— Ничего никогда не происходит сразу.

— Ну и ладно, я ошибся. Что мне теперь, повеситься? А тела точно исчезнут?

— Точно, — ответила Афелиса, — сейчас уже исчезают. Пелена эта раствориться, когда охватит весь остров. Тогда, по его исчезновению, и поставим барьер. Тогда от этих людей ничего не потребуется. А ты, Элид, проведал бы Илекс. Да и сам бы отдохнул. Я не отказалась бы, да вот дело такое.

— Ну нет уж, — возразил он, облокачиваясь об борт, — я лучше с вами. Такое момент ответственный, важный, и я его не застану. Да я ведь после этого себя ненавидеть буду! Нельзя мне, Афелиса. Я поучаствую в воссоздании барьера, и рад буду. А это пройдет, ты сама говорила. Только голова немного закружилась, на ногах пока держусь.

Афелиса не могла подыскать ответа. Бороться с этим настойчивым мальчишкой было зря, все равно будет настаивать на своем, и она была убеждена, что, даже подставив ему нож под горло, и зажать в крепкой хватке — он увернется. Элид что-то еще говорил, но внимание ее привлекло другое. Переведя взгляд на Анариэля, Афелиса заметила в нем какую-то измученность, ведь, понятное дело — к ним подбежал сам Бозольд. Один-то он метался из угла в угол, грыз локти, и покой отгонял. Он то и был вестником скучного момента, а на вопрос о времени нельзя было ответить. Две верхние пуговицы рубашки застегнуты, фуражки не было, волосы взлохмачены, и челюсть тряслась — это все выдавало в нем большую озабоченность. Элид метнул взглядом и нахмурился: какая-то ненависть разрасталась в нем к Бозольду. И что самое страшное — он не мог объяснить самому себе, из-за чего это произошло. Смел лишь предположить, что бозольдовская забота сыграла во всем этом хорошую роль, но и нельзя исключить его неуклюжий вид не от мира всего. «Людей лишь смешит! Сейчас снова нервы вытреплет своим лепетом,… ненавижу. Если бы кто знал, как сильно ненавижу,… а хотя не поймут они. Только я пойму. Будь они целиком и полностью мной, то, ух, как поняли бы! Я держу это в себе, а иначе мир бы взорваться от такого презрения» — вот, каково было его отношение. Афелиса же держалась спокойна, хоть иногда ей и приходилось невольно стыдиться его поступков. Этот стыд выжигал ей душу, отчего неприязнь возникала сугубо к его поступкам.

— Госпожа! — начал он, глядя на нее снизу вверх. На голову Бозольд был ниже нее, — солнце вы наше! Как все хорошо-то вышло! Если бы не вы…то не было нас уже в живых, чего скрывать. Все, как надо! Прям как по древним письмам… не врали они, наши предки. Только вот, что плохо… многие же отрицали существование зеленого рубина, — энергично ударил он на зеленого, — и все думали, что этот свет ослепил их. Ошибались мы, тут-то и легенда вышла! А из-за чего эта история вышла? Может, чернокнижники свои правки внесли? Господа, знаете ли вы?

— Незнающие они — эти чернокнижники! — выкрикнул Элид, выпрямляясь, — надурить нас хотели, вот и все! С ними в мир не сыграешь,… ерунду все эти книжки говорят. Я тоже удивился только на мгновение. Что я, дурак что ли? И вы таким не будьте, капитан Бозольд.

Он промолчал на ответ Элида, даже будто бы не слышал. Пристально вглядывался в Афелису, и ждать лишь ее решающего слова.

— Раньше я тоже верила в это, — она усмехнулась; плечи ее вздрогнули, — да, и впрямь. Заговор существовал. Связана эта история с ними, и это уже не удивительно. Они хотели, чтобы мы, ища именно зеленый рубин, наполненный какой-то там особенной силой, в итоге запутались, пока они забрали бы настоящий. Вот так. И книжки эти были у них под рукой в то время, еще до предательства. Они имели такие же права, что и у нас. Удивляться нечему.

— Вот, именно так я и думал. Что, капитан Бозольд, теперь вам все понятно?

— Да, я так и думал, госпожа, — замялся он, приглаживая волосы у висков, — я так и думал, что что-то тут не так!

— А Вы, Бозольд, почему не в упадке? — с подозрением спросил Анариэль, — почему рубин не взял от Вас ничего? Должно быть так…

Бозольд замолчал и поник головой: вопрос явно его смутил и вывел из себя. Вдруг щеки его покраснели, взгляд стал воспаленным, и ладони сжались в кулаки. Оставив волосы в покое, он сглотнул, и вдохнул полной грудью. Краем глаза поймал насмешливое выражение лица Элид, и стиснул зубы.

