О, Хаос, да это я буду решать, кто мне подходит!

«А как же Хота?» — только и смогла тогда спросить я, вдруг обидевшись за своего косолапого полудурка.

«А Хоту мне вообще стрёмно к женщинам подпускать, — хмуро ответили мне. — Уж больно он похож на своего папашу».

Папаша у Хоты был… примечательный. Подонок, мразь и конченый психопат, если верить рассказам родни. Нет, по молодости был силён, жутко красив, обаятелен и мил, но потом уверовал в свою непобедимость и безнаказанность — с альфами это часто бывает, а уж если зерно угодило в благодатную почву… От чувства собственного величия до неконтролируемой жестокости — пара шагов. За которые Ньордан гро Маграт преодолел путь от вожака клана до насильника, садиста и тирана.

Стоит ли говорить, что я вмиг озверела от такого сравнения? Никто кроме меня не смеет говорить гадости про моего Хоту! Никто. Даже мой отец. Наш отец! Как он может вообще нести такую чушь про мальчика, которого вырастил как родного сына? Про того, кто ни разу не давал повода!

Словом, разругались мы в пух и прах, и минувшую неделю я провела по другую сторону озера, в доме прайда. Подальше от медведей и их дерьма. Котики правят миром! Время тратила с большой пользой: ела, спала, возилась с Тэмми и близнецами, иногда вяло подыскивала себе жильё и тайком плакала. Из-за папы, из-за Хоты, но больше всего — из-за Олли. Да как же он так вляпался-то? Говорила я ему, что угрозы Лэнсу могут выйти боком! Было бы кому угрожать! И как самого Лэнса угораздило убиться чуть ли не через полчаса после этого? Хаос, до чего же паршивая вышла история… Дядюшка Виттар горячо уверяет, что всё будет в порядке, однако я вся как на иголках.

Не защитила, обманула, бросила одного. Самая жалкая, самая никчёмная, самая отвратительная альфа на всём Севере!

Так, нет, лить слёзы при всём прайде — плохая идея. Ни к чему портить настроение себе и окружающим. 

Мама и Брайан присоединились к нам минут через пять, оба на удивление бодрые после ночной смены. Я сама-то не такой уж жаворонок, но распорядок дня охотников приводит меня в тихий ужас. Как вообще мама это выносит? Ладно Брайан, для барсов ночной образ жизни предпочтителен…

Ну да, у нас смешанный прайд: мы тигры, а Брайан и его семья — барсы. Мама когда-то давно взяла их к себе — и, по её словам, за все эти годы ни разу не пожалела. Брайан и Ливви стали отличными помощниками ей и тёте Лил; Бри же прекрасно спелась с Джилли, и эта парочка омег ловко строит всю нашу пятнисто-полосатую ораву.

Что ещё страннее: мы, коты, часть клана гро Маграт, которые вообще-то медведи. Однако же их прежний вожак женат на тигрице, и два из трёх его детёнышей тоже тигры, а нынешний вожак… ну да, тоже когда-то собирался жениться на тигрице. И в бетах у него ещё один тигр — Арти. Мама говорит, прежде клан был не очень-то приветлив к ней и её кошачьей родне, но лично я такого не замечала. Сколько себя помню, Маграты и прочие здешние мишки относились к нам ласково, покровительственно и как-то очень по-собственнически. Мол, это наши любимые котики, тронешь — убьём.

— Как дела, Джинни? — Брайан нагло утащил с моей тарелки кусок бекона и подмигнул мне. — Брендан передаёт привет…

— Брендан едва не набился к нам в гости, — ворчливо поправила мама, щедро плеснув сливок в свой кофе. — Еле отшила. По правде говоря, в последнее время мне очень хочется поточить об него когти.

— По-моему, для альфы он довольно милый, — заметила я осторожно. И тут же заработала два насмешливых взгляда.

— Милый он только потому, что хочет залезть тебе в трусики.

— Мам!

— Что мам? Я не твой папочка, предпочитаю называть вещи своими именами.

И слава богам. Если бы оба родителя порывались запихнуть меня обратно в памперсы, я бы вернулась в Греймор разве что под угрозой смерти.

— Брен какой угодно, только не милый, — согласился Брайан, чуть нахмурившись. — Он хладнокровный, изворотливый и жестокий.

