Тео лишь коротко усмехнулся и вышел, не оглядываясь.

Гарри смотрел на Директора. Он хотел высказать все, что накипело на душе — за Альбуса, за Розу, за Скорпиуса, за игры Дамблдора. Но не смог, потому что Учитель встал. По щекам его потекли слезы, глаза смотрели так же, как когда-то, много лет назад. Дамблдор улыбался.

— Ты опять победил, Гарри, — проговорил Учитель. Потом перевел взгляд на Гермиону: — Вы победили. Любовь, а не месть…

Гермиона слабо кивнула — наверное, под этим взглядом и она не могла злиться на Дамблдора, который вновь играл ими и еще их детьми. Когда-нибудь, когда они наберутся сил, когда переживут все, что произошло, они снова придут сюда, они смогут добиться от Директора обещания, что их дети больше никогда не окажутся втянутыми в шахматные партии. Но сейчас они просто смотрели на Дамблдора.

— Спасибо, Директор, — произнесла Гермиона. — Спасибо за то, что помощь опять пришла вовремя.

Дамблдор лишь улыбнулся, отправив в рот очередную конфету, а Гарри обернулся к Гермионе, чтобы столкнуться с ней взглядами.

Покой пришел в душу Гарри Поттера.

В больничном крыле было сумрачно, хотя за окном еще светился день. Студенты разошлись по послеобеденным занятиям, а Джеймс сидел у постели Ксении, держа ее за руку.

День явно не удался. Во-первых, у Ксении то поднималась, то падала температура. Во-вторых, пропал Малфой, и никто не мог сказать, куда он делся. В-третьих, на обед не пришла Роза, из-за чего Уильямс чуть не перевернул блюдо с любимыми котлетами Джеймса. В-четвертых и остальных — где профессора? Пропал бы Слизнорт — это ладно. Пропал бы Биннз — никто бы не заметил… Но без МакГонагалл, Фауста и Флитвика стало как-то тоскливо. Половина школы бродила по коридорам из-за сорванных занятий, никто не следил за порядком за столом и не снимал баллы по сумасбродным причинам, никто не сверкал глазами из-за преподавательского стола.

А еще была Лили, которую снедало беспокойство. Кажется, она чуть не начала пытать какого-то слизеринца, чтобы узнать, где Малфой. Еще чуть-чуть, и сестра ворвется в гостиную Слизерина, требуя выдать ей Скорпиуса.

Что же происходит? Филч по-прежнему занимал свой пост у горгульи, зыркая направо и налево глазенками, подбираясь всем костлявым телом, когда рядом появлялся кто-то из студентов. Слизнорт ходит с загадочным видом, а Лили утверждает, что тот обмолвился об оборотнях.

Джеймс мог бы метаться по замку, нервничать, рвать на себе волосы, но не стал. Зачем? Лучше вот так сидеть тихо рядом с любимой девушкой, держать ее за руку.

Он ощущал себя маленьким, хрупким, одиноким в большой вселенной, которая могла как раздавить, так и сделать самым счастливым. И он будет счастливым — от одного взгляда Ксении, от ее слабого вздоха, от подрагивания ресниц. Это уже будет счастьем, потому что она была такой бледной, такой уставшей…

Ширма скрывала Джеймса от взглядов тех, кто заходил в больничное крыло. Мадам Помфри знала, что гриффиндорец здесь, но, наверное, смирилась, поскольку несколько раз подходила к Ксении, трогала ее лоб, произносила заклинания и опять уходила, покровительственно и даже как-то сочувственно взглянув на парня.

Джеймс слышал, как забегала какая-то второкурсница, плакавшая из-за того, что ей наколдовали веснушки в форме слова «Филч». Приходили двое четверокурсников с приклеенными ко лбам крыльями летучих мышей. Джеймс предположил, что здесь не обошлось без Шелли и Кэтлин, которые любили так пошутить над мальчишками. Но все это не нарушало сумрака и гулкой тишины маленького пространства, отгороженного ширмой, где для Джеймса сейчас сосредоточилась почти вся жизнь.

