Лезвие заплясало в побелевших от напряжения пальцах Илвы, и она резко разжала их, позволив кинжалу глухо упасть на ковер между нами.

— Расскажи! — пробормотала она хрипло и стремительно развернулась ко мне спиной, сгорбившись как от тяжести.

— О чем?

— О маме…об отце…о том, как ты…как все живут там, в мире Младших.

О том, как могла бы жить она, повисло в воздухе.

Я не знала, как начать такой рассказ. Просто привалилась к ближайшей стене, потому что ноги не очень-то твердо держали, и стала воспроизводить вслух каждое свое воспоминание, какое только могла раскопать в себе. Может мне и хотелось бы, чтобы они были только светлыми и наполненными радостью, но надо признать, что это было не так. Нет, мое детство не было ужасным, наполненным слезами или грубостью, но и тепла, если подумать, в нем не было, хотя я не считаю себя хоть в малейшей степени обделенной. Особенно теперь, зная истинное положение вещей. Эти долгие, пристальные взгляды мамы, сколько себя помню. Они всегда были наполнены не восхищением и любовью, а ожиданием. Теперь-то я понимаю, чего она ждала, на что надеялась, а тогда старалась учиться идеально, помогать ей во всем, предполагая, что именно этого она и хочет от меня. Но ничего не менялось, разве что к ожиданию в маминых глазах примешивалось все больше разочарования, и поэтому с годами я освоила в совершенстве роль кого-то, похожего на призрак. Чем реже она меня замечала, тем меньше мне приходилось сталкиваться с ее отчуждением и ощущением, что я все равно не соответствую ее ожиданиям. Илва слушала меня не перебивая, не задавая наводящих вопросов, снова обратившись в безмолвную истуканшу. Я все говорила: о ссорах родителей, об уходе отца, о еженедельных поездках к той странной подруге, оказавшейся ведьмой, о которых почти ничего не помнила, о том ужасном последнем дне, о похоронах, о том, как жила дальше. Первый секс, свидания, отстраненное присутствие мужчин в моей жизни, работа, покупки, ежедневная рутина. Поразительно, как же собственно мало было событий, стоящих упоминания за почти три десятка лет. Такое чувство, что все сдвинулось с мертвой точки только в тот момент, когда судьба беспощадно вмазала меня в широкую грудь деспота на той улице. Но вот тут я уже ничего рассказывать не собиралась. Потому что дальше — это уже все мое. Может, я еще и могла допустить мысль, что до этого я как бы проживала ее жизнь, но после первого же взгляда на деспота все изменилось. То, что во мне пробудилось тогда, уже никому кроме меня не принадлежит, и если кто-то захочет заставить меня поделиться, то ему придется отвалить.

— Ты в самом деле не знала, чем…кем являешься? — за время моего рассказа Илва успела опять вернуться к окну и теперь стояла там, напряженно глядя наружу, а я, устав торчать столбом, примостилась на какую-то тумбу.

— Нет. В полной мере я и сейчас еще не понимаю, как такое возможно, и отказываюсь перестать считать себя человеком.

— Я многое не поняла из того, что ты рассказывала о мире Младших, — задумчиво призналась Илва. — Похоже, там все устроено немного не так как здесь.

— Раньше бы я сказала, что вообще никакого сходства, но теперь понимаю, что большей частью это относиться к образу жизни, а это скорее уж декорации, — поразмыслив с минуту, ответила я. — Что касается взаимоотношений, стремлений людей, то надо быть честной — они схожи с местными. Все хотят власти, роскоши, безопасности, душевного и физического комфорта, обладания чем-то или кем-то. Просто фейри это не считают нужным как-то маскировать, не обременяют себя какими-то моральными ограничениями и не выбирают щепетильно средств, добиваясь желаемого. А так, если подумать, не такая уж большая разница.

Выслушав меня, Илва снова надолго замолкла, глядя в окно, и я решила, что пришло время и мне задавать вопросы.

— Какие у тебя планы по поводу архонта Грегордиана?

В этот раз я уже не пропустила ее стремительного приближения, хотя и поразилась тому, как быстро она передвигается.

