А еще у Цой имелась длинная бамбуковая флейта, которую она называла смешным словечком «тэгым». Иногда Диана на ней играла — немного странные, но от этого не менее завораживающие мелодии. Девушка и мне пыталась давать уроки музицирования на этой дудочке, но тут у меня лишь какая-то невнятная какофония получалась. Зато весело было.

Так прошли два дня — без сомнения, показавшиеся мне лучшими во всей моей жизни — что в этом мире, что в прежнем.

На третье утро, слегка размявшись по пробуждении, откушав поданный в номер легкий завтрак и затем уже всерьез покувыркавшись — так, что мебель трещала и мана плескалась фонтаном — необремененные одеждой мы с Цой в изнеможении лежали на полу, утопая в мягком пушистом ковре — в аршине друг от друга, но крепко держась за руки. Невдалеке валялись части нечаянно сломанного нами в порыве страсти стула — починить его предполагалось позже. Над сожженной шальным выбросом магии настольной лампой поднимался едкий сизый дымок — а вот ее отремонтировать лично мне было уже не по способностям — не знаю, как Диане.

В общем, в комнате царила идиллия, и абсолютно ничто не предвещало неприятностей. Как вдруг тяжелый внутренний засов на входной двери нашего номера сам собой с лязгом отомкнулся, и оная дверь распахнулась настежь.

Резко отняв у меня свою ладонь, Цой с визгом подорвалась с пола и кошкой отскочила в угол комнаты, подхватив по пути первую попавшуюся одежку — это оказался мой украшенный новенькой серебряной звездой Ордена Всеслава Полоцкого черный китель. Почти на автомате выставив щит, я рывком сел: в дверях номера, уперев руки в бока, стояла Тереза фон Ливен. За ее спиной маячила Муравьева.

Первой моей реакцией было убрать защиту, но, как только молодая баронесса сделала шаг через порог, я тут же снова скрестил пальцы, уже вполне осознанно:

— Э, какого духа?!

Не обращая внимания ни на мои слова, ни на магическую препону, Тереза вошла в комнату. Где-то в глубине сознания я сподобился удивиться: раньше с такой легкостью мой щит продавливали лишь однажды — и сделал это не кто иной, как сам Огинский. Вот только тогда, летом, по части чародейства я был куда слабее, и в конце концов, князь Сергей — это князь Сергей, но Тереза?! Ничего себе она прокачалась за семестр!

Но так или иначе, основным моим чувством сейчас было вовсе не изумление — возмущение.

— Какого, к астральной матери, духа?!!

Левой, свободной до того рукой, я призвал второй щит. Забившаяся в угол и кое-как прикрывшаяся моим кителем Цой, как я заметил краем глаза, тоже выставила перед собой магический заслон, однако Терезу не остановило и это — молодая баронесса как перла танком, так и продолжила переть, разве что самую малость замедлив шаг. Маша по-прежнему держалась позади нее, но тоже уже была в номере.

— Что все это значит?! — решительно вскочил я на ноги, встав между фон Ливен и Цой. Собственная нагота меня сейчас ничуть не смущала: я просто не думал о ней — главное было защитить от спятивших девиц Диану. — Что вы себе позволяете, сударыня?! — спросил я, безуспешно стараясь заставить голос звучать ровно.

— Только то, что велит мне мой долг вашей манницы, а также совесть целителя! — сухо заявила Тереза. — Сударь, эта особа вас приворожила! — бросила она затем, презрительно кивнув на Цой.

— Что за чушь?! — скривился я. — Да как вы смеете?!

Вместо ответа молодая баронесса слегка повела кистью — и меня, словно тряпичную куклу, швырнуло на пол. Прежде, чем я успел понять, что происходит (и удивиться несработавшему Зеркалу), фон Ливен нагнулась ко мне и бесцеремонно положила свою холодную с уличного мороза ладонь прямо мне на голую грудь.

В следующий миг внутри у меня словно добрая дюжина файерболов взорвалась. Сердце прострелило болью — но та почти тут же схлынула, оставив после себя ощущение черной пустоты. Весь мой праведный гнев разом испарился, исчезло и изумление — их вдруг сменила глухая, безнадежная тоска.

— Что… это было? — с трудом ворочая одеревеневшим языком, выговорил я.