Тишина была разрушена открывшейся дверью и несколькими парами ног, которые вошли в больничное крыло. Пришедшие тихо переговаривались, но Джеймс не мог не узнать голосов.

— Стойте здесь, я сейчас позову мадам Помфри, — тихо проговорил Фауст.

— Хорошо, профессор, — ответила Роза.

— Мистер Малфой, это и к вам относится, — снова заговорил декан Гриффиндора.

Раздался хорошо знакомый смешок слизеринца.

Вот это да, явление Мерлина стаду гиппогрифов! Откуда такое счастье? А главное — почему они все в больничном крыле?

На пару мгновений воцарилась почти полная тишина, нарушаемая лишь шорохом одежды и короткими шагами. Потом раздались шаги мадам Помфри, которые Джеймс уже научился различать среди других.

— Пижамы на кроватях, ложитесь, — сурово произнесла целительница. — Мистер Малфой, ваша кровать — самая дальняя от дверей, прошу. Альбус, пойдем, я осмотрю тебя первым.

Альбус?! Ал?!

— Мисс Уизли, проследите, чтобы все легли в постели, — Фауст, видимо, собирался уходить. — Я зайду позже.

Дверь закрылась, задвигались ширмы, шорохи снимаемой одежды заполнили сумрак больничного крыла.

Джеймс не выдержал — оглянулся на спящую Ксению, вышел из-за ширмы и тут же вычислил самую дальнюю от всех кровать. Гриффиндорец решительно шагнул за занавеску и увидел, как Малфой, даже не начавший переодеваться, сидит на постели и крутит в руках палочку.

Слизеринец поднял глаза на друга:

— Странно, что ты, Поттер, сразу же не выскочил к нам с криками «где вы были, фестрал вас оплюй!», — хмыкнул Скорпиус. Джеймс же оглядывал Малфоя с легким изумлением: мантия кое-где замазана землей, на рубашке не хватает верхней пуговицы, а галстук замотан на запястье, словно бинт.

— Про фестралов, по-моему, не по адресу, — гриффиндорец настороженно смотрел на друга. — Что случилось? Как тут оказался Альбус?

— О, Поттер, это долгая и интересная история, но я не уверен, что именно мне должна выпасть честь ее тебе поведать, — слизеринец устало откинулся на белоснежную подушку, потирая виски.

— Малфой, что произошло? Где вы были? Почему ты в таком виде? — не отставал Джеймс, чувствуя смутную тревогу.

Скорпиус тихо застонал, открывая глаза и чуть потягиваясь:

— Поттер, только без истерик. Тут рандеву произошло…

— Оборотни? — Джеймс глубоко втянул воздух.

— Так, не бледней, все нормально, можно закатывать вечеринку, — Малфой сел. — Твой отец и компания накрутили хвосты всем лохматым недругам, так что… Война закончилась, да здравствует мир в магическом сообществе…

— В смысле?

— О, Поттер, пожалуйста! — застонал Скорпиус вполне натурально. — Что тут непонятного? Волки против волшебников, волшебники победили, все живы и здоровы…

— Значит… все? — выдохнул Джеймс, садясь на стул и прикрывая лицо руками. Наверное, скоро к нему придет чувство яростного недовольства, что Малфой был там, что он сражался со взрослыми, а Джеймс об этом узнал уже постфактум… Сейчас же это было далеким от него чувством.

Лишь понимание того, что все. Закончилось.

Мама.

Они молчали, Скорпиус, наверное, понимал, что должно твориться в душе Джеймса, в котором все эти месяцы жило предчувствие опасности, беспокойство за семью. А теперь это уходило, и оставались лишь отголоски произошедшего. И глухая боль, что врагов уже нет, но потерянного не вернуть.