— А какие, по-твоему, могут быть варианты? — похоже, она опять разозлилась. — Буду жить здесь, до тех пор, пока не придет время понести от него. Рожу наследника и буду делать все, что только смогу, чтобы архонт пожелал еще детей, потому что возвращаться к Белым Девам я не хочу ни за что на свете!

В ее голосе мне послышались откровенно издевательские нотки. Мои внутренности будто свернули узлом и сбрызнули вдобавок кислотой. Я сжала зубы, чтобы не дать потоку боли и ослепляющей ярости вырваться наружу.

— И тебе не противно, что он станет прикасаться к тебе только по необходимости, ради того, чтобы зачать этого чертова наследника? — да, я отдавала себе отчет, что сказать такое кому-то, у кого точно так же как у меня нет выхода, жестоко и даже подло. Но ком эмоций, душивший меня сейчас, требовал выхода, так что…

— А тебе? Ведь после меня он станет возвращаться в твою постель. После! И это я — та, кто родит ему, уж это ты у меня отобрать не сможешь!

Получи Аня, так тебе и надо! Закусив губу до крови, я выдохнула, посмотрев в темноту над головой.

— На самом деле при одной мысли об этом меня будто на кусочки режут, — выдохнула я, протолкнув признание через сжатое спазмом горло.

Илва подошла ко мне совсем близко и снова стала всматриваться в лицо цепко и будто что-то выискивая. Я же просто позволила ей видеть все что захочет, не прикрываясь никакими масками и не скрывая эмоции.

— То, что между тобой и архонтом… — она снова дернула головой и ссутулилась. — Когда смотришь на вас, это ощущается таким настоящим.

— Я очень сильно надеюсь, что так и есть.

Я и правда на это отчаянно надеюсь. Иначе просто оно того не стоит.

— Я тоже хотела бы такого однажды. Но не с ним. Нет. — Илва покачала головой и вздрогнула.

— И что же нам делать?

В этот момент за дверью раздался шум.

— Ничего, первая фаворитка. От нас тут ничего не зависит, — пробормотала Илва, быстро отходя к окну и становясь опять безмолвной статуей, которую я застала вначале.

— Черта с два в это верю! — возразила я и тут же ослепла от резко ударившего по глазам света, когда в покои ввалились Сандалф и Хоуг с такими дикими лицами, будто ожидали увидеть море крови и кишки, развешанные по люстрам. Вот только интересно, чьи?

Рыжий, полоснув по мне диким взглядом, пронесся мимо меня к Илве, буквально хлопая по светильникам. Хоуг же застрял на входе, будто ожидал от меня попытки бегства.

— Монна Илва, с тобой все в порядке? — Сандалф, подскочив к невесте архонта, практически ощупал ее глазами с ног до головы, и я едва сдержала насмешливое фырканье. Не о той переживаете, мальчики!

Само собой, кинжал, которым Илва тыкала в меня, бесследно исчез в складках ее одежды, и она опять искусно изображала существо, абсолютно безразличное ко всему вокруг. Без малейшего удивления или заинтересованности Илва сухо кивнула рыжему, одаривая кратким, лишенным любого выражения взглядом, так, словно не происходило ничего из ряда вон. Жаль, я из-за этих ввалившихся спасателей Малибу не успела ее спросить, на кой черт она изображает бесчувственную куклу, а новая возможность поговорить может и не представиться. Ясно, что не просто так, и, зная этот мир, догадываюсь, что это ее собственный механизм защиты. Вот только от чего и какую цель преследует?

Убедившись в целости и сохранности Илвы, Сандалф повернулся ко мне и свирепо уставился.

— Что, во имя Дану, тебе тут понадобилось, голем? — грозно рявкнул он, не произведя, впрочем, на меня ни малейшего впечатления.

Если я что-то и поняла, так это то, что никто и пальцем меня тут тронуть не посмеет, пока я сохраняю свой статус. А сама пасовать перед всякими хамами я не собираюсь.

— Монна Эдна, асраи! — ткнула я ему, презрительно фыркнув, и, гордо выпрямившись, повернулась к рыжему спиной, направляясь к двери.

Нарочно двигалась так, словно Хоуг и не торчал там, прикидываясь непроницаемым барьером, и тот был просто вынужден отступить в последний момент.