Он отстраняется из-за моей дерзости, но в конце концов! Я и так долго мирилась с его обсессивными привычками. Да, он немного расслабился, но все еще есть с чем работать, и пока отказывается открыто признавать, что страдает от обсессивно-компульсивного расстройства, и наотрез отказывается идти к врачу, Миллеру придется привыкнуть к моему способу помощи ему. И в тоже время помощи себе.

— Не такое уж большое потрясение. — Как и всегда, он пытается вести себя безразлично.

— Правда? — смеюсь я — Миллер, твой мир на данный момент испытывает землетрясение эпических масштабов! — Он едва не рычит, усугубляя мое веселье. — А теперь, — встаю и высвобождаю свою руку, — ты будешь завтракать или откажешься, потому что не видел, что я готовлю так, как нравится тебе?

— Совсем необязательно дерзить.

— Обязательно. — Оставляю ворчуна за столом, чтобы взять миску с расплавленным шоколадом, и слышу, как он бормочет и поднимает посуду. — Ох, — выдыхаю, глядя в чашу, содержимое которой не похоже на ту восхитительную лужицу темного шоколада, приготовленную Миллером.

Взяв деревянную ложку, я слегка тыкаю, а затем выпускаю из рук, когда ее начинает засасывать в полутвердую слизь. Поджимаю губы, когда тело буквально вспыхивает, и понимаю: это потому, что он идет сюда, чтобы посмотреть. Его теплая грудь касается моей спины, а подбородок опускается мне на плечо.

— У меня есть просьба, — говорит мне прямо в ухо, отчего мое плечо поднимается, а голова прижимается к его лицу в тщетной попытке остановить покалывание, которое начинает расползаться по телу.

— Какая? — Снова беру ложку и пытаюсь размешать.

— Пожалуйста, не заставляй меня это есть.

Я вся словно сдуваюсь, а покалывание сменяется разочарованием.

— Что я сделала не так?

Ложку забирают из моей руки и оставляют лежать в миске, а затем поворачивают меня в своих объятиях. Беспокойство моментально исчезает. Теперь потешаются с меня.

— Ты провела слишком много времени за порчей моего стола, так что шоколад накрылся. — Миллер выглядит самодовольным. — Боюсь, не будет никакого слизывания шоколада с частей тела.

Я действительно безнадежна. Осознаю глупость своего поступка, учитывая испорченный в процессе стол, но я хотела сделать эту мелочь, потому что в мире Миллера это не такая уж и мелочь.

— Прости меня, — вздыхаю я, прижимаясь лбом к его груди.

— Ты прощена. — Он обвивает руки вокруг моей спины, губами прижимаясь к макушке. — Давай пропустим сегодня завтрак?

— Ладно.

— Давай побудем овощами. Весь день. А потом устроим поздний завтрак.

Я съёживаюсь. Знала ведь, что таким будет его план. Запереться на все замки, чтобы защитить меня от его мира. Это невозможно, не в день, когда Нан возвращается домой.

— Я забираю Нан из больницы в четыре.

— Я заберу ее, — предлагает он, и я уверена в его намерениях. Никогда не стану скрываться от Нан, — и привезу сюда.

— Мы это уже обсуждали. Ей нужно находиться в собственном доме, в собственной кровати, где все вокруг знакомо. Ей здесь не понравится. — Я вырываюсь и выхожу из кухни, не давая возможности ему даже попытаться меня уговорить. Это пустая трата времени, которая лишь приведет к скандалу. После прошлой ночи я думаю, он будет невыносимо защищать меня.

— Что здесь не так? — оскорбленно спрашивает он.

Резко разворачиваюсь, немного злясь, что он может так глупить, когда дело касается Нан.

— Потому что это не дом! — выплевываю я. Где-то в глубине души мне любопытно, Миллер действительно хочет, чтобы я загрязняла его квартиру или так отчаянно желает уберечь меня от вреда, что даже постарается терпеть постоянное присутствие меня и Нан.

Боль появляется немедленно, и я захлопываю рот прежде, чем снова повернуть нож.

— Понятно, — холодно говорит он.

— Миллер, я…

— Нет, все в порядке. — Он проходит мимо, стараясь не прикасаться ко мне. Ощущаю себя полной сволочью и, привалившись спиной к стене, смотрю на высокие потолки. Я задела его чувства. Он ведь пытается помочь. Беспокоится обо мне, а я веду себя как последняя стерва.

