Из съедобного в доме только крекеры, лапша, несколько видов джема, мед, горчичный соус из макдональдса. Я где-то видела чипсы и банку с тунцом.

Лодка стоит у причала полного яхт. Их так много, что я даже замираю от неожиданности и забываю про детей. Вокруг если не лес, то добротная чаща из белых мачт лишенных парусов самой разнообразной величины.

Где это мы?

Этого мне узнать не дано, во всяком случае не в ту же минуту. Питание отключено. Ключей и раньше не было, но благодаря вампиру и его энциклопедическим познаниям в области техники и всего что имеет свойство работать - я просто включала питание, приборная доска оживала, экраны светились, датчики мигали, что-то иногда пищало и я пользовалась этим.

“В этот раз он подстраховался! Сделал все, чтобы я никуда не делась!”

Ох! Досадно, но улыбка сама так и просится мне на лицо.

“Надо поблагодарить его, как вернется, за то что не привязал к лодке.”

Серьезно злится на него не получается. Хочется побыть хоть немного в хорошем настроении и, наверное, насладится…

Заботой.

Меня привлекает шум, точнее голоса неподалеку. Очень хорошо слышу их и волны уютной лагуны мне совершенно не мешают. Они тихо щекочут слух и едва-едва раскачивают лодки вокруг нас.

Уверена, что это лагуна, иначе все эти яхты давно бы ушли на морское дно или потерялись на просторах континента.

- Он сказал не приближаться к лодке!

- Я только заберу свои вещи. Он не узнает.

- Ты уже все забрала. Он дал нам для этого время. Лиз! Хватит! Он почувствует!

Они пока не видят меня. Идут по мосткам.

- Отстань! Что он сделает? Ничего. Хотел бы, убил бы нас сразу!

Паоло наконец останавливается, глядит вслед подружке.

- Мы должны попробовать вернуться! Должны! - Она оборачивается к нему и даже проходит пару шагов назад. - Мы не замышляли ничего плохого - все вышло случайно.

Я сижу на рундуке и наблюдаю за разворачивающимся представлением. У меня выходит появилась отличная возможность: узнать истинный мотив их поведения.

Шикарно.

Я делаю еще один глоток, пытаясь приглушить кислое послевкусие собственной наивности. Чудесный мир, состоящий сплошь и рядом из монстров.

- Хорошо! Хорошо!.. - второе слово она говорит куда тише. - Это ты не хотел плохого.

Паоло так и смотрит на нее, ничего не отвечая.

- Ты чуть было не убила ее.

- Нет. Это ты нашел эти таблетки! Это ты таскал их с собой. На всякий случай.

Она подражает его голосу.

- Я не таскал, они просто лежали у меня в кармане!

О, Господи! Чем дальше они разговаривают, тем меньше я верю в реальность происходящего. Дети так себя вести не могут. Однако я верю своим глазам и ушам, а еще помню кошмар, длящийся в течение этих нескольких недель.

- Иди! Ты ведь плакать начнешь? Станешь говорить, как ты виновата? Ты стала другой. Ты никогда не была такой!

Сколько им на самом деле лет? Моих мозгов не хватит придумать такой изощренный план. Я и с Рафом поступила так, бросила его, придумав и решившись на это в одну секунду. Я искала решение. Они выходят что тоже, но только неразрешимой дилеммы для них не существовало.

- Да! Я не хочу оставаться здесь! Там!

Она поднимает правую руку и показывает в сторону моря.

- У меня есть родные. Двоюродные бабушка и дедушка. Они заберут меня.

- А у меня нет никого.

Если все так как говорит Лиз. У нее есть все шансы вернуться к нормальной жизни, тогда как Паоло, как и меня, никто не ждет.

- Тогда тем более пошли!

Мальчишка быстро качает головой. Я вижу, как его лицо искажает гримаса, еще никогда не виденная мною.

- Она не простит.

- Простит! Простит! Она добрая!

- Зато ты злая.

Паоло разворачивается и убегает. Я вижу как его фигурка в темном балахоне с упавшим на плечи капюшоном теряется среди лодок в конце пирса. И едва удерживаю себя, чтобы не подорваться и не побежать вслед за ним.

Что тут происходит?

Рафаэль выгнал их? Почему не поговорил со мной? Почему не посоветовался?

