Был ли кто-нибудь когда-нибудь в темном тоннеле прошедших лет?

Когда идешь по нему день за днем и чувствуешь их дыхание. Их призрачные взгляды. Их немой укор.

День за днем, год за годом. Туннель. Дыхание. Боль. Вина.

Ты задыхаешься, тебе нечем дышать, ты буквально умираешь с каждым шагом, с каждой минутой. Но все равно идешь по туннелю из прошлого.

Из прошлых дней. Прошлых поступков. Прошлых ошибок. Прошлых чувств.

И ты слышишь их. Ты видишь их лица. Лица тех, кто остались там, в туннеле прошлого.

Их глаза не порицают, не дарят ни любви, ни ненависти.

Немой укор. Просто ты бы так смотрел на себя. Если бы был на их месте. Но как они смотрят? Никак. Просто смотрят.

Шаг — и отец, выигравший лишь мгновения для жизни любимого человека.

Шаг — и мама, вставшая между тобой и твоей смертью. Между смертью и миром. Потому что если бы она не умерла за тебя, то погибли бы сотни других. Она, мама, спасла мир. Не ты. Это ее рука держала твою палочку в тот момент, когда ты впервые осознанно убивал человека. Убивал во имя жизни. И во имя смерти. Смерти тех, кто уже не мог держать палочку.

Год за годом ты слышишь ее крик. И сам кричишь вместе с ней. Потому что тогда ты тоже кричал. Это память тела, память чувств. Ты кричал над ее телом. Год за годом, шаг за шагом.

Туннель уходит вглубь, петляя, сгущая сумрак и туман.

Шаг — и мертвый Квиррел. Он умер из-за тебя. Потому что ты и только ты был нужен убившему Квирелла. Ты. Не было бы тебя, он бы не умер, брошенный хозяином за ненадобностью. Твои руки все еще ощущают горящую кожу. Ты все еще слышишь тот крик в подземелье. И он присоединяется к крику мамы и твоему собственному крику.

Шаг — тонкий, едва проходимый туннель, в котором светятся глаза. Они были выколоты, но все равно светятся в темноте твоего туннеля. Ты сам убил его. Ты впервые отнял жизнь. Чтоб жить самому. Чтобы жила твоя Джинни. Чтобы она стала твоей. И ты жил, потому что мама умерла за тебя, Квиррел погиб из-за тебя, а ты убил ради себя. И ради твоей Джинни.

Мрак. Страх. Неизвестность. Это туннель твоей судьбы. День за днем, неделя за неделей. И здесь пусто, потому что ты подарил несколько лет жизни. Ты впервые дарил жизнь, но зачем? Ты не дал убить другим, не дал убить себе. Но разве это что-то изменило? Ты подарил не жизнь, а лишь ее продление. На какой-то миг. Ты подарил жизнь — и боль. Боль самому себе.

Шаг — и Седрик. Мальчик, вставший рядом с тобой и твоей смертью. Он погиб зря. Просто зря. Он никого не заслонил собой, никого не спас. Он просто оказался рядом с тобой. Рядом с тобой и твоей смертью. И он принял смерть, но свою. Бессмысленную, ненужную, не решавшую ничего в этой войне. И ты опять кричишь, надрываясь, именно из-за этой бессмысленности, этой жертвы твоего благородства, твоей глупости, твоей веры в справедливость. И твой крик становится надрывным, потому что он был по маме, умершей за тебя, из-за Квиррела, умершего из-за тебя, из-за Седрика, умершего рядом с тобой.

Как ты выжил, как ты продолжил карабкаться в этом туннеле? Зачем ты карабкался, царапался, цеплялся за жизнь? Чтобы день за днем идти в темноте, натыкаясь на стены, слыша дыхания, видя лица. Их становилось все больше. Ты даже не знал многих и не видел их смерти. Но знал — из-за тебя. Для тебя.

Шаг — и крестный. Ты подарил ему несколько мгновений жизни, чтобы он умер по твоей вине. Прямой и непростительной, выжигающей твое сердце вине. Он жил, чтобы быть рядом с тобой. Он жил для тебя. А умер по твоей вине. И его лицо ты не можешь видеть, потому что нет сил. Ты лишь задыхаешься от рыданий и крика — такого, что если бы Сириус мог тебя услышать, он бы вернулся. И горло разрывается от этого крика.

Если бы кто услышал тебя, то оглох бы, его сердце не выдержало бы этого. Но ты выдержал. Зачем? Чтобы идти дальше, разбивая в кровь руки, ноги, лицо, сердце, душу.