Подняв руку и ущипнув себя за переносицу, вздыхаю от разочарования и иду за ним.

— Миллер, — зову я, глядя, как его спина исчезает в спальне, — Миллер, я не хотела тебя обидеть.

Когда я вхожу, он грубо и неуклюже пытается натянуть свою простынь на место.

— Я сказал, что все в порядке.

— Ясно, — вздыхаю, и руки безжизненно опускаются по бокам. Я бы подошла и помогла ему — знак примирения в форме уборки в стиле Миллера — но понимаю, что только сильнее рассержу его, сделав что-то не так.

— Ты не хочешь жить здесь. — Он взбивает подушки и осторожно проводит ладонями по их верху. — Я принимаю это. Мне не нравится, но я принимаю. — Он практически швыряет шелковое покрывало на кровать, а затем начинает натягивать и двигать его в нужное положение. Я молча наблюдаю, немного удивленная его по-детски невыносимым поведением. Миллер в бешенстве. Не злой и не похоже, что на грани психоза, просто пренебрежителен.

— К черту! — выкрикивает он, хватая идеальные простыни и швыряя их через кровать. Падает на ее край и, тяжело дыша, запускает руки в волосы. — Я хочу, чтобы ты спала в моих объятиях каждую ночь. — Он поднимает на меня умоляющий взгляд. — Мне нужно чтобы ты была в безопасности.

Приближаюсь к нему, а он наблюдает за мной, пока я не смотрю на него сверху вниз. Он раздвигает ноги, позволяя подойти еще ближе. Кладу руки на его плечи, а он свои — на мою попу. Глядя на меня, он вздыхает и тяжело сглатывает, а потом опускает лоб мне на живот. Провожу руками по его шее и зарываюсь ему в волосы.

— Я понимаю, что это звучит как требование, — шепчет он, — но это не только из-за волнения. Я привык засыпать и просыпаться с тобой. Ты последнее, что я вижу перед тем, как закрыть глаза, и ты первое, что вижу, когда открываю их. Мысль потерять это мне не очень нравится, Оливия.

Я сразу понимаю проблему. Мы не расставились несколько недель. Нью-Йорк стал непрерывной каруселью поклонения и потакания друг другу. Теперь мы вернулись к реальной жизни. Грустно улыбаюсь, не зная, что сказать и сделать, чтобы ему стало лучше. Ничто не удержит меня вдали от Нан.

— Я ей нужна, — бормочу.

— Я знаю. — Он смотрит на меня снизу вверх и изо всех сил пытается подарить одну из своих улыбок. Пытается. Исказившее черты его лица беспокойство не позволяет ей пробиться наружу. — Жаль я не могу контролировать свою потребность в тебе.

Я хочу и не хочу, чтобы он это контролировал.

— Потребность во мне или в обеспечении моей безопасности? — осведомляюсь я, потому что это самое главное. И прекрасно знаю, что он мне сейчас ответит.

— И то, и другое.

Киваю в знак согласия и делаю глубокий вдох.

— Ты обещал никогда не заставлять меня делать то, чего я не хочу.

Миллер крепко зажмуривается и поджимает губы.

— Я начинаю жалеть об этом.

Мои губы растягиваются в улыбке. Ну да, это так.

— Это не тот спор, который ты выиграешь. Единственный выход в том, что ты останешься с нами.

Его глаза распахиваются, и я сдерживаю улыбку, понимая, в чем дело.

— Как я буду боготворить тебя в доме твоей бабушки?

— Ты не так давно прекрасно с этим справлялся. — Поднимаю брови, любуясь, как темнеют его голубые глаза от воспоминаний о встрече на лестнице. Слегка нахмурившись, он давит на мою попку и притягивает к себе.

— Ее не было в квартире.

— Ты говоришь о ней, как о королевской особе!

— Ну, а разве это не так?

Согласно фыркаю и наклоняюсь, чтобы наши лица оказались на одном уровне.

— Предоставляю выбор вам, мистер Харт. Я иду к Нан. Не окажешь ли ты честь присоединиться ко мне? — Я в восторге, когда в его глазах появляется искорка, а уголки губ начинают подергиваться.

— Хорошо, — бормочет он, пытаясь казаться угрюмым, хотя я в курсе, что его призрачная игривость хочет вырваться на свободу. — Это будет чистый ад, но для тебя я сделаю все, Оливия Тейлор, даже поклянусь воздерживаться от прикосновений к тебе.