Потому что я бы никого не выгнала и не услышала этого всего. Мне было бы тяжело и жалко. Мне и сейчас жалко этих детей, что раньше времени не просто стали взрослыми, а переняли их все самые жестокие привычки.

Я ставлю кружку с чаем на приборную доску, а сама закуриваю сигарету.

- Вместо того что вырубать меня и подсыпать в кофе таблетки, - говорю я “в воздух”, подняв лицо вверх, - могли бы просто пустить кровь в воду и не обязательно мою.

Небо сегодня синее-синее и если смотреть в него очень долго, то можно забыть что вокруг тебя кошмар. Еще бы подо мной была покачивающаяся лодка или холм полный душистых трав, тогда бы я точно забыла обо всем на свете.

- Я не хотела тебя ударить, - звучит через несколько мгновений, затем Лиз показывается передо мной. - Просто сильно разозлилась.

- Ты последнее время только и делаешь, что злишься. Чаще, чем вампиры. Даже не думаешь контролировать себя.

Я тянусь к кружке, не упуская из виду ее внимательного взгляда.

- Мне потом очень стыдно, а в те моменты злость просто захлестывает меня.

- Мой отец учил меня, что когда стыдно нужно извиняться.

Произнесла я, сама еще толком не понимая к чему я клоню - то ли вынуждаю ее извиниться, то ли признаться во лжи. Ни то, ни другое проблему не решит.

“Совесть - это внешняя сторона души. Однако она дама не из болтливых, словарный запас у нее совсем не большой, но если она появляется - ей нужно дать возможность выговориться.”

Так говорил отец, когда мне было то ли шесть, то ли семь лет. Я напакостила соседям: разрисовала всю дверь и стену мелками, а после назвала их сына черным.

Он был арабом. Наполовину. Глаза у него были восхитительно синими, а сам он таким смуглым. Кажется, я так и сказала ему, что он метис или полукровка.

Имени его не помню. Они потом съехали через год или два. Кажется, переехали в Калифорнию.

Я просто страшно перепугалась в тот день: его родители затащили меня к себе в квартиру, чтобы я повторила сказанное на улице. Он же просто нравился мне, был взрослым и очень красивым, но внимания на такую мелочь как я не обращал.

Сколько ему было? Четырнадцать? Или все шестнадцать?

Любой ребенок на моем месте испугался бы, а узнай об этом мой папа, так их бы еще и посадили, но этого не случилось. Они рассказали отцу об одном и умолчали о другом. Позже, когда папа узнал об этом моменте, он хмурился дольше обычного, а потом спросил: почему я не сказала ему всего? Не знаю. Я чувствовала себя виноватой совершенно за другое.

- У меня не было папы.

- А что говорила мама?

Одного взгляда Лиз было достаточно, чтобы понять: ее мама придерживалась нескольких иных способов воспитания.

- Она много работала и уставала. Мы общались на выходных, а по вечерам она просила оставить ее в покое.

Что я могу сказать ребенку, который не считает меня авторитетом только потому, что я не бью ее?

- Так что ты хотела сказать?

- Ты теперь не поверишь мне?

Выдает она не меньше чем через минуту. Долго она. Ждала, что я помогу ей и скажу еще что-нибудь? Скажу, что она ребенок и ничего страшного?

Нет.

- Я не стану бить тебя, чтобы доказать свою правоту, силу, крутость, но и верить твоим не искренним извинениям - я тоже не стану. Твое поведение отвратительно и ты злишься на меня за то, что я контролировать не в силах. Это я…

- Не в силах?

Ее опять несет.

- Нет! Это тебе подвластно. Будь скромнее…

Это моя лодка и хоть и плохонький, но мой план. Ее выгнал Раф и пусть он не посоветовался со мной, но я благодарна ему.

- Мне кажется, что тебе не мешало бы последовать собственным советам. Сколько тебе лет?

- В декабре исполнилось тринадцать.

Она не сказала о дне рождении. Я была уверена, что оно у нее поздней весной. Ближе к лету. Тринадцать. Самый невыносимый возраст. Все меняется. Тело, характер, мысли. Никто не привык к изменениям и все испытывают дискомфорт, но хуже всего тебе самому. Хочется быть взрослой, а временами на ручки. И ты злишься, что никто не понимает тебя. Никто не способен понять что происходит с тобой сейчас. Хотя, все ведь прошли через это. Но чужой опыт как обычно не достаточно хорош.