Какой терпеливый мастер выбивал для тебя этот бесконечный туннель? Чья бесчувственная рука проложила этот путь для тебя одного? Весь путь, который и сто человек бы не прошли так, как ты. Кто решил, что ты, и только ты, должен идти день за днем по этому туннелю, теряя почти все, обретая — и снова теряя? Кто решил, что туннель твоего ада должен быть таким длинным? Почему его не оборвали тогда, когда разорвалось, разлетелось вдребезги твое сердце?

Шаг — и Дамблдор. Вот здесь это случилось, вот здесь ты был разбит, сломлен, обессилен. Здесь на тебя смотрят не так, как до этого. Здесь ты — это все. И ничто. Потому что он умер не из-за тебя и не ради тебя. Он жил и действовал для мира. А ты был лишь орудием, лишь мостом к достижению цели. Тебя оберегали, тебя любили. Но тебя использовали. Но и здесь ты кричишь, потому что, даже зная, что ты был оружием, что ты был отправлен на смерть ласковой рукой Учителя, ты был разбит. Потому что вот тогда, вот здесь ты остался один на один со своим страхом. Со своим криком, со своим адом, тогда еще только возводившим стены внутри тебя.

А потом — лица. Лица, лица… Не шаг — полшага, четверть. Многих ты не узнаешь, потому что никогда не знал и не видел. Они стоят в стороне. Но есть те, от взгляда на призрачные лица которых ты снова заходишься криком.

Хедвиг. Он погиб, потому что погибал весь твой мир, а он и был для тебя твоим миром. Нитью, цепочкой. Он связывал тебя и твой мир.

Грюм.

Тед Тонкс.

Добби.

Фред.

Колин Криви.

Ремус Люпин.

Тонкс.

И ты уже не идешь — ползешь, стараясь уйти отсюда, не видеть, не слышать, не рвать свое горло, не слышать звон твоей души, осколки которой никак не умрут.

Шаг — и перед тобой Северус Снейп. Ты даже не останавливаешься, потому что иначе не сможешь дышать. Не сможешь вынырнуть из его серебристой памяти. Это страшно. Это больно. Это конец. Здесь тебя разбили. Здесь тебя растоптали. Окончательно.

Шаг — здесь умер ты. Ты умирал какие-то долгие минуты, пока шел от замка к лесу. Ты умирал. Тебя еще не убили, а ты уже умирал. Потому что вдруг все понял. Все узнал. Твой хрупкий мир разрушился, и ты впервые оказался в аду. Впервые ты шел по его темным коридорам. Потому что у тебя отняли последнее — надежду. И даже осколки души умирали. Вместе с тобой. И взглянув в глаза своей смерти, ты, тот ты, уже был мертв.

Преданный. Растоптанный. Покинутый. Разбитый.

Почему ты не умер тогда? Почему? Да потому что твой крик — твоя боль — твое разбитое и растоптанное сердце — не должны были умереть. Они должны были все так же показывать миру Мальчика, Который Выжил. Потому что он — он — спас мир. Он спас мир — и умер. А ты остался жить. А миру был нужен он. И ты стал им, ты сделал вид, что тот ты все еще жив. Но никто не заметил этого.

Шаг — здесь всегда холодно. Здесь красные глаза и нестерпимый холод. Здесь ты стал убийцей. Он умер от твоей руки. Ты. Его. Убил. Именно ты, а не он, не Мальчик, Который Выжил. Потому что он остался в лесу, на той поляне. А ты пошел и убил. Ты отомстил. За каждый свой крик, за каждую смерть в твоей жизни: за тебя, из-за тебя, рядом с тобой, для тебя… За каждую.

А туннель вел все глубже, все дальше, он резко менял направление, но был все так же холоден. Все так же наполнен твоей болью и эхом твоих криков. Потому что кричал — каждый раз кричал — не тот, не умерший Мальчик, кричал ты, ты настоящий, ты, никогда не желавший быть героем, не желавший терять близких для того, чтобы однажды стать спасителем мира. И крик остался в тебе, еще пронзительнее от прожитых дней, от прожитых лет.

Ты кричал на могиле последнего из Мародеров. Так же пронзительно, как кричал его сын. Только твой крик никто не слышал. Потому что ты уже не мог выдавить ни звука. Не было Мальчика, Который Выжил, была твоя разбитая и растоптанная жизнь.

И ты стал жить. Жить за него и за себя. Часто даже не разделяя, где твоя жизнь, а где его. Но ты за вас двоих шел по туннелю вашего общего прошлого. Вашего прошлого ада. Только он был мертв. А ты продолжал идти.