А я ведь хотел поспорить с ним. Из вредности, из пресловутого чувства соперничества — ни один альфа не может приказывать мне. Даже если этот альфа мне как отец.

Но в итоге лишь протянул пистолет рукоятью вперёд.

— На всякий случай, — пояснил я на его вопросительный и малость возмущенный взгляд. Сам наверняка выгляжу так же, когда меня принимаются опекать. Да и какой из меня опекун взрослому альфе с военным прошлым?

Однако пистолет он взял, хотя наверняка не собирался им пользоваться. Нам, оборотням, куда привычнее другие орудия убийства.

— Мужчины, — фыркнула Реджина, сердито помотав головой, и быстро зашагала к крыльцу. — Вам всем лишь бы в войнушку поиграть. Да кто в здравом уме к нам сунется?..

Выстрел прогремел аккурат после этих слов. Точно в каком-то дешёвом кинце.

Ты идиот, Хота. Трижды ёбаный кретин. Сказано же тебе — заклинателей убивают.

Очень быстро.

В самую первую очередь.

Успел я только чудом. Загородил Реджину собой, оттолкнул с силой, наверняка сбил с ног… И сам ничком рухнул на землю. Даже не понял, как это произошло. Просто ощутил, как в грудь кувалдой долбанули, переломав в хлам половину рёбер.

Я умру. Я знаю это. Чувствую… нет, не боль, но сквозную дыру в груди. И озноб, крепнущий с каждой секундой. И как отравленная серебром кровь толчками вырывается из тела, хлюпает в горле каждый раз, когда я пытаюсь сделать вдох и позвать Джинни. Джинни…

Лучше я, чем она. Не обсуждается даже. Но неохота сдохнуть, не увидев её напоследок.

Золотые глаза мелькнули в поле зрения и почти тут же исчезли; по ушам ударило громким «Папа!» Не помню, чтобы Джинни так кричала прежде. Не помню, чтобы её ладони были настолько горячими. Не помню…

— Хота, эй! Эй, посмотри на меня, — голос Дара стал неожиданностью не меньшей, чем выстрел. Чем крик Джинни. Чем невыносимая боль в груди. — Сынок, смотри на меня, слышишь?

Я смотрел. Точно сквозь пелену продирался с каждой попыткой сфокусировать взгляд. Но смотрел. Видел светлые волосы, лучики морщин вокруг глаз, сами глаза — синие, точно море сразу после зимы, холодное и чистое.

— Больно… Так больно, пап…

— Знаю, — отозвался Дар. Тяжёлая рука коснулась лба, убрала волосы, будто погладила. — Знаю, Хота. Терпи, всё будет хорошо. С тобой всё будет хорошо, слышишь?

Он в ужасе. В панике, и я прекрасно знаю её причину. Я ведь чую ложь. А Дар сейчас даже самому себе не верит. Но пытается. Стаскивает куртку, подкладывает мне под спину, зажимает рану на груди.

Жаль, это всё без толку. После выстрела из крупнокалиберной винтовки не выжить даже оборотню. Будь он хоть сто раз избранник Хаоса.

— Да… Да. Пап… — позвал и снова закашлялся. Не должно быть так больно. Наверное, пуля все же не задела сердца, иначе я был бы уже мертв. Но прошла совсем рядом, отравила серебром. — Пап, Джинни… По… Защити. Джинни.

Он усмехнулся. Тепло, так знакомо. Как делал, когда я был совсем маленький и творил что-нибудь эдакое. Помню, это я помню.

— Это она нас защитила, Хота. Недаром же стреляли в неё. Глупый, зачем ты?..

— Джинни… лучше я…

— Лучше ты заткнёшься, — послышалось совсем рядом злое шипение.

Дар куда-то исчез, а вместе с ним и боль… Не исчезла, но отступила, точно испугавшись одного лишь прикосновения лёгких ладоней.

— Ты не умрёшь, Хота, — свирепо выдохнула Реджина, склонившись надо мной. Шелковистые волосы заскользили по щеке, горячие слёзы обжигали кожу тут и там. — Ты не сдохнешь на пороге нашего дома, будто так и надо. Не отделаешься так легко. Я не позволю!

Я вроде бы даже ухмыльнуться смог — да, в этом вся моя Джинни. Скорее убьётся, чем откажется от того, что считает своим.

Осознание прошило разрядом тока, испугав куда сильнее скорой смерти. Это Джинни. Всё она. Её магия течёт по пустеющим жилам, замедляет ток крови, не даёт мне умереть… Я знаю о магии немного, но этих скудных знаний достаточно, чтобы понимать последствия.

