Ваять труд мне предстояло по основам целительства (как я уже упоминал, за отсутствием нужных способностей, иного способа разделаться с этой дисциплиной у меня попросту не имелось), и сперва я думал убить одним выстрелом двух зайцев — взять за основу своей курсовой позаимствованную в лазарете книгу о реабилитации холопов после снятия с них печатей — которую так или иначе собирался прочесть из-за Светки. Но не тут-то было: как оказалось, все многословие сего толстенного талмуда в итоге сводилось, в общем-то, к одной простой мысли: вернуть бывшему холопу утраченную личность — задача для целителя практически нерешаемая. Принять это как истину я был категорически не готов — вот и дотянул с теоретической работой до последнего.

Теперь, после выздоровления Каратовой, можно было бы, конечно, с общепринятым мнением и поспорить, но, чтобы сделать это аргументированно, мне пришлось бы раскрыть роль в случившемся Оши. Ясное дело, выдавать преподам фамильяра Муравьевой я бы нипочем не стал.

Так или иначе, с курсовой нужно было что-то решать, но, увы, никаких прорывных идей на ее счет у меня пока не имелось. С другой стороны, Захар Сколков, делясь опытом собственного первого курса, поведал мне как-то, что свою теоретическую работу он тогда наваял за ночь — аккурат накануне срока сдачи. То есть, по его меркам, времени у меня еще было более чем достаточно — целых две ночи, не считая двух почти свободных от уроков дней.

Если же прикрыть глаза на досадную загвоздку с курсовой, к концу семестра я, можно сказать, подъезжал на волне успеха. В командном зачете мои «жандармы» уверенно шли на первом месте, опережая ближайших преследователей — отделение Ясухару — почти на двести призовых баллов. Ну а «воронцовцы» нынче числились в безнадежно отстающих, но это и понятно: после потери Татарчука их осталось всего одиннадцать против наших с Тоётоми полных дюжин — никакой замены погибшему в Миланином шкафу кадету подобрано не было. Поняв расклад, мы с японцем даже ходили к Корнилову, предлагали ввести для набранных куцым первым отделением баллов некий повышающий коэффициент — дабы уравнять шансы — но поддержки наша инициатива не получила.

Таким образом, приз лучшему отделению — а недавно наконец стало известно, что это будет двухнедельная экскурсионная поездка в загадочный Китай — находился у нас уже почти в руках, оставалось лишь их подставить. За два оставшихся дня растерять завоеванное преимущество — это пришлось бы уж очень постараться. Предстоял еще, правда, некий полевой выход. Что это такое, никто нам толком объяснить не потрудился, на наши настойчивые вопросы офицеры лишь загадочно улыбались и всячески уходили от ответа, а старшекурсники клялись, что у них в прошлые годы ничего подобного не было — семестр завершался обычной зачетной сессией. Очевидно, нечто вроде экзамена ждало и нас — просто с выездом куда-то за территорию корпуса.

Отмечу еще, что в личном рейтинге, внутреннем для отделения, я также сохранял уверенное лидерство. А вот на второе место здесь нежданно для многих выдвинулась Тереза — причем, не только благодаря своему таланту к целительству: в прочих учебных дисциплинах фон Ливен также вполне преуспевала. Иванка-Златка шла у нас лишь третьей, проигрывая мне добрых три дюжины очков.

Тут я, понятно, также никому не собирался уступать первенство.

На последнее в семестре занятие по своему предмету штабс-ротмистр Поклонская собрала нас не в классе, а на полигоне. Нечасто, но так уже случалось — если изучаемый вопрос имел какое-то отношение к боевым техникам. Рассадив нас на скамейках у одной из стен зала (я привычно плюхнулся между Муравьевой и фон Ливен), Ирина Викторовна отошла в его центр и убрала незримую завесу, как оказалось, скрывавшую там грубовато выполненную статую, изображавшую человека в длиннополом кафтане. Лицо, волосы, кисти рук, а также одежда изваяния, похоже, некогда были ярко раскрашены, но со временем краска выцвела, а кое-где и вовсе облезла. Оставалось лишь догадываться, что шевелюра истукана раньше отливала золотом, лик был снежно-белым, а кафтан — синим с алой оторочкой.

