— Скажите, не могли бы мы здесь увидеть кого-нибудь из неандертальцев?

— Он перед вами. Чем могу служить?

Мы посмеялись вместе и познакомились.

— Заходите, — сказал Манфред Штайнебах, — сегодня отличная заячья спинка.

Украдкой взглянув на цены в меню, мы честно сказали неандертальцу, что сегодня на ужин предпочитаем скушать не заячью спинку, а сосиски или яичницу. Неандерталец оценил откровенность и задержался с нами минут на десять, объяснив, что местечко живет туризмом, что все тут действительно дорого, рассказал, где именно были отрыты знаменитые кости, и что мы могли бы увидеть в музее.

Перед музеем стояла скульптура из алебастра, окрашенная серебристой краской. Невысокого роста дебил держал в правой руке дубинку, а в левой — камень.

— Неужели при столь высокой стоимости заячьей спинки нельзя создать что-нибудь более приближенное к оригиналу?

— Вы правы. Этот никуда не годится.

Скульптуру поставили, когда сюда только-только зазывали туристов. Изуродовали человека! Несомненно, он был не таким неприятным.

Манфред Штайнебах заверил нас, что уже через год не только скульптура будет другая, но и весь музей тоже. «Сорок миллионов будет затрачено. Вы понимаете — сорок!»

В новом музее неандертальца предполагают одеть в современный костюм — показать: он был совсем недалек от современных мужчин-неандертальцев.

Мы прошлись по поселку. Было тепло и тихо. В кустах журчала речка Неандерталь. Лаяла где-то незлобно собака, и плакал, возражая что-то матери, неандерталец лет трех-четырех. Все окна в домах светились голубым светом — потомки древнего человека смотрели футбол.

В поисках впечатлений заглянули мы в почему-то открытую парикмахерскую. Цирюльник-неандерталец кинулся к нам, как бросается долго ждавший паук на муху, залетевшую в паутину. Плата за стрижку равнялась плате за спинку зайчика в ресторане. Но мы покорились судьбе и, расставшись со скудным излишком волос, обогатились тремя историями, одна из которых к истории древнего человека отношения не имеет, но объясняет, почему одеколон называют одеколоном и почему немецкая знаменитая фирма душистых снадобий имеет цифровое название «47/11».

Так вот, одеколон по-французски означает: «вода из Кельна». А названием фирма обязана Наполеону. Это он, заняв Кельн, приказал для порядка пронумеровать все дома. Постройка, где делали духовитую воду, получила номер 47/11.

— Чего только не было у людей со времен, когда жили неандертальцы! — сказал парикмахер.

Он с увлечением рассказал нам все, что написано о нашем предке в энциклопедии.

А о здешних местах сказал так: «Да у нас, если только как следует покопать, этих неандертальцев не сосчитаешь!»

Улыбка города

«Пойду-ка я в город Бремен и стану там уличным музыкантом», — подумал осел, когда хозяин выгнал его из дома.

При слове Бремен что каждый из нас вспоминает? Старинную сказку! Хорошо ли знаем географию или плохо, с детства мы помним, что есть где-то Бремен… Бремен лежал у нас на пути.

Делать в городе было нечего. Но в путевой книжечке мы прочли: «Есть памятник сказочным музыкантам». И решили заехать.

В середине города хода машинам нет. Только пешком. И это делало древний немаленький Бремен уютным и привлекательным. На самом почетном месте на людной площади город дерзнул поставить монумент свинопасу — пастух с рожком, а рядом — собака и десяток свиней с поросятами. Взрослые улыбались. Ребятишки визжали от удовольствия, залезая на бронзовых хрюшек.

В поисках сказочных музыкантов мы завернули за угол и вдруг увидели музыканта живого. У палаток, где продавались шары, открытки и сладости, играл шарманщик. Он был во фраке, в белых перчатках, с галстуком бабочкой и в котелке. Одежда предупреждала: не принимайте меня за нищего — я на работе. Инструмент его, походивший на сундучок, поставленный на попа, внизу снабжен был колесами. И музыкант легко менял место на площади. Сбоку шарманки на стульчике сидела тряпичная обезьянка-завхоз.

