Значит моя тьма и в самом деле способна задевать других людей. Но кого? Любого человека, который оказался рядом? Или только тех, кто мне дорог? Или тех, кому дорог я?

Чем больше я думал о своем проклятии, тем страшней мне становилось.

Быть может, полузаброшенный дом на краю чужой страны был самым лучшим выходом для такого выродка, как я?

Следующий камень снова брякнулся, не долетев даже до кромки воды.

– Ты не так замахиваешься, – Фарр возник рядом почти беззвучно. Бросив взгляд на его ноги, я увидел, что он, как и я, пришел на берег босым. – Да и вообще это лучше делать стоя, а не сидя.

– Не хочу, – я высыпал оставшиеся камни обратно к их собратьям. – Мне все равно, как они летят.

Фарр опустился на бревно справа от меня и тоже набрал горсть крупной гальки.

– Я знаю, ты подслушивал наш разговор.

В первый миг кровь прилила к моему лицу, но потом мне вдруг стало безразлично.

– И что?

– Ничего... Просто интересно, как ты это сделал. Тоже хочу научиться.

Я задумался. Никому прежде я не рассказывал о том, что умею покидать свое тело и шарахаться везде, где захочу. И никогда прежде не чувствовал вот так чужих разговоров, находясь вдали от говорящих...

– Ладно. Расскажу, – пообещал я и снова нагнулся за камнем. Но, вместо гальки, в руку мне легла гладкая округлая деревяшка, обточенная водой. Этот маленький обломок ветки размером с фалангу моего пальца был словно создан для того, чтобы положить в карман, а потом время от времени доставать и сжимать в кулаке, ощущая безупречную форму, созданную волнами. Жаль было кидать деревяшку в море. Я и не стал.

Зато Фарр замахнулся и, даже сидя, легко запустил свой камень далеко от берега. Я услышал громкий всплеск в той стороне, докуда мои посланцы никогда не долетали.

Этот проклятый принц был во всем лучше меня.

– Илин приедет послезавтра, – сказал Фарр.

Я вздохнул. Так быстро.

Что ж... На месте Патрика я бы еще раньше выпроводил из своего дома человека, который на всех может навлечь беду.

– Тебе не кажется, что лучше покинуть Янтарный Утес пораньше и не дожидаться ее?

Легко ему говорить, этому баловню судьбы. Он никогда не ездил верхом наощупь. Меньше всего мне хотелось куда-то отправляться вместе с рыцаршей, но, если выбирать между ее компанией и вероятностью навсегда остаться полуслепым, то уж лучше потерпеть немного.

– Она – меньшее из зол, – ответил я. – Одному мне ведь правда не добраться.

Фарр зашвырнул в море еще один камень.

– Я и не предлагаю тебе ехать одному.

Это что же, я вчера не ослышался?

– А что предлагаешь? – я зацепился взглядом за синеву моря и смотрел вдаль, не моргая.

– Не глупи, Лиан Даэл. Ты прекрасно все слышал ночью. Если не хочешь всю дорогу до дома степного шамана лицезреть мрачную рожу этой меченосицы, ступай собирать свои пожитки. Уедем завтра на рассвете. Прощальное письмецо для дяди Патрика я уже написал.

Хозяин харчевни небрежно брякнул перед нами пару деревянных кружек, смахнул со стола заготовленные для него монеты и канул куда-то в сторону большого очага, от которого исходил дразнящий аромат свежей похлебки.

Я взял одну из кружек и принюхался. Запах был сладкий и густой, совершенно незнакомый.

– Что это? – спросил я с сомнением.

– Инжирная медовуха, – ответил Фарр, подхватывая вторую кружку и делая несколько больших глотков.

– Никогда такого не пробовал...

– Ну так попробуй. Не бойся, не отравишься. Хотя... Это пойло не для маленьких мальчиков, так что не рассказывай дяде Патрику, что я угощал тебя!

– Хорошо. Я лучше расскажу ему, как другой мальчик набрался вчера до похабных песен и уснул носом в сено.

– Это была спланированная операция.

– Да? И заблеванное седло тоже?

– Ну... Даже лучшие планы иногда идут не совсем так, как задумано... Ты попробуй-попробуй медовуху-то... Посмотрим тогда, кто сегодня вытошнит свой ужин и уснет на конюшне!

