— Да неужели? А не ты ли сам шарахаешься от меня как от прокаженной? — не выдержав, упрекнула я. — Я что теперь типа какая-то запятнанная и дотронуться до меня тебе противно?

Грегордиан дернул головой так резко, будто пропустил мощный удар в челюсть и стал метаться по гостиной, как запертый в ловушке зверь, кривясь и гневно дыша.

— Не знаешь, о чем говоришь, женщина, — буквально огрызнулся он.

— А я и не спорю. Конечно, не знаю! И откуда бы мне знать, если ты говоришь со мной о чем угодно, кроме того, что произошло тогда, когда мы были под воздействием того проклятого амулета, и о том, что это поменяло между нами! — я шагнула ему наперерез и потянулась остановить, обнять, прекратить эти его метания.

— Не о чем говорить, — отрезал Грегордиан, и мои руки опустились, так и не коснувшись его, а вместе с ними и сердце, оборвавшись, рухнуло вниз. Ну и чего ты, Аня, хотела? Разве сама не догадывалась, что все сказанное в магическом угаре просто не может быть правдой и истинными чувствами Грегордиана ко мне. Я сжала зубы и шумно вдохнула раз, еще и еще, стараясь прогнать стремительно подступающий к глазам горячий поток и осадить гигантский ком горького разочарования внутри. Но губы все равно не послушались и задрожали, из груди вырвался предательский судорожный всхлип, и по щекам хлынула соленая влага.

— Эдна? — вот теперь деспот наступал на меня, глядя немного недоуменно, а я пятилась, стремясь сохранить расстояние между ним и моей нарастающей истерикой.

— Не могу я так больше, — едва протолкнула слова сквозь рвущиеся наружу рыдания, которые удерживала и сама не знаю как. — Ты был другим тогда… говорил мне такие потрясающие вещи, что я умирала от счастья! От счастья, понимаешь, от него я огнем горела больше, чем от всего того навязанного безумства! Впервые с самой нашей встречи в мире Младших я ощущала, что все правильно, никаких компромиссов с душой, никакой боли от того, что только для меня это по-настоящему, а для тебя только секс! И после того, как всего на несколько часов дал себя ощутить любимой, нужной, жизненно необходимой тебе, ты просто берешь и отнимаешь все! Все! Даже чертов секс, который хоть как-то заполнял всю эту пустыню твоей бесчувственности!

Зажав рот рукой, я вжалась спиной в стену, к которой оттеснил меня Грегордиан, и повернула голову, будучи просто не в силах смотреть на него. Не желаю видеть холодное, отрезвляющее безразличие в его глазах, просто не выдержу, словно я неожиданно достигла своего предела, зависла на цыпочках на краю пропасти, куда он с легкостью может меня столкнуть. Деспот уперся руками по обе стороны от меня, сохраняя между нами дистанцию в несколько убийственных миллиметров. Ровно столько, чтобы, не касаясь, позволить мне ощутить жесткий жар, исходящий от его большого тела, и заставить вдыхать его экзотичный и неповторимый во всех мирах запах. Тот самый, что опьянял до невменяемости с самого первого вдоха, рушил все внутренние запреты, стирал даже память об упрямстве, гордости, обидах, перемещал молниеносно в это полное через край предвкушением первого прикосновения наше личное «нигде», покинуть которое я могла, лишь когда он решит меня отпустить. А я и не хотела, чтобы отпускал. Никогда. И он мне обещал. Прошептал, прорычал, поклялся в этом десятки раз той проклятой ночью.

— Разве я отказался хоть от одного сказанного тогда слова, Эдна? — деспот провел носом по моей шее и вдохнул жадно, будто вынырнувший на воздух после слишком долгого погружения.

— Не… нет, — промямлила я невнятно и повернулась в поисках хоть мимолетного контакта с его губами, но деспот отстранился, покачав головой.

— Если думаешь, что тебе тяжело не касаться меня, то умножь это на бесконечность, чтобы понять, каково мне. Не испытывай мою выдержку, Эдна! — пробормотал он сильно просевшим голосом.

Шагнул от меня резко, так, словно разрывал нити неумолимого притяжения между нами.

— Дай только дождаться этого проклятого гоета и разобраться со всем, и поверь, ты будешь молиться о том, чтобы у меня почаще были дела вне Тахейн Глиффа, а у тебя передышки, — деспот ухмыльнулся, казалось бы, по обыкновению заносчиво и похотливо, вот только вышло немного вымученно.

Да как же! Не нужны мне передышки от него. Ни потом, ни сейчас!

— Разве мы не можем снимать напряжение альтернативными способами? — Эй, где хоть крошечная капля смущения от осознания, что впервые в жизни я практически умоляю мужчину о сексе?

