«Внимание! — прервал поток моих тягостных дум возглас Оши. — Граф идет!»

Милана рядом со мной подобралась, словно перед прыжком.

Тряхнув головой, дабы отогнать остатки посторонних мыслей, я воззрился на дальний торец зала. Аккурат в этот момент там распахнулись высокие двери, и в проеме появился Василий Ростопчин.

Хозяин был еще далеко не стар — на вид я бы ему дал лет пятьдесят от силы. Высокий, но немного сутулый, лицом граф сразу же напомнил мне своего сына Ивана, которого я мельком видел недавно в резиденции наместника. Ну, то есть, понятно: это Иван походил на отца.

На Ростопчине был черный двубортный пиджак с атласными лацканами, из-под которого виднелась белая рубашка при галстуке-бабочке. Черные брюки украшали шелковые лампасы.

Толпа гулко колыхнулась, одновременно и окружая графа Василия, и освобождая ему коридор для прохода. Неспешно двинувшись по нему вперед, хозяин почти тут же остановился, заговорив о чем-то с молодым гвардейским поручиком. Потом обменялся парой слов с какой-то пожилой дамой, благосклонно кивнул кричаще вырядившемуся мастеровому. Шагнул вперед — и снова задержался, чтобы улыбнуться бедно одетой девице и пожать руку заросшему бородой купчине…

Десяток саженей, отделявших изначально от него нас с Миланой, любезный хозяин преодолевал добрые четверть часа. Но вот наконец Ростопчин оказался от Воронцовой в какой-то паре шагов — и тут моя спутница решительно устремилась ему навстречу, дерзко заступив хозяину путь. Никто до нее на подобное сегодня здесь не осмеливался. Да, наверное, и не только сегодня…

Зал ахнул и ошарашенно замер — Милана еще даже и слова резкого выговорить не успела.

Кажется, не сразу уразумев, что нечто вокруг вдруг пошло не так, граф Василий не глядя дернулся было вперед и заметил перед собой девушку в черной униформе, лишь едва с ней не столкнувшись. Недоуменно попятился — отступила на полшага, должно быть, непроизвольно, и Воронцова.

— Милана Дмитриевна? — узнал Ростопчин гостью. — Какой сюрприз! Чем обязан?

— Василий Авдеевич, вы негодяй и подлец! — громко произнесла в повисшей мертвой тишине молодая графиня. — Нынче вы обольстили, совратили и опорочили мою хорошую подругу — невинную девицу благородного происхождения! Вам это даром не пройдет!

— Помилуйте, Милана Дмитриевна! «Совратил», «опорочил» — что за нелепые обороты времен позапрошлого царствования? — в некоторой растерянности нахмурился Ростопчин. — Да и вообще, сударыня, что такое вы себе позволяете?! — не сразу, но опомнился он.

— Честь вне времени и вне царствований! — отчеканила девушка. — Посему имею неудовольствие вызвать вас на смертный поединок — согласно фамильной квоте! И да рассудит нас на ристалище воля Неистощимого Ключа!

— Поединок? — наморщил высокий лоб граф — кажется, все еще не до конца веря в услышанное. — Милана Дмитриевна — вы сие серьезно?

— Разве подобными вещами шутят? — холодно пожала плечами Воронцова.

— Что касается вашей так называемой подруги… — начал было Ростопчин.

— Не усугубляйте, граф! — нарочито презрительным тоном перебила его Милана. — Извольте отвечать немедленно: вы принимаете мой вызов или трусливо уклонитесь?!

Здесь в нашем сценарии было не то чтобы слабое место, но определенная вариативность. Если бы хозяин принялся отрицать брошенные ему Воронцовой обвинения, пришлось бы вывести на сцену саму Муравьеву. Для этого Маша, без особых церемоний выставленная под утро прочь из покоев Ростопчина, не стала покидать дворец, а затаилась в одном из боковых коридоров наготове.

Но эффектный выход в зал растрепанной и заплаканной длинноножки рассматривался нами все же как план «Б». Хоть девицы накануне и сошлись на том, что по нынешним прогрессивным временам репутация обманутой графом жертвы особым грузом на Муравьевой не повиснет, открытого предъявления Маши публике решено было, по возможности, все же постараться избежать.

