямо возле её щеки.

Нингё! Берегиня крепко обняла Верта, вскочила с кровати и помчалась к Синь, чтобы сообщить ей радостную весть. Только вернувшись в комнату и поставив фигурку на подоконник, она заметила на ней следы собачьих зубов.

– Р-р-р-р-р-р! – нахмурившись, зарычала она на Верта.

«Р-р-р-р-р-р!» – Пёс не остался в долгу.

Глядя на него, Берегиня покатилась со смеху.

Метки от зубов её не расстроили, она по-прежнему любовалась фигуркой, её тонкой резьбой. Странно, но благодаря этим шрамам мерлинг казался совсем живым, настоящим. Но Синь она об этом не сказала.

И вот теперь нингё лежала у неё на ладони. Она закусила губу. Однажды она уже теряла её. Теперь ей предстоит потерять её снова, чтобы всё снова стало хорошо.

Нингё почти целиком была рыбой: у неё не было ни туловища, ни рук, ни ног. Только лицо было человеческое, с длинными усами, свисавшими по обе стороны рта, как у сома. Берегине она всегда казалась серьёзной и надменной, недовольно косящейся на следы собачьих зубов, попортивших её красивую чешую.

Нингё была родом из Японии. Месье Бошан рассказывал, что эти морские существа иногда попадались в сети японских рыбаков, которые съедали их, потому что мясо нингё считалось в Японии деликатесом. А ещё верили, что съевший нингё человек будет жить тысячу лет. «Дольше морской черепахи», – шутил месье Бошан.

Берегиня напоследок погладила нингё кончиками пальцев и ещё раз дотронулась до отпечатков собачьих зубов. Потом посмотрела на Верта и улыбнулась: кто знает, может, он теперь проживёт тысячу лет, раз откусил кусочек нингё? Вот было бы здорово!

Порадовавшись за Верта, Берегиня поднесла статуэтку поближе. Они с нингё посмотрели друг другу прямо в глаза. Потом она опустила руку за борт, разжала пальцы и прошептала ей на прощание:

– Плыви обратно в море!

Ей казалось, что она не будет скучать по нингё так же сильно, как по Седне. Но она ошиблась.

Ещё несколько мгновений она провожала нингё взглядом – покачиваясь на волнах, та уплывала всё дальше и дальше, – а потом обратилась к владычице морей:

– Йемайя, прими ещё один дар! – и сразу почувствовала, что шлюпка стала быстро набирать ход.

Берегиня закрыла крышку обувной коробки. У неё осталось пять статуэток: четыре в коробке и одна в кармане.

«Как знать, если мой прекрасный план сработает, может быть, месье Бошан вырежет мне новую фигурку из можжевельника», – подумала она и громко объявила:

– Итак, пункт «Ё»!

На берегу в призрачно-голубом доме спала Синь, не зная, что Берегини нет рядом, что она с Вертом и Капитаном сидит в шлюпке, плывущей в открытый океан.

Когда она, донельзя измученная, наконец рухнула в постель после этого бесконечно длинного, тяжёлого дня, к ней пришёл сон, который, словно волшебный ковёр-самолёт, должен был унести её далеко-далеко от тревожных событий, а главное, от странного, непонятного поведения Берегини.

Но даже во сне она продолжала вспоминать свою ссору с ней. Снова и снова она оказывалась на пороге её комнаты с криком: «Что ты натворила?! Где была твоя голова?!» А та в ответ твердила какую-то ерунду про крабов, про то, что они разговаривали с ней, просили её…

О господи! При чём тут крабы? Крабы, которых наловил Доуги, ради которых он встал рано утром, ещё до рассвета, несчастные крабы, которых она собиралась положить в гумбо?!

Ладно, крабы крабами, но при чём тут её деревянная миска? И цветы месье Бошана? И Доуги?..

«То есть ты хочешь сказать, что во всём виноваты крабы?» – поинтересовалась Синь, едва сдерживая ярость, от которой по телу побежали мурашки.

Вот Берегиня стоит напротив. Они с ней уже почти одного роста. Девочка, что выросла у неё на глазах, стоит, выдвинув вперёд подбородок, точь-в-точь как Мэгги-Мэри перед тем, как в очередной раз произнести какую-нибудь явную и бессовестную ложь.

Сколько раз Мэгги-Мэри говорила Синь, что «на одну минуточку заскочит в магазин, чтобы быстренько купить там одну вещицу», и исчезала на целый день, забрав машину. А они с Берегиней сидели и ждали её. А сколько раз Мэгги-Мэри обещала Синь забрать её после работы из «Весёлой устрицы», но так и не появлялась, потому что данное обещание «вылетело у неё из головы», и Синь приходилось идти домой пешком или звонить Доуги и просить заехать за ней.

Да, Мэгги-Мэри была изрядной лгуньей.

Насколько Синь было известно, Берегиня ни разу не лгала ей. А вот её мать лгала на каждом шагу. И вот теперь Берегиня стоит, выставив вперёд подбородок, точь-в-точь как Мэгги-Мэри.

«Они говорили со мной», – твердила она.

«Говорящие крабы? – крикнула Синь. – Чепуха! Крабы не могут разговаривать!»

Берегиня ещё сильней выставила подбородок:

«Я понимаю их язык. Во мне есть русалочья кровь».

«Тоже мне объяснение! А-а-а-а-а!!!» – закричала Синь.

От злости все слова куда-то подевались. Русалки! Русалочья кровь!!! Она и представить себе не могла, что может так рассвирепеть. Дикая ярость, как острый нож, полоснула её по груди, по плечам, по лицу. Каждый её нерв, каждый мускул, каждая жилка были натянуты до предела. Она задыхалась, ловя ртом воздух, пока наконец не отыскалось одно-единственное слово.

«БЕРЕГИНЯ!!!» – крикнула она.

И всё. Все другие слова застряли у неё в глотке, слиплись в комок и наотрез отказывались выходить наружу. Единственное, что ей оставалось, – это изо всех сил хлопнуть дверью.

БУМ!!!!

Если вокруг дома и бродили какие-то призраки или духи, то они тут же бросились наутёк.

Синь так старалась вырастить девочку как следует. Она оберегала её и заботилась о ней, учила тому, что может пригодиться в жизни, старалась, чтобы девочка всегда была в ладу с собой и с окружающим миром. Но сегодня она поняла, что как мать никуда не годится, потому что всё это время она позволяла девочке лелеять безответственные и вредные фантазии.

Наконец Синь твёрдо решила: всё, хватит. Пора объяснить Берегине, что никаких русалок, говорящих крабов и вообще никакого волшебства не существует. Девочка, которой уже целых десять лет, должна расстаться с детскими выдумками.

– Берегиня… – шептала во сне Синь.

Она спала и не знала, что её девочка уплывает всё дальше и дальше, уплывает в открытый океан.