— Кренстон приехал, и в отличие от тебя, вовремя. Но зачем-то притащил совершенно убогую девицу, обозвав ее своей невестой. Никого не напоминает? — весьма ядовито сплевывает бабуля.

— Не понимаю о чем ты, — Киан абсолютно невозмутим, но бедро, которое прижимается к моей ноге, становится просто каменным. — Но, думаю, раз мы уже с тобой поздоровались, неплохо бы поприветствовать и всех остальных.

— За стол садимся через пятнадцать минут, надеюсь, в этот раз ты не опоздаешь, — несется нам в спины, пока мы неторопливо поднимаемся по сотне ступеней.

— Ничего не хочешь мне рассказать, пока мы не вошли? — спрашиваю у блондина, когда мы останавливаемся у двери. — Предполагался тихий семейный ужин. Нет?

— Предполагался, но как видишь…

— Угу. Что-то пошло не так.

— Молодец, мелкая, соображаешь. А то я уже начал думать, что Хранительницей тебя выбрали по ошибке, — вставляет шпильку блондин.

Некрасиво фыркнув, задаю интересующий меня вопрос:

— Ты, когда давал мне обещание, клялся, как глава дома Родериков…

— Надо же, я поражен в самое сердце, — глумится Киан, развернув меня к себе, но все еще не опуская руки с моей талии, в итоге мы стоим неприлично близко, и мне приходится высоко задирать голову, чтобы видеть его лицо. — Мое мнение о твоем интеллекте становится все лучше. Отец, герцог Апшинский, бестолково погиб больше пяти месяцев назад, оставив весьма интересное завещание. В нем он как-то вдруг «забыл», что лишил меня права наследования и объявил, что следующим герцогом и наследником всего этого трижды никому не нужного раритета, станет тот из сыновей, кто первый женится и произведет на свет потомка.

— И?

— Я уже давно отказался от герцогства, взял себе родовое имя матери, занялся восстановлением ее семейного особняка и земель. И чхал бы я на последнюю волю отца, да тот знал мой характер и все продумал. Если я откажусь участвовать в этом фарсе с наследством, то согласно завещанию, все движимое и недвижимое имущество, принадлежащее когда-то дому Родериков, будет отдано на благотворительность, без малейшей возможности его выкупить.

— Жестко.

— В этом весь отец. Или покорись, или сдохни. Полумер он не признавал. Единственная его слабость — это мать, моя бабушка. Ей одной он всегда безоговорочно доверял, ей же и поручил следить за исполнением своей последней воли.

— Она ведь ваша ближайшая родственница, неужели ей не жаль, что вы вынуждены портить себе жизнь в угоду чужим капризам? — недоуменно переспрашиваю, с трудом представляя, чтобы родная бабушка вот так себя вела по отношению к собственным внукам.

— Мелкая, ты сущий ребенок еще. Моя бабка трижды была замужем ради интересов семьи. Трижды! Так что для нее это не жертва, а разумный вклад в дело семьи.

— Я не ребенок, просто МОИ родители были больше озабочены моим состоянием души и тела, чем собственными амбициями.

— Были? Они умерли?

И снова этот пристальный, изучающий взгляд желто-карих глаз.

— Нет…, не умерли. Просто мы сейчас далеко друг от друга, но это ненадолго, я надеюсь.

— Ну, что? Ты готова выйти на всеобщее обозрение и порицание? — с усмешкой спрашивает Киан, кивая на пока еще закрытую дверь.

— Всегда готова! — отвечаю устаревшим лозунгом.

— Ты храбрый маленький мышонок, Лаурисса. И мне это нравится.

Чуть сбиваюсь с шага из-за неожиданного комплимента и буквально вваливаюсь в вычурно украшенную гостиную, тут же привлекая внимание всех гостей к своему «изящному» выходу. Сбоку слышится сдавленный смешок.

— А говоришь, это у меня проблемы с входом-выходом.

Нет, ну что за нахал!

Делаю морду кирпичом, вроде это не я сейчас едва не пропахала носом наполированный пол, и иду, вцепившись в рукав пиджака своего сопровождающего.

— Ты можешь не так впиваться ногтями? — едва разжимая губы, говорит Киан. — Я даже через ткань чувствую.

