Картина эта завораживала взор, и заставляла души трепетать в экстазе, как не бывало давеча. Впереди шли высшие маги с покрытыми головами — Анариэль, держа темп шага, нес семь больших осколков на алой бархатной подушке. Лица его не рассмотреть, эмоций не прочитать. Афелиса же, имея вид грозный и решительный, поднималась на шканцы с раскрытой книгой. Элид сумел увидеть: та же страница. Стих простирался дорожкой по всему иссохшему листу. Волосы ее были заколоты на затылке, и свет падал на темные нижние веки. На мантии красовалась брошь у груди: красный камень в серебряной оправе. За ними — двое мужчин — подручников Анариэля следовали с подсвечниками: голубой огонек ложился кругами на пол. Переломный момент изменился все, ни оставив и следа. Перед лицом народа не билась в дрожи девушка, чья фамилия обязывала ее вступить на престол любой ценой, а уже гордая правительница, чьи намерения были так же тверды, как и дух. Перед выходом ее наполнила тройная боль — о прошлом, о настоящем, о будущем. Все неизвестно, и то, что прошло до конца не разгадано. Многое еще предстоит, и никак нельзя предугадать: навлечет ли это еще большие беды, или, напротив, излечит? И вот, взойдя на шканцы, видя внизу народ, прижавший ладони к сердцу, ей хотелось успокоить их, сказать, по-матерински, что все будет хорошо, что все не так страшно. Анариэль призывал ее собраться духом, и даже предложил прочитать заклинание самому, но Афелиса наотрез отказалась, и даже не дослушала, прибавив: «только мне поручено это дело. Я не должна подводить наш народ». Порог каюты обступили, все будто бы прилипли к мачтам и бортам, оставляя центр пустым. Этот обряд не нуждался в прелюдии и какой-то речи — все и так знали, зачем здесь собрались, и слушать многообещающую тираду было бы делом унизительным. Последние вздохи, тишина. Тишина бодрящая, не подпускавшая и мгновенный покой в душу. Ее грудь тяжело вздымалась, руки больше не тряслись, заклинание плыло из уст податливо и плавно, словно медленный ручей, стремительно набирающий бушующее течение. Каждый до единого старался воспроизвести внутри себя отголосок этих непонятных, старых слов, найти в себе нить, цепляющуюся за все остальные. Зрелище это было не столь торжественным, как представало в фантазии; с ноткой печали об ушедшем, об умерших за новые жизни, о долге, волнующий каждую ведьму, каждого колдуна. Заклинание это воспевало и об единстве, сплетающее всех магических существ в одну стаю. Афелиса знала это понаслышке, из других источников, и слепо верила, что это так. Брови ее все хмурились, голос делал акценты. Ни какая мысль не могла вытрясти из нее весь дух, какой настраивала она долгие годы.
Первые минуты две ничего, кроме чтения, не происходило. А после, вдруг почувствовав вибрацию на руках и появившиеся искорки, Анариэль склонился и положил подушку на пол, отходя дальше. Все плыло перед глазами: из осколков посыпались мелкие огоньки, поначалу бесцветные, блеклые. Минула середина заклинания, и рубин, еще несобранный, налился кровавым цветом, разлил свет на всю палубу, и неведомая сила подняла их, заставив висеть в воздухе. Народ зашумел, ведь, дело понятное — слухи опроверглись! Осколки все краснели и краснели, заиграли внутри волны, закрутились водовороты, и вот: прогремел взрыв! Темная дымка распространилась по палубе, проникала в каюты, вместе с ней и слабость, нахлынувшая на легкие. Стало тяжело дышать. Голос Афелисы охрип, и уж страх проник в грудь: что, если она собьется? Осколки рухнут! Дымка выплескивала силы из магов, насыщаясь светло-голубым светом. «Сбылось! — ликовал Элид, тяжело вздыхая, — рубин забирает наши силы! А отчего же он не зеленый, как завещали?». Она мысль перестала волновать и испарилась в объятьях какого-то занавеса. С трудом различались огни на шканцах. Подручники стояли по углам, и все не отводили взгляда от камня: повисшие в воздухе осколки приближались, загорались все ярче, вокруг них появилась прозрачная оболочка, куда стекались все выжатое из душ. Лишь темные оттенки — все не увидеть! Диамет настолько затянуло заклинание, что взглядом она не повела на творившееся напротив нее.
