Грегордиан же протяжно вздохнул, чуть опустив веки, повернул голову вправо-влево, еще сильнее потираясь о мои руки на его голове и сохраняя на лице нечитаемое выражение. При этом до легкой боли стиснул ягодицы, под которые меня поддерживал, что выдавало его раздражение. Какое-то время мы так и стояли, думая, очевидно, каждый о своем. Грегордиан, наверное, оценивал степень моей дерзости в этот раз, а я переживала, не перегнула ли опять, начав ставить ему условия.

— Вообще-то мне тебя стоило бы наказать за то, что ты молчала до сих пор, — наконец произнес деспот, опустил меня на пол и, развернув, стал подталкивать к кровати.

— Ты не особо-то интересовался разговорами со мной до последнего времени, — я постаралась не вкладывать в голос и намека на упрек.

— То есть это я виноват? — все равно прицепился Грегордиан, и я молча закатила глаза, хоть и не смогла скрыть удрученный вздох. И тут же оказалась в воздухе. Деспот поднял меня, как нечто невесомое, и бесцеремонно швырнул на постель.

— Не фыркай на меня, Эдна! — строго, но без злости сказал он, когда я уставилась на него слегка удивленно.

— Я не ищу виноватых, а просто указываю на факты, — возразила я. — Ты практически не говорил со мной.

— Я говорил!

— Да, конечно говорил. «Кончи сейчас», «Объезжай меня жестче» и прочее бормотание — это весьма содержательная беседа, — думаю, про грубость и целенаправленные попытки меня задеть сейчас не время вспоминать.

— Ну, даже если я, в твоем понимании, недостаточно болтливый любовник, Эдна, другого тебе все равно не светит! — усмехнулся Грегордиан, наклоняясь ко мне и проводя по моим ногам грубыми ладонями.

Я быстро поднялась и поцеловала его кратко и жадно, вкладывая в этот контакт то, что чувствовала к нему.

— Ты лучший любовник из всех возможных. Просто идеален для меня, — прошептала я у его губ. И хоть на языке и вертелось, что, к сожалению, вне постели он еще и идеальный засранец, решила последнее оставить при себе и не портить момент. Лицо Грегордиана стало напряженным, он смотрел мне в глаза неотрывно, испытующе, так, словно хотел забраться внутрь моего разума и узнать, насколько соответствует действительности сказанное. И как же я его в этом желании понимаю. Я бы тоже мечтала очутиться у него в мыслях и узнать, какое место занимаю в них и что меня ждет. Деспот прервал наше взаимное визуальное погружение и отстранился, вернувшись к вышагиванию по комнате.

— А теперь просто расскажи мне все про эту Эбху-Ану и на этот раз постарайся ничего не упустить или утаить, — сказал он сухо, переходя на строго деловой тон.

— Означает ли твой вопрос, что ты мне поверил? — уточнила я и получила предупреждающий «не переходи границы» взгляд.

— Это значит, что я верю, что к тебе являлся некто, — чуть раздраженно ответил деспот. — Была ли это Ану или кто-то, желающий ввести тебя в заблуждение, мне предстоит выяснить с твоей помощью, Эдна.

Ладно, с таким его видением ситуации я вполне могу согласиться. Ведь и у самой куча сомнений. Если и не в личности Эбхи, то в мотивах поведения уж точно.

И я стала рассказывать все с самого первого появления богини. Старалась припомнить каждую мелочь и воспроизвести обороты речи, особенно те, что касались ее сумбурных высказываний с претензией на пророчество или великое откровение. Не знаю, устал ли ходить туда-сюда Грегордиан, слушая меня, но у меня чуть язык не отвалился в самом деле. За все время деспот ни разу не прервал меня, не задал наводящих вопросов и не сделал никаких комментариев. Когда я, наконец, закончила, Грегордиан остановился передо мной, мрачный как никогда.

— Это все? — кратко спросил он и, когда я кивнула, просто стал быстро одеваться. Собравшись, он стремительно пошел на выход, оставляя меня хлопать глазами ему вслед. Но в дверях вдруг резко развернулся и, практически налетев на меня, опрокинул на постель, вжав в нее всем телом. Захватил мой рот своим порывисто и агрессивно, будто не целовал, а печать ставил.