Когда в железную кружку залетала монетка, обезьянка благодарно салютовала.

Полное собрание сочинений. Том 15. Чудеса лунной ночи - _33.jpg

Бременские музыканты.

Множество ребятишек желало увидеть это приветствие. Подходили и взрослые. Шарманщик всем кивал, улыбаясь, и, смотря по тому, какая группа туристов тут появлялась, играл то «Дунайские волны», то «Марсельезу». Был он очень уместен на этой старинной площади. Казалось, он тут и родился в какую-нибудь новогоднюю ночь сразу с усами, с бородкою клином, с озорною улыбкой.

Мы украдкою сняли его, не зная, как относится он к фотографии. Но он подмигнул: «Чего там, валяйте! У каждого свое дело». И мы подошли познакомиться.

— Я известен, как органист Франц. Но когда я снимаю этот наряд и надеваю свитер и джинсы, то становлюсь Бернтом Францем Фишером.

Мне тридцать восемь… Вы, я вижу, газетчики, и наперед знаю все ваши вопросы. Инструмент у меня не старинный. Сделали по моему заказу. Исполняет тридцать разных мелодий.

— Среди них нет ли, скажем, «Катюши»?

— О, да вы из Москвы! Занятно…

В короткой дружелюбной беседе мы узнали, что органист Франц со своим инструментом побывал на фестивалях народной музыки во Флоренции, Вене, в Берлине.

— Говорят, что бродягой-шарманщиком надо родиться. Скорее всего, я им родился. Но двадцать лет потерял — служил коммивояжером, продавал знаменитый одеколон. Осточертело всем подносить к носу флакон: понюхайте, что за запах! Случалось, меня прогоняли взашей. А тут я нужен. Я это чувствую.

Мы подарили Францу московский гостинец и попросили: нельзя ли нам снять его возле скульптуры?

— A-а, с коллегами рядом… Конечно! Все газетчики обязательно просят об этом. Я даже могу угадать, как будет названа ваша заметка. «Улыбка города» — так ведь?

Мы засмеялись, потому что именно эти два слова уже подчеркнули в блокноте.

На ходу, передвигая тележку с шарманкой, Франц показал нам оправленные в целлофан вырезки из газет — парижской, лондонской, мюнхенской, пражской, — целый альбом.

— Все про меня. И обратите внимание — заголовок, как будто все сговорились.

Мы проводили Франца до «сцены» возле палатки с шарами.

— Вообще-то, — сказал он серьезно, — я в Бремене пришлый. Езжу из Кельна. Вы понимаете, почему…

Вот он на снимке — веселый народный артист старинного города Бремена. А рядом — знакомые персонажи из сказки. В Бремене есть большой знаменитый оркестр. Но было бы просто странным не увидеть в Бремене уличных музыкантов.

Тут жил Мюнхгаузен

И еще одна строчка из детства: «Я выехал в Россию верхом на коне…» — так начинается знаменитая книга, герою которой суждена вечная жизнь наряду с Робинзоном, Дон Кихотом и Гулливером. Ну помните: герой летал на ядре в неприятельский лагерь, и потом еще лошадь его никак не могла напиться, потому что была разрублена пополам и вода из нее вытекала… Да, конечно, речь идет о бароне Мюнхгаузене! Но вот что занятно: барон, оказывается, был реальным лицом. Известно место, где жил Мюнхгаузен, даже дом сохранился.

И вот мы стоим перед этим старинным немецким домом. В сквере напротив журчит вода.

Э-э, да ведь это ж та самая лошадь, ставшая тут фонтаном.

Название городка Боденвердер. Провинция — глуше некуда! На главной улице ребятишки играют в футбол. Местные ухажеры через окошко харчевни любезничают с буфетчицей.

Завсегдатаи харчевни играют в карты. Один из них, рыжий и тучный от пива, продолжает, как видно, лучшую из традиций Боденвердера — «заливает».

История городка людьми великими небогата, и поэтому царствует тут Мюнхгаузен: дом Мюнхгаузена, кино «Мюнхгаузен», музей Мюнхгаузена, аптека имени Мюнхгаузена.

— Туристов много?

— Тем и живем, — отвечает хозяин харчевни, поджаривая для нас сосиски.