— Серьезно, Эдна? — закатил глаза Грегордиан. — Среди твоих альтернативных методов есть те, что могут гарантировать, что я реально не искалечу тебя, когда совсем озверею? А это случится весьма скоро, если ты даже продолжишь об этом просто говорить!

Я представила. В красках. Да, пожалуй, при неистовом темпераменте Грегордиана, помноженном на воздержание, полном отсутствии тормозов и том безумии, что его охватывало в шаге от оргазма, у меня все шансы быть задушенной или разорванной надвое. Это немного снизило градус моего вожделения. Я готова с ним почти на все, но все же не мазохистка и не самоубийца.

— Ты мог бы позволить мне руководить процессом… — начала я, но ответный взгляд деспота был слишком красноречив. Не-а, не в этой жизни. Тут же вспомнилось, как ненадолго он дал мне иллюзию контроля тогда в моей квартире, но потом сполна все компенсировал, заставил заплатить за каждую одолженную секунду превосходства вдесятеро. И никто не дождется от меня жалоб по этому поводу.

— Когда уже приедет этот чертов волшебник? — в сердцах ляпнула и тут же прикусила язык.

На минуточку, Аня, ты совсем из ума выжила от похоти? Ничего, что его приезд означает и то, что этот самый обряд, который пугает тебя до икоты, наконец состоится? И то, что, возможно, он станет последним знаменательным событием в твоей жизни, ты тоже запамятовала, думая только о члене деспота? Да тебе бы впору молиться о том, чтобы этот маг сгинул или был сожран радужными змеями где-то по пути, а не возмущаться о его медлительности.

— Очень надеюсь, что это случится как можно скорее, Эдна, — отворачиваясь от меня, пробормотал Грегордиан, возвращаясь к нервным хождениям по покоям. — Иначе…

Да, про «иначе» пока не стоит и думать. Сделав еще кругов десять, явно о чем-то сильно задумавшись, Грегордиан остановился напротив меня и пробормотал, кажется, больше самому себе:

— Нет, жалкие цепи меня не удержат! Ни за что! — запрокинув голову, он глухо и раскатисто зарычал в потолок и, отвернувшись, понесся к двери, оставляя меня додумывать, для чего бы он хотел применить цепи, которые должны были его удерживать. Врать не стану: мысли постоянно сворачивали в сторону гипотез, весьма далеких от невинности, вытворяя с моим либидо поистине жестокие вещи. Мой деспот, закованный в цепи, беспомощный, весь изнывающий от дикого желания и предоставленный в мое полное распоряжение. Ох, я бы не была милосердной!

— Монна Эдна! — голос Илвы беспощадно поломал мою фантазию. — Архонт сказал, что я могу прийти. Он сказал, что нам стоит… хм-м… пообщаться.

Волны мирно плескали о борт личной биремы королевского посланника, яркий солнечный свет просачивался сквозь прямоугольное окно, преломляясь в многоцветном витраже, с палубы доносились негромкие переговоры команды. Вокруг все оставалось привычно безмятежным в тот самый момент, когда Хакон корчился в попытке сделать вдох и ответить разгневанному покровителю хоть что-то.

— Я всего лишь велел тебе найти нескольких асрайских шлюх, чтобы подложить под проклятого четвертого дини-ши, а потом забрать их и взрастить столь необходимые орудия! Неужели это было столь трудно, учитывая знаменитую ненасытность архонта Приграничья?

— Нев… невозможно, — наконец сумел прохрипеть Хакон, и давление, кажется уже превратившее в кашу внутренности, чуть ослабло.

— Невозможно? — размытая темная фигура без лица поднялась к потолку, и ее очертания стали еще более нечеткими. — И почему же?

Каждое слово, произнесенное собеседником, сверлило и поджаривало мозг мужчины, доводя почти до агонии. Беленус наверняка нарочно позволял проявляться части своей мощи, прекрасно зная, какие мучения это причиняет. Но Хакон не был по-настоящему напуган. Если бы бог хотел его гибели, то достаточно было бы и мгновенного освобождения его полной силы, дабы испепелить и его самого, и бирему с командой, и половину острова, в скрытой бухте которого они ждали нужного момента. Но в том-то и дело, что супруг Дану не мог пользоваться всей своей мощью. Хакон и сам разгадал этот секрет совсем недавно, но не спешил делиться наличием запретного знания даже с самим богом. Хотя его злорадному самолюбию и льстило понимание, насколько униженным должен был ощущать себя Беленус из-за наложенных женой ограничений. Оставить лишь возможность действовать только при помощи орудий, смертных посредников, на самом деле обладая безграничной мощью, — вот где проявилось в полной мере изощренное жестокое чувство юмора Дану. Коварная божественная супруга знала, что делала, когда устанавливала правила для их кровавых игрищ, и пока она жива и не лишена сил, все так и останется.