— Говорю же, сударь: вас приворожили, — уже совсем другим тоном — участливо — произнесла молодая баронесса. — Не переживайте: вы ни в чем не виноваты. Никто не в силах такому противостоять. Никто из людей…

— Но я же… Но мы же… — растерянно пролепетал я.

В этот момент из угла в Терезу ударила белая молния: опомнившись, Цой перешла в контратаку… Впрочем, нет, не совсем в Терезу, да и не ударила: не долетев до фон Ливен несколько вершков, заряд бездарно рассеялся — хотя я и не видел, чтобы молодая баронесса выставляла щит. Может, за нее, прикрыв подругу, это сделала Муравьева?

Тереза хмуро покосилась на хабаровчанку — и ту, встряхнув, припечатало к стене. Что-то подобное, кажется, проделал со мной в Америке при нашем первом знакомстве Князь духов Тао-Фан.

Мой китель вырвался из рук Дианы, снова выставив ее нагишом, плавно подплыл по воздуху ко мне и опустился на ковер.

Машинально я снова дернулся было — вроде как на подмогу Цой — но тут же осекся: на самом деле ни малейшего позыва вступиться за азиатку у меня не возникло. Да и сама она сейчас не вызывала у меня и толики приязни. Да что там, меня от нее буквально воротило! Реально: до тошноты! Не столько даже из-за не самой привлекательной внешности (где я там, к слову, нашел красавицу?!) — сама по себе здоровая обнаженная девушка, наверное, не может быть совсем уж отталкивающей — а в целом, так сказать, по совокупности ощущений…

— Не волнуйтесь, сударь, — словно угадала каким-то образом мои мысли молодая баронесса. — Это у вас откат после снятия приворота. Потом все пройдет.

— Кстати, теперь можешь приблизительно представить, что чувствую я к своим… жертвам, — поведя плечами, заметила Маша. — Механизмы похожи.

Пройдясь по комнате, Муравьева принялась выискивать предметы моего гардероба и отправлять их мне один за другим:

— Одевайся, ловелас!

В этот момент мне наконец впервые сделалось неловко.

— А ведь я был счастлив… — пробормотал я, неуклюже ловя на лету черные форменные брюки.

— К духам такое счастье, — хмуро заметила фон Ливен.

— Ну, не скажите, — зачем-то заспорил я.

— В таком случае, холоп тоже счастлив, — ледяным тоном заявила Тереза. — Только не лыбится во весь рот — потому что нет на то приказа хозяина. А у вас, сударь, он был — приказ радоваться и радость свою всячески демонстрировать! А в остальном — никакой разницы, поверьте!

От такого сравнения меня аж передернуло.

— А после, если вовремя не предпринять мер — такая же деградация, — не унималась фон Ливен. — Неизвестно, что еще гуманнее на поверку — приворот или холопская печать!

— Я бы все сняла! — всхлипнула из своего угла Цой, впервые с момента вторжения моих сокурсниц в номер подав голос. Сила, прижимавшая ее к стене, должно быть, отступила, Диана сползла на пол и уткнулась лицом в согнутые колени, обхватив их обеими руками. — Потом, когда устоялась бы привычка — обязательно бы сняла…

Ни Тереза, ни Маша не удостоили ее ответом.

Как-то не нашлось подходящих случаю слов и у меня.

Через несколько минут, уже одетый, пошатываясь, словно пьяный, я навсегда покинул номер Цой. В дверях напоследок оглянулся на так и сидевшую в углу, съежившись, голую заплаканную девицу, подспудно надеясь отыскать в душе хоть каплю сочувствия к ней — и снова не обнаружил там ничего помимо иррационально-лютого омерзения.

Откат, к духам его!

Что ж, каков накат — таков и откат…

в которой мне оказывают немалое доверие

— Ну, как тут у вас… без меня? — спросил я — сам не знаю у кого, у Светки или у Миланы.

В рабочем кабинете, что во время предыдущего моего появления в усадьбе Воронцовой занимал Стамболи, управляющий, сейчас присутствовали обе девушки. И кроме них — мои недавние спасительницы фон Ливен и Муравьева. А вот самого Вениамина Давидовича здесь не было — и скоро я узнал, почему.