Ростом фигура разве что на голову превосходила Поклонскую — особу, прямо скажем, далеко не самую долговязую — а вот в плечах смотрелась шире штабс-ротмистра минимум втрое. Поза изваяния не отличалась изысканностью — стопы вместе, руки опущены вниз. По странной причуде неизвестный скульптор заставил свое творение широко распахнуть рот, а вот глаза изобразил закрытыми.

— Кто скажет, что сие такое? — указав на расписного истукана, поинтересовалась у нас Ирина Викторовна.

— Голем? — разом ответили ей сразу три или четыре кадета, в том числе фон Ливен — но все голоса, кроме, пожалуй, Терезиного, звучали скорее с вопросительной интонацией, нежели твердо.

— Верно, — кивнула штабс-ротмистр. — Кадет Воронцова, кадет Иванова и кадет фон Ливен получают по шесть призовых баллов. Сие голем — искусственное существо, созданное из замешанной на крови смеси глины с астральной пыльцой.

Я удивленно вскинул голову: искусственное существо? Эта статуя что, типа местного робота? Просто он, вроде как, сейчас выключен?

— Считается, что в Европе первые големы появились около пятисот лет назад, — поведала между тем Поклонская. — Изобретение их приписывают некоему Льву бен Бецалелю, скромному мастеровому из Праги. Однако и в наших, и в восточных хрониках имеются многочисленные свидетельства о скифских и половецких «каменных бабах», о шагающих гигантах «моаи» с тихоокеанского острова Рапануи, не говоря уже о знаменитых терракотовых воинах первого императора китайской династии Цинь — все они существовали за века до рождения бен Бецалеля. Так что правильно, наверное, говорить не о том, что сей, без сомнения, талантливый мастеровой «придумал големов» — а об определенном технологическом стандарте, заданном бен Бецалелем для их производства, который в общем и целом соблюдается и поныне, как в Европе, так и у нас, в Российской Империи.

Умолкнув, Ирина Викторовна неспешно обошла вокруг своего истукана, словно любуясь его богатырской статью, затем снова повернулась к нам.

— Итак, голем, — продолжила она. — Человекоподобное глиняное изваяние, способное двигаться, выполнять некую работу, а также, разумеется, сражаться. Должна заметить, что в бою сие противник весьма неприятный. Вывести из строя качественно изготовленного голема бывает непросто даже сильному магу, а вот раны, наносимые нашим глиняным другом — или недругом, смотря на чьей стороне он рубится — весьма опасны, ибо относятся к повреждениям магического характера. Если голем оторвет вам руку — так просто новую не вырастит и самый опытный целитель. Впрочем, в схватке — как против глиняных собратьев, так и против человека — голем обычно старается лишить противника головы… Что ж, нельзя не признать определенной эффективности сей тактики, — с усмешкой заметила Ирина Викторовна.

— Да уж… — хмыкнул кто-то из кадетов.

— Превращение голема из неподвижного истукана в старательного работника — или бесстрашного бойца, без разницы — обычно осуществляется при помощи вот таких свитков, — в руке у штабс-ротмистра появился свернутый в трубочку кусочек пергамента. — На них записывается программа действий — то, чего мы хотим добиться от глиняного помощника. Сразу отмечу, что в практике известны случаи, когда неумелое заполнение свитка приводило к трагедии. Особое внимание следует обращать на орфографию и пунктуацию: ведь пропущенная по невнимательности запятая может поменять смысл текста на противоположный, а ошибка в написании слова превратит его для формалиста-голема в сущую бессмыслицу. В последнем случае он будет вынужден оное слово игнорировать — с непредсказуемыми последствиями для понимания написанного.

На несколько секунд Поклонская умолкла, давая нам время осознать услышанное.

— Здесь у меня — приказ сыграть роль радушного хозяина сего зала, — проговорила она затем, покачав зажатым в пальцах свитком. — Чтобы довести его до голема, я помещу оный пергамент ему в рот…