— Кто это был? — она оглянулась, когда они поднялись на два пролета вверх.

— Фриц Забини, младший из братьев Присциллы, — неохотно ответил Малфой. Глаза его, еще недавно таившие в себе горячее серебро, отражали свет, словно ледяная поверхность.

— Младший? У нее есть и старшие братья?

— Один. Он два года, как окончил школу, — они медленно шли к башне Гриффиндор. — Противный тип, очень любил приставать к маленьким девочкам, за что не единожды был бит парнями всех факультетов, даже хаффлпаффцами. Отец вроде говорил, что он держит несколько магазинов для зельеваров… Надеюсь, однажды какой-нибудь котел взорвется и выплюнет ему на физиономию что-нибудь ядовитое.

— Какой же ты добрый, Скорпиус…

Они остановились у портрета Полной Дамы.

— Скор…

— А? — он держал ее за руки и смотрел прямо в глаза, чуть улыбаясь.

— Что будет, когда ты скажешь отцу, что не согласен на помолвку с Забини? — осторожно спросила гриффиндорка, чуть сжав его руки в своих. — Только серьезно, без шуток.

— Серьезно? Я не знаю, — он равнодушно пожал плечами, хотя Лили знала, что ему не так уж и все равно. — Знаешь, я как-то думал об этом. И понял: я ненормальный.

— Почему? — девушка не успела проследить за его мыслью.

— Ну, вот если бы тебя поставили перед выбором: Джеймс или я — ты бы кого выбрала?

Она нахмурилась, прикусив губу и опустив взгляд.

— Я бы не смогла выбрать, — честно призналась она. — Проще было бы меня убить, разорвать на две одинаковые части.

— Вот видишь, ты нормальный человек, — Малфой грустно улыбнулся. — А я ненормальный. Потому что, когда отец поставит меня перед выбором (а он это обязательно сделает): Малфои или Поттеры — мне даже время не нужно будет, чтобы подумать. Выбор будет сделать легко. И будет он не в пользу моей семьи. Понимаешь, моей собственной семьи…

Лили притянула его к себе, обняла, поглаживая по спине. Слизеринец крепко сжал ее в объятиях, положив голову на ее хрупкое плечо.

— Ты нормальный, Скор. Дело не в тебе, а в твоей семье, уж поверь мне, со стороны видно лучше, — она прижалась губами к его серебристому виску. — Ты не просто нормальный, ты самый лучший, самый прекрасный человек. Такой же прекрасный, как Джеймс. А в чем-то даже лучше. Ты серебряный человек, Скорпиус Малфой, и я люблю тебя.

Он дернулся, как от удара, в ее объятиях, осторожно коснулся ее подбородка пальцами и долго-долго смотрел в ее светло-зеленые глаза с чуть расширенными зрачками. Смотрел, словно не верил, что услышал все это.

— Я тебя люблю, — повторила она, и Скорпиус наклонился ее поцеловать. Такого она еще не испытывала: поцелуй был таким нежным, таким волнительно медленным и ласкающим, что Лили казалось, что сердце ее разорвется от переизбытка эмоций, от этой замедленной, почти мучительной ласки.

— Простите, что мешаю, но я долго буду ждать пароль? — тактично прокашлявшись, вмешалась Полная Дама, с каким-то покровительством глядя, как двое молодых людей отрываются друг от друга.

— Иди, — он подтолкнул ее к входу. Она не могла оторвать взгляда от его глаз, потому что впервые они стали не серебряными, а почти черными. — Спокойной ночи.

— Йоркширский пудинг, — произнесла Лили пароль и скрылась в башне, в последний раз взглянув на Скорпиуса.

— Что, малыш, не осмелился ответить? — понимающе усмехнулась Полная Дама. — А она ждала.

Слизеринец лишь пожал плечами, а потом пошел к подземельям. И одна мысль вертелась в голове: никто и никогда еще ему не говорил этих слов. Никто. Никогда.

…Вечер был необычным, как и необычно тихо и тепло было внутри Скорпиуса Малфоя. Он сидел на подоконнике в темной нише на четвертом этаже, глядя на темный лес за стеклом. Голова была абсолютно пуста. Он просто улыбался темноте, и даже паук, ползавший по раме, не раздражал слизеринца.

