Журавлев слушал и молчал.

К вечеру метель начала было стихать. Немного прояснилось. Но вскоре мы убедились, что это только временно. Сплошные низкие облака разорвались на юго-западе. Их края закруглились и сделались почти черными. Где-то за облаками было солнце. Отверстие в черной раме горело багровым светом. Мрачная картина не обещала улучшения погоды. И действительно, скоро густой туман сузил наш горизонт до 50 метров, а вслед за ним опять ударил шальной ветер с юго-востока. Он задержал нас на месте еще на сутки.

Сильно потеплело. Термометр показывал только — 23°, зато метель бушевала в полную силу. Скорость ветра достигла степени сильного шторма.

Невольно возникал вопрос: «Сколько же мы еще просидим здесь?» Терпения у нас хватало. А вот с продуктами и керосином дело обстояло хуже. Утром 14-го истекало семь суток, как мы покинули нашу базу, а от намеченной цели были еще далеки. Если бы перепало несколько дней ясной погоды и нашлась хорошая дорога! Погода, конечно, должна выправиться. Но когда?

Пока что мы сидели в палатке, точно в мышеловке. Чтобы чем-нибудь отвлечь Журавлева от его мыслей, я охотничьим ножом выстругал из доски от консервного ящика домино и навязал Журавлеву игру. Но как я ни старался посильнее хлопать импровизированными костями по крышке ящика, не мог заразить партнера обычным азартом. Игра шла вяло. Сергей невпопад ставил кости и проигрывал. Мысли его попрежнему были далеко.

Тогда я решил попытаться занять его другим. На этот раз, отправляясь в поход, мы захватили с собой по книжке. Журавлев взял «Анну Каренину», но за весь поход так и не раскрыл ее. У меня была книжка, рассказывающая о теплых странах. Описания были слишком контрастны с окружающей обстановкой и потому занимательны. Одно место я прочел вслух:

А в это время за тонкой парусиной нашей палатки трещал мороз и выла метель. Мы только что потушили примус, но палатка уже более чем достаточно провентилировалась. Журавлев не вытерпел:

— Уступим бразильцам немного ветра. Так — недельный запас, — проговорил он, натягивая на голову меховой капюшон.

Книжка заинтересовала Журавлева, он попросил ее и, забравшись в мешок, начал читать. Я был рад уже и этому.

Только 15 марта мы вновь получили возможность двинуться дальше. Ночью метель стихла. К утру лишь в северном и северо-восточном направлениях попревшему стояла сплошная стена тумана. Есть там земля или нет, определить было невозможно. На северо-западе хорошо просматривались ледниковый щит и отвесная стена глетчера. Решили держать курс на них, зацепиться за ледниковый барьер и вдоль него пробиваться к северу.

Тронулись в путь с надеждой, что туман, наконец, рассеется. Наличие его здесь в марте было необычным. Повидимому, где-то недалеко были вскрытые льды. Только этим и можно было объяснить его происхождение.

Вскоре после выступления из лагеря поднялись на низкий, плоский айсберг и проехали по нему более двух километров. Максимальная высота его не превышала шести метров. В прошлом, очевидно, это был язык какого-то ледника, сползший в воду по отлогому склону и целиком оторвавшийся от своей основы. Наш курс счастливо совпал с его протяжением в длину, хотя и ширина его была огромна, не менее 800 метров. Спуститься с айсберга оказалось несколько труднее, но все же мы в конце концов нашли забой, только на два метра не доходивший до кромки обрыва, сбросили собак и на руках спустили сани.

С этой минуты началась дорога, которую вряд ли могла бы нарисовать самая горячая фантазия. Айсберги все теснее и теснее окружали нас. Среди них уже не было ни одного пологого. Они, как башни, высились со всех сторон. Многие достигали высоты 20–22 метров.

