— Да? — спросила я, удивляясь. Обычно никто не дожидался разрешения войти. Так кто же там?

— Полина? — я привстала, всматриваясь в расстроенное лицо девушки.

Она зашла медленно, словно сомневаясь, но, заглянув в ее глаза, я поняла, что мыслями она далеко-далеко отсюда.

— Как работа? — она моргнула, постаравшись придать себе более деловое выражение лица. Но это выглядело так, словно бы клоун надел на себя куртку, а из-под нее выглядывали сшитые разноцветные лоскуты штанов.

— Что-то с Юрием Александровичем? — тихо спросила я, боясь растревожить больное.

Полина немного раздосадованно взглянула на меня, словно не желая, чтобы я вообще об этом что-то знала. А потом придвинула стул для посетителей и с размаху на него села. Она посмотрела на меня, и именно сейчас я поняла, что вот она — настоящая, здесь и сейчас. Сняла с себя все маски и смотрит на меня прямо, как на равную.

— Спасибо, что поймала отца, — я видела, как напряглись мышцы на ее шее. Но что ей именно тяжело давалось — благодарность или вероятность того, что могло случиться с ее отцом — я не знала.

— Я только поддержала, он не падал.

— Он мне все рассказал, — не поверила она мне. — А Влада я уволю! Даже не подоспел вовремя! И кто его в результате спас? ТЫ!

Она сказала это «ты» так, словно я была пятилетней девочкой с ручками тростиночками, которая бог весть каким чудом помогла Суворову. Но одно было хорошо — если он ей рассказал, значит — пришел в сознание.

Она устало подняла челку, и она так и осталась стоять торчком, словно встала на дыбы от происходящего.

— У тебя есть кофе? — прикрыв глаза на несколько секунд, спросила она.

— Да, — я быстро налила ей некрепкий кофе, боясь, что в ее состоянии еще большее перевозбуждение нервной системы ни к чему. Себе же я сделала покрепче — меня уже никакой кофеин не брал.

— Он болеет? — после того как мы в тишине осушили по половине чашек, я поставила свою кружку на стол и внимательно посмотрела на девушку.

Она повернула голову ко мне, перевела немного расфокусированный взгляд наверх, на свою челку, поморщилась, но даже не подняла руку, чтобы ее пригладить.

— В какой-то мере.

Ее странный ответ только породил целый рой вопросов, но, посмотрев, как у Полины закрываются глаза, я остановилась. А через минуту убедилась — она и правда заснула прямо на стуле.

Отчего же она так устала? Или просто морально вымоталась?

Я оглядела кабинет и пожалела, что здесь не было даже маленького дивана. Как бы она не упала!

Во сне у Полины было такое утомленное лицо, что я не решилась ее будить. Можно было позвать охранников, чтобы ее аккуратно перенесли, но и этого я не стала делать. Пусть поспит.

Когда блондинка сняла маску, то была словно полуразрушенная крепость. И я задумалась, что угнетает девушку и почему она так себя чувствует. Что заставляет ее быть сильной, идти впереди отца?

Ведь у отца есть Стас… Правда он на этих своих островах и тут бывает редко, как он сам говорил.

Действительно ли Полина обладает такие бойцовыми качествами? Или ей приходится так себя вести? Может быть для того, чтобы отец видел в ком-то продолжение себя? Заменить ему сына?

Но сын-то есть… Правда, у сына также есть тараканы в голове, и не комнатные, наши, родненькие, а чужеземные, огромные, мадагаскарские.

Я занялась документами, давая девушке время на спасительный сон. Ребята заглянули, прощаясь, и я шикнула на них, как только они начали громогласно что-то мне рассказывать. Молча показала на нашу спящую заказчицу на стуле, и они все забавно попятились.

А Полина даже не пошевелилась на звук. Она спала без движений и, видимо, глубоко.

Я настолько углубилась в документы, что не заметила, как дверь беззвучно открылась. И только когда ко мне обратился тихий голос Стаса, я вскинула голову, растерянно озираясь.

— А я ее везде ищу, — он стоял рядом с сестрой. — Давно она у тебя? — Мужчина пригладил ей челку, и девушка забавно насупилась и отвернулась, явно не желая прерывать целительный сон.

— Часа два точно, — так же еле слышно ответила я.