Я усмехнулся и сделал добрый глоток этой южной пьяни. Если Фарр думал, что сумеет напоить меня до беспамятства, то он сильно ошибался. Не знаю, какое пойло нужно, чтобы свалить меня с ног... Как показывал опыт, даже гернийская брага была на это не способна. И на самом деле я ничего не боялся, просто привык с подозрением относиться к любым незнакомым жидкостям.

На языке напиток оказался еще слаще, чем можно было представить. Но его вкус мне понравился. Весьма.

Пока я перекатывал медовуху во рту, к столу подскочила шустрая девчонка с доской, полной еды.

– Скучаете, красавчики? – он так задорно качнула бедрами, что даже я это разглядел.

Фарр быстро схватил здоровенную доску и водрузил ее между нами. На девку он даже не взглянул.

– Ужинать подано, ваша слепость. Тут хлеб, мясо, какое-то варево и миска овощей. Мясо, наверное, ты не захочешь...

– Давай сюда, хитрый хорек! – я дернул доску к себе, и ароматное варево едва не выплеснулось из мисок. Фарр рассмеялся, шустрая девица тоже тихо прыснула в кулак. Она все еще стояла подле нашего стола, словно ждала чего-то? Я обернулся к ней и спросил: – Тебе что, тоже кусок оставить? Или на сеновал сводить?

Разносчица фыркнула и, судя по всему, изобразила что-то выразительное на лице, но я этого разумеется не разглядел. Зато Фарр увидел и расхохотался еще громче.

– Зря стараешься, – сказал он. -– Этот все равно не оценит твоих ужимок. Ему демоны глаза оттоптали, а потом по сердцу прошлись.

Девчонка поправила волосы и промурлыкала кокетливо:

– Ну... На сеновале-то глаза не шибко нужны. И сердце там хорошо лечится.

Тут я не выдержал и мысленно шарахнул Фарра миской по голове. Вот трепло!

Этот удар наследничек точно почувствовал. Не думаю, что ему было больно, но неприятно наверняка.

– Не злись, малыш. Должен же я был объяснить этой прекрасной даме, что ей тут ничего не прольется, – Фарр вроде бы говорил с усмешкой, но в голосе его я почему-то слышал грусть. Он положил на стол еще одну монету и сказал девчонке: – Ступай, дорогая. Тебя на кухне заждались.

Когда та ушла, еще раз фыркнув на прощанье, я все же сказал то, что хотел:

– Держал бы ты язык за зубами... Пока я не начал каждому встречному рассказывать всю правду про тебя.

Фарр вздохнул.

– Сразу видно, что ты, Заноза, вырос без любящих братьев в семье. Слишком уж обидчивый. Держи-ка лучше вот это, – он выбрал на доске кусок мяса покрупней и всунул мне в руку. – Такой нежной курятины не скоро отведаем... В степях одни бараны в чести, да то, что сам поймаешь. А из нас с тобой охотнички не ахти...

Это уж точно. Особенно из меня.

Мясо и правда было сочным и мягким – сразу видно, долго томили в котле, прежде, чем подать к столу. Мы разделывались с ним молча, только время от времени отвлекаясь на другую снедь. Шутка ли – весь день в седле, и только горсть изюма для отвода голода... Не то, чтоб мы спешили, но Фарр всерьез нацелился к вечеру добраться до этого городишки на границе с Тайкурданом. Сказал, мол, завтра хороший день, чтобы войти в Дикие земли. Может, набрехал, а может, и правда так. Кто ж его разберет, этого сына степной колдуньи? Я вполне допускал, что он знает о мире и его устройстве больше, чем дано другим.

Вот только от долгого сидения в седле у меня болело все, что может болеть ниже пояса.

Никогда не любил ездить верхом.

Таверна постоялого двора шумела и гудела вокруг нас. Бряканье посуды, топот ног, разговоры, шепотки, кто-то даже пытался петь, а в другом углу нестройно брякала лютня. Такие людные места я не любил тоже – из-за обилия звуков, которые сбивали с толку.

Впрочем, инжирная медовуха отлично заглушала весь этого гомон. В конце концов, я ведь был тут не один, а Высочество оставался вполне зрячим и еще довольно трезвым, чтобы заметить возможную опасность.

После третьей или четвертой кружки я понял, что пора избавиться от выпитого. И встал.