— Потерпишь, неженка, — отвечаю, не вдаваясь в подробности, что пол скользкий до ужаса и мне совсем не улыбается здесь и сейчас начать исполнение вольной программы по фигурному катанию. Вряд ли местная публика оценит по достоинству двойные тулупы и тройные аксели в моем исполнении.

Наконец, приняв более-менее ровное положение тела, осматриваюсь вокруг. Одно слово — музей. Со стен на меня пялятся лица неизвестных мужчин и женщин с картин, статуи пустыми глазами провожают каждый шаг. Но если и этого мало, то с не меньшим интересом в меня впиваются взгляды живых людей, присутствующих на так называемом «семейном» ужине в количестве не меньше полусотни.

— Кто все эти люди? — спрашиваю сквозь зубы у Киана, милостиво кивающего на встречные приветствия, пока он тянет меня вперед и мы, как ледокол, разрубаем толпу любопытных.

— Бабушкина стая прихлебателей и парочка дальних родственников. Никого, стоящего твоего внимания, — отвечает блондин, в одно ловкое движение, подтащив меня в моих «коньках» к маленькому, двухместному диванчику и усадив.

— Фууух, — несдержанно выдыхаю, почувствовав вожделенную твердую поверхность пятой точкой, а не скользкий пол дрожащими ногами.

Хмыкнув, Киан становится позади меня, уперев руки в спинку диванчика по обеим сторонам от моих плеч и касаясь большими пальцами обнаженной кожи. Хотелось бы отодвинуться, но некуда, загнал в ловушку. Единственный вариант — сдвинуться на край дивана, но тогда это будет странно выглядеть, а я все-таки должна создавать видимость влюбленной и счастливой невесты. Впрочем, от собственных странных ощущений меня отвлекает подошедшая к нам парочка.

Высокий, худощавый и, словно вылинявший, блондин. Очень светлые брови и такие же ресницы окружают удивительно темные, почти черные глаза, которые сейчас буравят нас с Кианом. Рядом с ним — эффектная, стройная блондинка с вычурной прической и платьем, которое держится на… честном слове. Ловлю себя на том, что с интересом наблюдаю за колыханием ее внушительного бюста — спадет ткань, или не спадет?

— Братишка, — удивительно сильный голос при таком худощавом теле. — Рад видеть тебя и твою…

Вылинявший переводит взгляд своих глаз-углей на меня и тщательно осматривает, особо остановившись на почти незаметной груди и очках. Его тонкие губы презрительно сжимаются и он добавляет:

— Спутницу…

— Я тоже рад тебе, Кренстон. И твоей… даме? — отвечает Киан.

— Вивиана моя невеста, брат.

— Да? И ты тоже?

— В каком смысле и я? — вылинявший внимательно смотрит на меня, потом на Киана.

— Познакомься — моя невеста, госпожа Лаурисса Ольхов. Так что получается, мы оба, почти одновременно, решили покончить с холостой жизнью.

— Ты хочешь сказать, — голос вылинявшего буквально сочиться ядом, — что из всех своих интрижек выбрал вот эту…

— Поостерегись, брат, — голос Киана нейтрален, но я отчетливо слышу в нем предупреждение.

— Эту госпожу, — заканчивает родственничек.

— Именно так, выбрал. И очень этому рад.

— О! Это чудесно! Можно венчание отпраздновать в один день, — выдает, улыбаясь во все зубы, молчавшая до этого Вивиана.

— Думаю, мы с Лауриссой предпочтем свой, индивидуальный, праздник, — отвечает Киан с учтивой улыбкой. — Правда, дорогая?

И словно невзначай, самопровозглашенный жених несколько раз проводит большими пальцами по моим голым плечам, будто рисует линии. Вееееерх, вниииз. И снова вверх, и опять вниз. И вслед за мужскими пальцами по моей коже бегут дрессированные мурашки.

— Правда, — отвечаю, даже не замечая внимательных взглядов подошедшей к нам парочки, вся сосредоточенная на горячих пальцах Киана, продолжающих неторопливые и легкие движения.

— Прошу к столу, — громко возвещает гостям приятный мужской голос.

Приглашенные моментально встают с насиженных мест и спешат в соседнюю комнату, где, видимо, накрыт стол с угощением.

Киан обходит диванчик и учтиво подает мне руку, мы неспешно прогулочным шагом идем к столовой, чувствуя спиной сверлящие взгляды второй помолвленной парочки.