Да ни за что, блин, на свете.

— Нет, нет, ты не… Нет!

— Да, Хота, — шмыгнув носом, шепнула Реджина почти весело. Вот ведь чокнутая дура. — Держись. Держись, мать твою! Держись, а иначе клянусь тебе, нас положат в одну могилу.

Положат, это точно. Я должен оттолкнуть её, остановить! Даже руку поднял, хотя сил на это совсем уже не осталось.

Ни на что не осталось.

Совсем ненадолго, но стало легче. Будто время вокруг остановилось, а вместе с ним и моё сердце. И дыхание. Золотые глаза, такие любимые и нужные, вдруг исчезли, сменившись непроглядной тьмой и звуком незнакомых голосов где-то вдали.

Не смог. Не вытерпел. Не спас.

Небольшой дом посреди деревни — крепкий, с пятиугольными оконцами и такой же дверью, — встретил запахом трав, жареного мяса, догорающих в камине дров. И лёгких девичьих духов, так подходящих новой хозяйке то ли дома, то ли храма, больше похожего на ведьминскую избушку. Ора, насколько я помню, никогда не пользовалась духами, предпочитая пахнуть лавандой и чаем с ромашкой.

— Изара, — вместо приветствия произнесла Тэя, даже не обернувшись ко мне.

Непривычно вместо старой Оры видеть возле алтаря Прядильщика совсем ещё юную девчонку с розовыми волосами, татуировками по всему телу, кучей браслетов на обеих руках и всяческих шнурков и цепочек на шее. Однако подходит она этому месту лучше всех прочих. Не зря Хаос выбрал именно её, когда Ора решила отойти от дел. В дочке Мэтто чувствуется сила, связь с нашим странноватым богом, гораздым на всяческие проделки. Жуткие, а порой и смертельно опасные для всех. Даже для его подопечных.

Поставив последнюю из множества глиняных чашечек у алтаря с выбитым на нём пауком, Тэя наконец повернулась ко мне. Протянула пиалу, пахнущую чаем и чем-то еще.

— Выпей, — на мой вопросительный взгляд пояснила: — Он говорит, ты слишком много ворчишь в последнее время.

— Как будто нет повода.

Я с сомнением покосилась на чашку, но все же выпила. Просто чай, кажется, с миртой, отдаёт то ли хвоей, то ли просто лесом.

Дождавшись, пока я допью, Тэя протянула мне ключ. Старый, резной. Таким впору запирать древние башни, а никак не подвал в деревенском доме.

— Наш гость тебя заждался.

— Хорошо, — кивнула я, невольно похлопав по кобуре на поясе.

О, я тоже заждалась встречи с этим… гостем. Нежданным, незваным и уж точно нежеланным в Грейморе. И излишне тут задержавшимся.

В подвале прохладно — я хоть и тигрица с повышенной температурой тела, а плечами передернула. И тут же мстительно ухмыльнулась: нашему временному постояльцу не повезло с жильём.

Пристёгнутый за ногу цепью к одной из деревянных опор, он кутался в дорогущий пиджак, ныне потерявший всякий вид. И сразу же поднял на меня глаза, стоило только подойти ближе. Тэя за спиной щёлкнула выключателем, чтобы загорелась единственная лампа.

— Ну здравствуйте, сенатор, — нарочито вежливо поприветствовала я нашего гостя. — Как поживаете?

Орентис в ответ зашипел что-то явно нецензурное. Утруждать себя переводом на нормальный язык я не стала. Что ж, месяц заключения в полутёмном подвале убивает не только внешнее благообразие, но и всякие ораторские замашки.

— Прекрасно поживаю, ссаная ты шкура, — наконец отозвался он. А нет, я ошиблась — перевоспитать эту высокомерную тварь невозможно. Не то чтобы я надеялась. — Наслаждаюсь видами — у твоей малолетней ведьмы неплохая задница. Но готовит отвратительно. Зачем пришла?

— Ну разумеется, мы все здесь лишь для того, чтобы поразвлечь вашу светлость, — усмехнулась я, неспешно прохаживаясь туда-сюда и не сводя с Орентиса нарочито пристального взгляда.

Испугался? О, правильно делаешь, голубчик. Именно так тигры смотрят на свою добычу, прежде чем растерзать. В клочья.

— Как насчёт свежих новостей? Одна лучше другой, да только не для вас, сенатор… А, простите! Государственным преступникам, приговорённым к смертной казни, таких регалий не положено… Кстати, сенатор Маккензи передаёт привет! Ла-адно, на самом деле нет. Но наверняка передал бы, если бы знал, что вы у нас на полном пансионе.