— Опять ты смотришь на меня с жалостью, — его упрек был подобен ушату ледяной воды.

— Я? — переспросила я, понимая, что ни к кому другому он тут обращаться не может. А значит, и правда себе придумал… Я вообще думала о его отце, которому сейчас тоже, наверное, не сладко. Может, именно эту жалость и сочувствие он увидел в моих глазах?

— Да, вот только, уж сейчас-то я повода тебе не давал. На руках не нес, от чудища не спасал, — он хотел продолжить, но я не могла не перебить:

— От какого чудища?

Он запнулся, открыл рот, а потом так же молча закрыл:

— Забудь, — Стас подошел сбоку к сестре, взял ее на руки и, не прощаясь, пошел к выходу. Полина сказала что-то неразборчивое не открывая глаз, явно во сне.

— Стас! — негромко окрикнула я его.

Он нехотя повернулся.

— Я не жалела тебя. Я сочувствую, что у твоего отца проблемы со здоровьем.

На этой фразе он дернулся, метнул в меня взгляд, так и говоривший: «Ну как ты не понимаешь?», и сказал:

— А отец тем более не нуждается ни в чьей жалости.

И опять я осталась в кабинете одна, наедине со своим кофе. Час от часу в этот доме было не легче…

В свою комнату я вошла, даже не включая свет. Устало скинула туфли-лодочки, размяла до хруста шею и навзничь рухнула на кровать. Мягкий плед почему-то впился в спину, и, пошевелившись и нащупав рукой что-то непонятное, я вытащила из-под себя… лифчик. В слабом свете садовых фонарей, лившемся из окна, я четко разглядела контуры кружева. Сверкнул и поблек страз в форме сердечка, пришитый между чашечками, и мою руку словно свело…

Эту пикантную часть своего гардероба я оставила у озера буквально вчера. И вот она здесь, в особняке, в моей комнате.

Усталость как ветром сдуло. Я стрелой метнулась к выключателю, и комнату озарил желтоватый свет. Но никого в помещении не оказалось. И только белела записка на пледе, которую я впотьмах и не заметила.

Я медленно, словно к хищному зверю, приблизилась к посланию. Оглянулась по сторонам, еще раз внимательно осматривая каждый уголок комнаты, и я была уже почти у цели, когда в голову пришла идея.

Я резко припала к полу, заглядывая под кровать с бешено бьющимся сердцем и… Почувствовала себя полной дурой. Там было пусто.

Немного смутившись своего поведения, взяла записку, сложенную вдвое, и развернула:

«Надеюсь, что ты потеряла его в гордом одиночестве…» — гласила надпись на белом листе.

О, нет! Только не это! Неужели этот вор-оборотень нашел мои вещи у озера?

И даже более того — он опять был в особняке, в моей комнате… И его никто не поймал!

Хотя сегодня была такая суматоха, что не удивительно.

А что, если он причастен к тому, что Юрию Суворову стало плохо?

Я уже давно отмела мысль о том, что мужчина был актером из агентства, и задавалась только одним вопросом — где девочки могли его откопать? И что он хочет от меня?

И вообще, с чего я взяла, что он связан с моими подружками? Я так была уверена в его актерских способностях, а вот теперь ситуации показывают, как я не права. В конце концов, не может же это быть все одним большим розыгрышем, ведь так?

И знаете, я даже усомнилась, всерьез начала задумываться на эту тему, пока не вспомнила про озеро и водоросли. Такое не подстроишь! Да и бледность Суворова! Его отчаянную хватку!

Я приспустила блузу, чтобы посмотреть, как там мое плечо. И с удивлением заметила царапины, словно от когтей. Вот уж не думала, что мужчины могут отрастить ногти, которые бы оставили такие следы даже через ткань!

Я посмотрела блузу внимательнее и удивилась — пять тонких порезов ткани, словно скальпелем. Как я за весь день их не заметила? Так была озадачена потерей документов, а потом и Полиной, что на себя не обратила никакого внимания.

Мне кажется, сейчас, когда мое сердце отбивает чечетку, самое время подумать о том, что вокруг происходит. Например, об этом оборотне-воре. Он забрал мои заметки, планы и таблицы, не тронув те бумаги, что предоставляли нам Суворовы. Умен, подлец!