— Смотрите, смотрите, маменька! — кричала одна девочка, прижимаясь к женщине, — что с вами?
Она качалась, голова ее кружилась, а на глазах мелькали слезы: рубин выжал из нее все, не оставив ничего ребенку. Таких же отчаянных было много, только их Элид и наблюдал. И на него навлеклась какая-то скука, затем легких озноб. Ветер проникал под штанины, щекотал и не давал упасть в обморок. Все-то он и видел, как высшие маги стояли ровно, так же твердо, оно и ясно, что величество их магии — стойкая преграда для рубина. Жертвы валились с ног, оседали на пол, и вот, вдруг прогремели искры еще страшнее: камень восстановился. Пелена, ранее мелкая и прозрачная, разрасталась, захватывала в свои оковы приближенных магов, а затем — весь корабль. Потонуть в океанских течениях было бы куда спокойнее, чем в таком-то шаре, захватывающем остров. Атмосфера была жаркой, отзывавшаяся вибрациями в телах. Люди будто бы ожили, и глядели вдаль — куда, куда надвигался убийца. Мрак сгущался, и свечи поблекли. Девушки поспешили в каюты, разжигать огонь: на свой сил не хватало. Лица, искаженные каким-то забвением смотрели в никуда, дыхание сбилось, в ноздри словно проникал какой-то сгусток и отравлял легкие. «Так кажется, — думал Элид, озираясь по сторонам, — скоро, должно быть, прекратиться». Лишь немногие заметили, что заклинание закончилось. Афелиса отошла с книгой к штурвалу: в глазах ее блестело кровожадное пламя. И на удивление, язык ее ни разу не спутался, никакие раздумья не возникали, и рубин возродился… на славу погибающему народу. Они стояли безмолвно: каждый думал о своем. Грозная улыбка проскользнула на ее губах. Анариэль вглядывался, как скоро весь ее вид изменялся, и как настигало ее постепенно сладкое чувство: неопределенно, какое он не мог разгадать. Мщение так пленило? Удача? Представление разбросанных тел охотников по городу? Или же — простое чувство победителя? Спрашивать Анариэль не решался, да и не время было. А она же посчитала совсем напротив:
— С этого дня Гроунстен наш, Анариэль, — решительно сказала она, — простолюдие умрет. Нам ничего не помешает. Теперь династия вновь воцарится. Замечательно.
— Этот дым… — задумчиво проговорил он, — и вправду убьет их? Вопреки всем летописям и заверениям, я до последнего отказывался от этой мысли.
— Это не просто дым, — вырвался у нее упрек, — это магическое поле, поглощающее весь остров. Оно не коснется даже не пробудившихся магов. Сильный заряд повергнет людей и умертвит. И тел не останется. Эти охотники… просто на просто сгорят. Чувствуешь жар? И он нам ощутим. А теперь представь, какие градусы почувствуют люди? Абсолютно беззащитные, они и двинуться с места не смогут. Зато, — вздохнула она, прервавшись, — какие богатства останутся! Пусть и не одно пятилетие понадобиться, но вместе мы сможем покорить и вершины белых гор. И чернокнижники послушаются нас.
— С чего такая уверенность? Они те еще, упертые…
— Потому что у них выбора не будет. Ты бы посмотрел, в каком захолустье они живут, и сам бы убедился. Они бессильнее охотников перед нами. Раньше у меня было много знакомых среди них, много с кем имела дело. И, знаешь… все эти слишком пассивны. Пожалуй, то предательство — последнее, на что они были способны. Оказать сопротивление они не смогут, их слишком мало. Можно сказать, умирающий народ. Зато присвоили себе все богатство, и не пользуются… такая у них власть. Их можно сравнить с ними, — она имела в виду магов, обмахивающихся платками, — но и эти люди скоро станут прежними. Переживать не о чем.
— Афелиса! — раздалось в стороне. На шканцы тяжело взбирался Элид, — ты молодец! А я что говорил? Все мои предсказания сбываются. Я лучше любой ведьмы! Между-то в прочем, я тебе, дорогая, большую поддержку оказал. Где моя награда, — он засмеялся и потер затылок, — народ должен знать своих героев! Я сначала подумал, что уже ничего не случиться, расстроился, и… а потом как взорвалось! В общем, прекрасно вышло.