— Позвольте спросить: что за молчание? — вид теперь у Афелисы был серьезный, — отвечайте. Или сейчас вы себя плохо почувствовали?

Эти голоса сдавливали его, не давали воли вздохнуть и, как полагается, ответить. Ведь, что сложного? Казалось бы, сейчас идет решение не только судьбы острова, то и его, капитана Бозольда. Все это время он пытался отрицать факт, что не способен сполна ощущать то, что происходит в окружении. Тотчас же, стоя перед уважаемыми магами, Бозольд рисковал самым ценным, что у него есть — честь. Повсюду смотрели на него по-лисьи, с колкостью, что совершенно лишило капитана духу. «Расскажет все! Если не мне, так при мне! — думал он так, потому только, что мысль эта его тешила, — все узнаем о его делах. Рано или поздно, но случиться это должно! Не мне же одному позориться, в конце концов».

— И впрямь, госпожа Диамет, плохо стало, — он схватился за грудь, — что ж Вы мне так душу выжигаете? Пожалейте, и тогда мне нехорошо было, но я стоял на ногах и терпел. И тревога никуда не пропадала. Так что зря, ох как зря Вы так смотрите на меня. И господин Анариэль не верит, так ведь? — поглядел он на него: Анариэль был сосредоточен на нем, как Афелиса, — ведь пожалеете потом, что в правду не поверили. Сердце у меня колит, пошевелиться боюсь.

— Да никто тебе не верит, — лениво пробормотал Элид, перейдя на «ты», — и извинятся не буду за обращение. Признайтесь, капитан, и может быть… я уговорю Афелису смягчить тебе наказание, — склонил он голову в ее сторону, слабо улыбаясь, — и вообще, хватит уже играть в магию. Тебе же это потом отплатиться. Вы не своих за борт выкидываете.

— А ты, мальчишка, оскорблять еще вздумал? — сказал Бозольд в попыхах, — какие у тебя подозрения? Зачем в разговор взрослый лезешь, уши греешь? Иди, работай… своих успокаивай, на палубе.

— Говоришь, что я неразумное существо, а на самом деле ты не лучше, Бозольд. Даже хуже. Что за манера «взрослых» людей недооценивать юношество? Так ты показываешь, что ума в тебе во-о-т столько, — он согнул все пальцы кроме указательного и большого, и приблизил их, оставив миллиметр расстояния, — вот. А нет, я ошибся. Это, наверное, из-за неопытности… все-таки не дорос я, чтобы об уме людей судить. Или дорос? Нет, мне еще восемнадцати нет. Вот как пробьет полночь в день моего совершеннолетия, так и восполнюсь умственными способностями, познаю жизнь, и заимею право с тобой на равных общаться. Так себе представляешь? Ну, дурачье, вечно свою единственную клетку мозга до гениальности возвышаете. Сам хоть представляешь, что это позорно?

— Элид, — посмотрела на него Афелиса, призывая замолчать, — спор вы оставите наедине между собой. Если Бозольд, вам и вправду есть что скрывать, то в это я слабо верю.

— Почему слабо? Верь сильно! — воскликнул Элид.

— И хорошо, и правильно это, — в каком-то восторге проговорил Бозольд, — то есть то, что Вы не верите в то, что я могу что-то скрывать. Я в Вас, Афелиса Диамет, никогда не сомневался. И знал, что Вы на стороне правды. Ничего не скрываю. Хоть убейте, но прятать что-то мне нечего. Моего ничего нет.

— Вы и не должны, даже если бы что-то имели, — Анариэль подбоченился; в голосе его звучала хрипота, — но мы сейчас ни о материальном говорим. Чтоб не бродить вокруг да около, нужно было бы спросить: маг ли Вы? Но подумайте; рубин убивает простых людей. Они не выживут. А Бозольд стоит перед нами, чуть ли не прыгает. Так что подозрения и обвинения твои, Элид, пустые.

— Да и аура у людей не чиста. Но задуматься тут стоит. Даже рубин не пожалел нас. Может, мы найдем объяснение тому… — сказала это Афелиса крайне задумчиво; сразу ясно, что после всех обрядов она пойдет за разгадкой, иначе не успокоит свой пыл, — сейчас не повод задумываться об этом. Пелена эта уже охватила ведь остров, и рассеивается. Чувствуете? Дышать становиться легче. И посмотрите на небо. Звезды уже видны. Народу придется потерпеть еще, совсем немного.