— Будешь? — спросила Линнея. Ванесса покачала головой. Линнея закурила и втянула дым в легкие. Пора бросать. Если не ради здоровья, так хотя бы ради денег. Эта дрянь стоит бешеных бабок.

Они идут по центральным улицам. Вечернее солнце греет их лица, отражается в витринах закрытых магазинов.

Линнея и Ванесса останавливаются на детской площадке. Здесь есть несколько подвешанных на цепях шин и спортивный комплекс, больше похожий на капкан.

Пройдя по песку, Ванесса забралась с ногами внутрь одной из шин. Линнея села на край другой.

— Как ты думаешь, о чем говорили Александр и Адриана? — спросила Ванесса.

— Понятия не имею. Но таких родственничков мне бы иметь не хотелось.

Держась за цепи, Линнея отклоняется назад и смотрит в небо.

— Анна-Карин, конечно, лоханулась с этим папоротником, — говорит она.

— Она же не знала, что Александр заявится к Николаусу в квартиру, — возразила Ванесса.

— Понятное дело. Просто… В общем, хрен с ней. Просто она меня иногда ужасно бесит.

— Почему?

— Не знаю. — Линнея выбросила окурок и затушила его каблуком.

На самом деле она прекрасно знала. Ее бесила безответность Анны-Карин. Ее роль жертвы. А еще то, что она, Линнея, могла бы стать такой, как Анна-Карин, если бы однажды не решила быть жесткой и циничной.

— А что за баба к тебе вчера приходила? — спросила Ванесса.

Линнея усаживается поудобнее на шине, раскачивается и рассказывает Ванессе о посещении Дианы. И о том, как вечером ей пришлось отбиваться от нападок Якоба, которого накрутила Диана.

Ванесса слушает ее. Слушает так, как Линнею не слушал никто, кроме Элиаса.

Линнея любит за это Ванессу.

Линнея любит Ванессу.

Эта мысль оглушила Линнею. Она знала это раньше, но сейчас вдруг поняла со всей отчетливостью. По коже побежали мурашки. И Линнее пришлось напомнить себе, что это всего-навсего реакция организма на гормоны счастья.

Она знает, что надеяться не на что. Однако продолжает надеяться.

— А что, если за этим тоже стоит Хелена? — говорит Ванесса.

Линнея попыталась вернуться к действительности. Но не сразу сообразила, о чем идет речь.

— Она ведь считает, что ты плохо влияла на Элиаса, — объяснила Ванесса. — Если она выгнала Адриану из школы, то и тебе могла устроить пакость. Я уверена, твоя Диана участвует в их «ПЭ».

— Как-то это сложно… — усомнилась Линнея и резко остановила качели. Песок полетел в разные стороны.

— А соседи, которых у тебя нет, и жалобы на вечеринки, которых ты не устраивала, это разве не сложно?

— Думаю, все объясняется гораздо проще, — сказала Линнея. — Скорее всего, это недоразумение, а не заговор.

И тут ей вспомнились слова Элиаса.

Человек может быть параноиком, но это не значит, что его никто не преследует.

Редакция газеты «Энгельсфорсбладет» закончила работу, и все разошлись по домам. Все, кроме папы, который остался в своем кабинете писать передовицу для завтрашнего номера. Мину видела его через стеклянную перегородку. Иногда он снимал руки с клавиатуры и смотрел на экран с недовольным выражением лица. Шевелил губами. Морщил лоб. Кивал. В детстве Мину очень смеялась, глядя на папину мимику во время работы над текстами.

Мину сидит в комнате отдыха персонала, листает последний номер газеты и ждет. Она пришла в редакцию, чтобы поговорить с папой о Хелене. Он сказал, что поработает еще минут пятнадцать. Уже прошло три четверти часа.

Газета, которую Мину читает, вышла в пятницу, и в ней опубликована большая статья о недавних перебоях с электричеством. Как гласит одна из рубрик, «ответственные лица пребывают в недоумении». Электросистемы проверены, неполадок нет. Мину листает дальше.

С разворота ей улыбается Хелена Мальмгрен. Репортер-практикант сделал о ней целую статью. Мину пробежала глазами восторженный и совершенно необъективный текст. Судя по всему, за время интервью Хелене удалось завербовать себе еще одного сторонника.