Часто коридоры между ними суживались настолько, что через них с трудом можно было провести сани. Большая часть проходов была забита мягким, как пух, снегом. В нем мы начали тонуть по пояс. Собаки беспомощно барахтались и, не находя опоры, погружались в снег с головой. Приходилось самим вытаскивать не только сани, но и собак. Мы сбросили малицы, работали в одних меховых рубашках и не чувствовали 27-градусного мороза. Но это было не самое худшее. По сравнению с дальнейшим можно было сказать, что мы до сих пор шли легко. Чем больше мы приближались к ледниковому щиту, тем хуже становилась дорога. В морском льду между скоплениями айсбергов появились трещины. Одни из них были совсем свежими, и в них вода казалась черной, как смоль, по контрасту с рядом лежавшим снегом. Другие успело затянуть молодым ледком и засыпать рыхлым снегом. Эти были наиболее опасными.

В полукилометре от стены глетчера, взобравшись на одну из ледяных гор, я увидел, что дальше не пройти даже с пустыми санями. Ледник, вдоль которого мы шли, по всем признакам, находился в интенсивном движении и продолжал «телиться». Вблизи самой ледяной стены многие из ледяных гор были окружены чистой водой. Что-то надолго задержало здесь айсберги, не давая уплыть им в океан, и они огромным стадом сгрудились возле ледяной стены. Здесь, насколько можно было рассмотреть, царил бесконечный хаос, настоящие ледяные дебри.

Решили двигаться в некотором отдалении от ледниковой стены. Я тронул свою упряжку. Не прошли сани и 15 метров, как снег под ними с шумом, напоминавшим глубокий вздох, осел и быстро начал темнеть от пропитывающей его воды. Желая облегчить воз, я быстро спрыгнул с саней и тут же начал погружаться. К счастью, удалось упасть на живот, опереться на сравнительно большую площадь и выползти на крепкий снег. Журавлева словно кто подстегнул кнутом. Бросив свою упряжку, он подскочил к моим погружавшимся саням, упал на снег и руками вцепился в задок. Общими силами мы выволокли их из трещины.

— Куда несет? Жизнь недорога, что ли? Давай, я пойду вперед.

— Твоя жизнь не дешевле моей, — ответил я, радуясь, что снова услышал прежний голос товарища. В нем проснулась обычная для него энергия.

Скоро накрыл туман. Более трех часов, не видя далее 30–40 метров, мы пробивались среди огромных айсбергов. Несколько раз попадали в настоящие ледяные мешки. Из них не легко было выбраться даже в обратном направлении. Путь стал мучительным и для нас и для собак. Одна из них, не выдержав напряжения, упала мертвой в лямке.

С каким облегчением мы вздохнули, когда, наконец, выбрались на сравнительно ровную площадку. Под прикрытием саней вскипятили чай, утолили мучившую нас жажду и двинулись дальше.

Но наши испытания в этот день еще не кончились. Около 17 часов неожиданно налетела новая метель с юго-востока. В надежде добраться до ближайшего клочка земли мы гнали собак дальше и скоро в снежном вихре наткнулись на гряду совсем свежих торосов. Чудовищная сила ледника здесь мяла, крошила и передвигала двухметровый морской лед. Мы нашли в гряде проход, но тут же были остановлены трещиной, далеко превосходившей длину наших саней. Молодой, еще темный лед покрывал ее поверхность. Бросаться на него было рискованно. Но что делать? Надо пробовать. Развели метров на двадцать друг от друга упряжки, подвели собак вплотную к затянутой трещине, подкатили сани с таким расчетом, что когда они достигнут середины трещины, собаки уже успеют выскочить на крепкий лед с другой стороны и, в случае аварии, удержат сани от быстрого погружения. К каждым саням прикрепили по длинной веревке. Журавлев гикнул на свою упряжку. Под полозьями раздался треск. По молодому льду побежали волны. Но сани уже вылетели на крепкий лед с противоположной стороны. Мои собаки, не дожидаясь команды, рванули вслед и также вынесли воз. Позади саней сейчас же появилась вода.

— Не удержишь, лешой! Все равно пройдем! Ничто не удержит! — кричал Журавлев, стоя в решительной позе с широко развернутыми плечами.

Трудности пути и опасность вернули моему товарищу прежний задор и расчетливую смелость. Теперь он справился с горем.