— Жестокий? — изумилась я. — Брендан? Обаяшка и любитель щеночков?

— Одно другому не мешает. Брен хороший парень, но он… как бы это правильно… не умеет вовремя остановиться.

— Упрямый он, как стадо ослов, — раздражённо бросила мама. — И границ не видит. Если стену нельзя обойти, значит, можно прошибить чугунной башкой.

— Словом, типичный альфа, — подвела итог я.

— О да, всё как ты любишь, дорогая.

Тут не могу поспорить: ушлые засранцы с непомерным эго — моя слабость. Паршивый у меня вкус на мужчин.

И вот лишнее тому подтверждение: самого большого засранца на всём Севере я уж который день не могу выкинуть из головы…

Который день? Тогда уж который год, Джинни. Просто было чуть легче сопротивляться этой тяге, когда Хота был далеко. А теперь он близко — порой даже слишком близко, — и весь самоконтроль, все тщательно выстраиваемые стены норовят рухнуть к его ногам.

И разве ты не могла догадаться, что так и будет? Разве не вспоминала о нём всякий раз, как тебя касался другой мужчина; не чувствовала жгучую ярость и ещё более жгучий стыд? Разве не рыдала восемь дней кряду и не рвалась к нему, узнав, как он чуть не помер в том затхлом южном городишке? Разве не мечтала, глупо и малодушно, как он придёт к тебе, как он простит тебя?..

Вот ещё не хватало. Не я здесь та, кто должен просить прощения.

Не я. Но сожаление из-за того, что я натворила пять лет назад… оно всё ещё никуда не делось.

Хота получил по заслугам, это правда. Но плохо я сделала прежде всего себе, а затем уже ему. И мне давно следовало взять себя за задницу да простить нас обоих.

Да почему же, сожри меня Хаос без соли и перца, это так сложно?!

— Спасибо за завтрак, Бри, — пробормотала я, избегая глядеть на свою разношёрстную семью. — Пойду прогуляюсь.

Я успела добрести до причала и пару раз утереть слёзы, прежде чем чужие руки, тонкие, но крепкие, по-хозяйски сгребли меня в охапку.

— Бедный мой котёночек, — пробормотала мама непривычно мягким тоном, прижавшись щекой к моему плечу — иначе никак, я же выше на десяток сантиметров. — Ну-ну, не расстраивайся, мы не позволим засадить Олли без суда и следствия. А что касается нашей сладкой парочки косолапых кретинов… хочешь, я их пристрелю?

— Враньё, — фыркнула я, жалко шмыгнув носом. — Ты слишком любишь их обоих.

— Ну, свою особенную снежинку я всегда буду любить больше, чем её долбанутого папашу, её несносного кузена и даже её неугомоных братьев. Девочки должны держаться вместе, верно?

Я невольно улыбнулась и крепко обняла маму в ответ.

— Обещаю не говорить близнецам.

— Да они всё равно не поверят, благо все в папу, — вздохнула она с досадой. — До того похожи на Дара, что я чувствую себя ксероксом. Ты пока что мой самый удачный ребёнок.

— «Пока что»? Значит, через годик-другой у нас всё-таки появится сестричка?

— Проболтайся своему отцу, и я буду всё отрицать.

Тут уж я вполне искренне рассмеялась — мама всегда знала, как поднять мне настроение. Правда, на сей раз веселья надолго не хватило.

— Может быть, мне вовсе не следовало возвращаться? — уныло пробормотала я, шагнув к краю причала. Полуденное солнце красиво позолотило озёрную гладь, а свежий ветерок украсил её мелкой рябью. Идиллия прямо. Ну, если сделать вид, что на северной стороне из воды вовсе не высовываются пёстрые щупальца шогготов, способные нагнать немало жути на непривычных людей. — Им обоим было гораздо лучше без меня. И мне без них тоже.

Мама поравнялась со мной и посмотрела со всей строгостью, на которую способна.

— Не говори так. И не думай. Отец очень скучал по тебе. Хаос великий, да он мне вынес все мозги, как же там его доченька одна, без семьи да без него прекрасного! А Хота… — она замялась, поджала губы, прежде чем продолжить: — ему было плохо. Очень плохо, Реджина. Потому что когда хорошо, не живут на работе. Он спать-то больше трех часов в сутки стал только в последний год. И то не каждый день.