— …не должны знать, — донесся до Малфоя тихий голос. Причем голос знакомый и сразу же заполнивший душу Скорпиуса презрением и легкой неприязнью. Он уже готов был спрыгнуть на пол, когда из-за поворота появился сам обладатель этого голоса — Теодик Манчилли. А с ним шла Ксения.

Малфой замер, не веря своим глазам. Они не могли его видеть из-за царившего в этом конце коридора мрака. Зато он их видел прекрасно. Скоро полночь, что эти двое делают в спящей школе?

— Лучше всего сделать это ночью, тогда никто не узнает…

Ксения покорно кивнула. Двое свернули на лестницу, а Малфой так и остался сидеть, словно его стукнули «петрификусом». Только хватал ртом воздух. Ксения! Нет, этого не может быть…

Скорпиус мотнул головой, не желая в такой день думать о Ксении и ее странных вечерних променадах с крючконосым гоблином.

Через десять минут блаженных воспоминаний о Лили он смог вернуть себя в состояние полной невесомой эйфории, словно его подняли в воздух заклинанием и там оставили. Причем на облаке. На мягком белом облаке.

Часы показывали половину второго ночи, когда Малфой решил, что хватит грезить. Зачем мечтать, если можно просто пойти и увидеть Лили. Возможно, он даже сможет выразить ей свою благодарность. Расскажет, что это для него значит. Она поймет, она обязательно поймет…

Малфой едва успел прижаться к доспехам, чтобы его не заметили. Он перестал дышать, он вообще забыл, что значит дышать. Потому что на его глазах из башни Гриффиндор вышли Теодик Манчилли и Ксения Верди с усталыми, но какими-то умиротворенными лицами.

Часть восьмая: Трикстер.[4]

— Поттер, вставай!

Не хочу и не буду. Отстаньте от меня.

— Поттер, останешься без завтрака!

Джеймс недовольно заворочался. Ну, кому нужен завтрак утром в субботу?!

— Джим, ты все еще спишь? — мягкий голос Лили у его изголовья. — Вставай, соня, ты же собирался полетать со Скорпиусом.

Гриффиндорец сердито вздохнул и открыл глаза. Сумрак октябрьского утра навевал отнюдь не радостное настроение. Если бы еще голова не была такой… чужой. Словно там ночью кто-то закатил вечеринку и забыл убрать следы гулянки.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — сестра сидела на краю его кровати, одетая в теплый джемпер и синие джинсы. На бледных скулах алел румянец.

— Не особо. Не знаешь, может, мы вчера с Малфоем напились, а я этого не помню? — Джеймс протянул руку к тумбочке и стал застегивать браслет часов на руке.

— Насколько я знаю, нет, — мягко улыбнулась она, помогая ему с часами. — Джим, я хотела тебя спросить…

— Спрашивай, но сначала отвернись, мне нужно одеться, — гриффиндорец выбрался из-под одеяла. Сестра села так, чтобы видеть лишь полог его кровати, и он смог спокойно разыскивать по всей комнате свои вещи.

— Скажи, а Скорпиус когда-нибудь рассказывал тебе о своей семье? Ну, о детстве, о родителях?

Джеймс натянул джинсы и застегивал ремень:

— Конечно. Он рассказывал, как пел на детских праздниках, танцевал вальс, играл на клавесине, скакал на лошади и всякой прочей ерунде. Еще говорил о том, как купался в пруде Малфой-Мэнора, где его отец выращивал пираний, рыбок таких… Ну, и по мелочам…

— Джеймс, я серьезно спрашиваю, — грустно откликнулась девушка.

— Можешь повернуться, — парень поправил ворот свитера и взял с тумбочки палочку. — Серьезно ты лучше поговори с ним, потому что я не уверен, что должен разбалтывать его маленькие семейные тайны. Уж прости.

— Значит, он тебе рассказывал? — задумчиво произнесла Лили, когда они вышли на лестницу и поспешили в Большой Зал. — Скажи только одно: родители были с ним жестоки?

— Жестоки? Нет, они его не били и физически не наказывали, по крайней мере, я об этом не знаю, — Джеймс пропустил сестру на тайную лестницу, чтобы сократить путь.

Лили промолчала, закусив губу. Джеймс не стал больше ничего говорить, да и не хотел. Зачем? Малфой сам всегда скупо говорил о своей домашней жизни. Скупо и не охотно, но и из редких его замечаний гриффиндорцу было понятно, что быть Малфоем — совсем не то, что старшим сыном Гарри Поттера.