Впрочем, юлить Ростопчин и не стал.

— Что ж, Милана Дмитриевна, раз такое дело — как вам будет угодно, — сухо проговорил он. — Когда именно вы предпочтете умереть? Полагаю — прежде, чем познаете отчаяние нищеты? Гм, неплохой вы нашли выход, кстати: покой Пустоты вместо бремени бедности, — усмехнулся он затем, как видно, вообразив, что угадал-таки истинную причину происходящего. — По-своему даже достойный… Тянуть с поединком, как я понимаю, вы не намерены?

Итак, граф клюнул. К лучшему оно или к худому — скоро нам предстояло это узнать.

— Отнюдь не намерена! — заявила между тем Воронцова. — Готова приступить, как только явятся контролеры!

— И кого бы вы желали видеть в сей роли, сударыня? — осведомился Ростопчин.

По здешним правилам, поединок не предусматривал помощи участникам со стороны секундантов, однако предполагал присутствие независимых контролеров — тех, кто станет следить за чистотой противоборства: в частности, чтобы никто посторонний вдруг не влез в схватку своей магией. Так, осенью в нашей несостоявшейся дуэли с Миланой эту роль самозвано играли барон фон Таубе и есаул Корнилов.

— Ротмистра Петрова-Боширова, начальника московской губернской экспедиции III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии! — назвала между тем свою кандидатуру Воронцова.

— Не возражаю, — поразмыслив лишь пару секунд, кивнул граф Василий. — Со своей стороны предпочел бы пригласить Его сиятельство князя Репнина, командира Московского лейб-гвардии полка!

— Не возражаю, — в свою очередь пожала плечами Милана. — Не будете ли вы столь любезны на правах хозяина дома известить господ контролеров о потребности в их услугах?

— Охотно, — заявил Ростопчин. — В таком случае, сударыня, приступим сразу же, как только господа ротмистр и полковник соблаговолят прибыть? — уточнил он.

— Полагаю так, — согласилась девушка.

— Добро… Тогда еще один нюанс, если позволите. На улице нынче морозно: что если сценой для сей нашей встречи мы изберем зимний сад моего дворца? В нем довольно пространства, и все желающие смогут наблюдать за поединком из-за стекла оранжереи.

— Как вам будет угодно, сударь, — не стала возражать Воронцова.

— Отлично, — заключил хозяин. — Что ж, Милана Дмитриевна, тогда до скорого свидания среди зелени пальм и агав! Не самое худшее место, чтобы навсегда проститься с подлунным миром!

— Да будет так, — развела руками девушка, делая шаг назад в знак того, что разговор окончен.

Только теперь по залу пронесся легкий шорох — публика наконец осмелилась перевести дыхание.

Выдохнул и я — но отнюдь не облегченно: все самое главное еще оставалось впереди.

в которой основные события отделены от меня стеклом

Зимний сад графа Василия представлял собой крытую стеклянную галерею, одна сторона которой выходила на дворцовый двор, а три других примыкали к нешироким коридорам, из которых и впрямь можно было наблюдать за происходящим внутри оранжереи. Для удобства публики сюда принесли стулья и даже несколько кресел. На всех желающих их, правда, не хватило, но это обстоятельство мало кого смущало.

Хотя нет, нашлись и недовольные.

— Поединок наверняка окажется скоротечным, — краем уха услышал я увещевания одного совсем молодого прапорщика своей спутнице, которой, как видно, посадочного места не досталось. — Двое зашли — один вышел. Все. Чего там рассиживаться?

Дама хлопала глазками и что-то там твердила вполголоса про «ту драную кошку», которая, вон, сидит, как царевишна, а она, словно чернь подзаборная, вынуждена стоять столбом.

Офицер хмурился, мялся — но поделать ничего не мог.

К слову, чернь, как и большинство мастеровых (за исключением пары ливрейных лакеев), в «зрительный зал» не допустили: только благородную публику и несколько самых толстых купцов.

А вот покинувшая свое убежище Муравьева сюда благополучно просочилась и стояла теперь неподалеку от входа в оранжерею — рядом со мной и отрешенно настраивавшейся на поединок Воронцовой.