— Спи, Эдна, — приказал, оторвавшись и дав вздохнуть, и умчался.

И я действительно заснула почти сразу, преисполненная чувством выполненного долга и облегчением. Может, все и не так уж сложно с этими богами?

Проснулась я уже, похоже, днем и в одиночестве, не считая мелькнувших в дверном проеме, словно тени, брауни. Приподнявшись, осмотрела спальню и заметила, что бардак, устроенный ночью Грегордианом, полностью устранен. Сползая с кровати, почувствовала под своей ладонью нечто прохладное. Улыбнувшись, вытащила из складок ткани изящную и гибкую полоску металла. Сразу вспомнилось, как вышла из себя, найдя в постели первый подарок Грегордиана еще в мире Младших. Сейчас же находка вызвала у меня прямо противоположные эмоции. Деспот, конечно, постоянно слал мне украшения едва ли не килограммами, но они были для меня какими-то обезличенными, так как он, наверняка, не выбирал их сам, а приказывал это делать слугам. А эта, на первый взгляд, безделушка, но оставленная его рукой, неожиданно согрела душу. Я повертела ее, рассматривая в деталях. Металл был гладким, без орнаментов и знаков, похож на серебро, но с более отчетливым блеском. При попадании солнечного света простая серебристая поверхность вдруг вспыхивала всеми цветами спектра, удивительно напоминая шкуру радужных змеев. Похоже, это был ножной браслет, и мне он очень понравился своей простотой и тем, как странным образом будто льнул к моей коже. Надев его на правую лодыжку, я еще с минуту полюбовалась на подарок деспота и с улыбкой пошла в купальню.

С каждой минутой мое настроение стремительно становилось все лучше. Даже не знаю почему, ведь от Грегордиана не было новостей, и понимания ситуации больше не стало. Я, выходит, просто скинула ответственность на деспота, предоставив ему разбираться, а сама без всей этой напрягающей мозг белиберды наконец ощутила себя легче воздуха. Выйдя на балкон, с наслаждением потянулась, подставляясь под ласкающие теплые лучи. Солнце уже нечужого мира сияло удивительно ярко. Небо, далекая зелень в долине, спокойное море с разномастными пятнами парусов бирем и даже сами камни Тахейн Глиффа поражали умопомрачительной насыщенностью цветов и богатством оттенков. И, кажется, ничто во мне больше не отторгало всю эту окружающую красоту. Губы сами собой расползались в улыбке, а в теле будто всю кровь заменили на некую искристую щекотную субстанцию, от которой я чувствовала себя беззаботной, легкой и пропитанной чувственностью как никогда в жизни. Даже прикосновение к коже ткани платья или легкое дуновение ветерка воспринималось чем-то сродни поддразнивающей ласке. И мне одновременно хотелось стольких вещей сразу: поесть чего-нибудь потрясающе вкусного, смакуя каждый нюанс вкуса на языке, поваляться на берегу моря, наслаждаясь тем, как солнце облизывает обнаженную кожу, а волны шепчут песню полного релакса, или заполучить опять в постель моего деспота и заняться лениво-неспешным изучением каждого сантиметра его умопомрачительного тела, проходясь языком и губами по мышцам и шрамам, сглатывая его неповторимый вкус, растягивая взаимное удовольствие до бесконечности. Да-а-а, последнего мне точно хотелось больше всего, и это желание только разрасталось с каждой минутой, пропитывая меня насквозь, словно сладкий концентрированный сироп, который еще чуть-чуть и начнет сочиться наружу от переизбытка. Разум находил подобное состояние странным, но при этом до такой степени приятным, что хотелось эту странность сохранить, продлевать и усиливать как можно дольше.

— Эдна? — услышала я голос Хоуга. — Монна Эдна? Монна Илва говорит, что ты приглашала ее на завтрак.

Да? Ну, в принципе, приглашала. Повернувшись, я уставилась на Хоуга. Все-таки при всем своем сволочизме асраи сногсшибательно красивы. Эти идеальные черты лиц и тел, завораживающая яркость глаз, ничем не прикрытая сексуальность…

— Монна Эдна, могу я впустить твою гостью? — грубо прервал синеглазый стройное течение моих мыслей.