Мину перелистывает страницу. Опасность лесных пожаров сохраняется. Следующий разворот: дорога, дом, яма на дороге и сердитая женщина возле ямы. Еще дальше — размытый снимок рыси, которую увидел кто-то из читателей и сфотографировал на мобильный телефон.

Затем идут результаты спортивных матчей, прогноз погоды, меню школьных столовых. На предпоследней странице печатают некрологи, и Мину против воли задерживается на них. Ее взгляд скользит по строчкам. Кресты, ландыши, голуби, заходы солнца, лодки, эмблемы спортивных клубов…

В дни, когда среди умерших нет маминых и папиных ровесников, Мину чувствует огромное облегчение.

Но сегодня она расстраивается. В газете опубликован некролог хорошо знакомого ей человека, умершего в возрасте 42 лет. Это Лейла Барсотти, первая учительница Мину.

Мину давно не вспоминала Лейлу и не виделась с ней уже много лет. Но в третьем классе Мину ее обожала и плакала, когда узнала, что в старшей школе Лейла уже не будет вести у нее занятия.

У Лейлы остались муж и двое детей. Мину закрыла газету, папа тяжело опустился на стул рядом с ней:

— Как дела?

— Я только что прочитала, что умерла Лейла Барсотти.

— Да. Прости, забыл тебе сказать. — Папа виновато посмотрел на Мину. — В последнее время мы совсем не успеваем общаться.

— Да, — кивнула Мину. Но повторять утреннюю сцену в машине у нее не было ни сил, ни желания. Она сменила тему: — Ты знаешь, что «Позитивный Энгельсфорс» активно сотрудничает с нашей школой?

Папа расправил плечи и пристально посмотрел на Мину. Тот, кто его не знал, мог подумать, что он рассержен.

— Первый раз слышу. Откуда ты знаешь?

— Сегодня нас собирали в актовом зале. Томми Экберг, и. о. директора школы, анонсировал новое «позитивное» направление работы. Потом выступала Хелена. Призвала всех приходить к ним в центр.

Теперь папа действительно рассердился:

— Безобразие! Это муниципальная школа!

— Хелена замужем за Кристером Мальмгреном. А значит, ей все можно, — вздохнула Мину. — Как ты думаешь, Хелена могла сделать так, чтобы Адриану выгнали? Отомстить ей за Элиаса?

— Пока не знаю, — сжав зубы, сказал папа. — Но обязательно выясню.

Анне-Карин не хочется идти домой, но куда еще можно пойти, она не знает. Заходить в лес она теперь побаивается. Навещать дедушку — поздно. Даже в квартире Николауса оставаться небезопасно. И это ее вина. Почему только она не забрала папоротник к себе домой?

Она долго ходит по улочкам Энгельсфорса. Опускаются сумерки, Анна-Карин чувствует, что проголодалась. Хочешь не хочешь, нужно идти домой. Со вчерашнего дня они с мамой не сказали друг другу ни слова. При одной мысли о возвращении домой Анне-Карин становится нехорошо.

Переходя через площадь, Анна-Карин видит Мину, стоящую под синей неоновой вывеской «Энгельсфорсбладет».

— Привет! — машет ей Мину.

— Привет! Ты у папы была?

Мину кивает.

— Он пошел за машиной. Хочешь, тебя подвезем?

— Нет, спасибо.

Анне-Карин совсем не хочется встречаться с папой Мину. Ей хватило встречи с ним прошлой зимой.

— Мне недалеко идти, — говорит она, глядя в землю.

— У тебя все в порядке? — спрашивает Мину.

Продолжая изучать брусчатое покрытие площади, Анна-Карин еле слышно говорит:

— Ну так.

Несколько минут они стоят молча. Над их головой пролетают вороны, истошно крича друг на друга.

— Мы с мамой ходили в офис «Позитивного Энгельсфорса». Мама… Она ненавидит свою жизнь, но ничего не делает, чтобы ее изменить. Она почти не выходит из дому… Хелена сказала почти слово в слово то, что ей хотелось слышать… По крайней мере, мне так показалось. Но мама не захотела ее слушать. И еще…

Анна-Карин хотела добавить, что не знает, на что они будут жить. Но говорить об этом было унизительно.

— Я не знаю, что делать, — вместо этого сказала она. — Я уже все перепробовала. Но она не хочет меняться. Я поэтому… осенью… Хотела ей помочь.