В музее — старинные ружья, пистоли, шпаги, гравюры, охотничья сумка, рожок, пожелтевшие книги. Ну и, конечно, портрет знаменитости.

На посетителей смотрит красивый осанистый человек лет тридцати. Кираса. На боку шпага.

Пудреный парик в духе времени. Иероним Карл Фридрих Мюнхгаузен. Родился тут, в Боденвердере, 11 мая 1720 года. Восемнадцати лет выехал в послепетровскую Россию на службу к императрице Анне Иоанновне. Служил в гарнизонах Петербурга и Риги. В двадцать лет получил звание лейтенанта, а потом ротмистра. О последнем чине сохранилось свидетельство — указ императрицы Елизаветы. «Известно и ведомо будет каждому, что Еронимус Мюнхгаузен, который Нам верно служил, для его оказанной нашей ревности и прилежности в наши ротмистры всемилостивейши произведен 20 февраля 1750 года».

В этом чине, женившись на некой Якобине, дочери обедневшего прибалтийского дворянина, барон Мюнхгаузен вернулся на родину в свой маленький Боденвердер. Вел хозяйство, охотился.

И от скуки рассказывал о службе и приключениях. Надо полагать, привирал и, наверное, искусно, с лукавством — «не любо, не слушай, а врать не мешай». Боденвердерцы утверждают: «Послушать барона приезжали из разных мест».

Никому неизвестно, как далеко заходил в фантазиях сам Мюнхгаузен. Летал ли он за топориком на Луну, пас ли пчел при дворе у султана? Если так, то реальный Мюнхгаузен был пародистом, забавлявшим слушателей лукавой насмешкой над старейшей из человеческих слабостей. Но, скорее всего, служака-барон всего лишь дал повод талантливым людям остроумно, изобретательно посмеяться и позабавиться. Говорят, в остроумии этом изощрялись многие из владевших пером. Но автором книги «Приключения барона Мюнхгаузена» является немец Рудольф Эрих Распе. В недавно вышедшей у нас этой книжке иллюстратор Майофис сделал, нам кажется, роковую ошибку: набрал для рисунков сказочный стиль. И все погибло: сказка есть сказка. Не превзойден в понимании жанра лукавой усмешки классик Доре. Его тщедушный старик Мюнхгаузен при всех фантазиях остается для нас как бы реальной фигурой. В этом — магия вечной книги.

Вернемся, однако, еще на десять минут в Боденвердер. Покинув музей, заглянули мы в аптеку имени барона Мюнхгаузена. Аптекарь был один, и мы рискнули шутить.

— Здравствуйте! Прямо из Москвы к вам, в Боденвердер, приехали за лекарством.

Аптекарь замешкался лишь на секунду:

— А, конечно! «Я выехал в Россию верхом на коне…»

Обе стороны засмеялись. Но когда аптекарь узнал, что мы действительно из Москвы, он вдруг забегал, как молодой петушок, полный большого расположения к гостям.

— Что вам угодно?

Мы честно сказали, зачем пришли.

— Понимаю. Но, может быть, все-таки чем-то могу быть полезным?

Мы, признаться, подумали, что полагается что-то купить, поскольку побеспокоили человека и сказали: ну, может, от насморка что-нибудь…

Надо было видеть, с каким старанием провизор составлял носовой эликсир. В изящный флакончик он капал не менее чем из восьми, а может, и десяти коричневых сосудов со стеклянными пробками. Довольный работой, он вручил нам лекарство, рассказал, как надо им врачеваться, но отказался от платы.

— ?

— Понимаете… — сказал аптекарь. — Нет, это нельзя рассказывать так вот, стоя. Заходите сюда!

И мы услышали рассказ о том, как аптекарь из города Боденвердера Ганс-Герт Дизинг выехал в прошлом году в Россию. Выехал, разумеется, не верхом на коне, а на машине, на желтом прекрасном «Порше». Все было у него хорошо до окрестностей Новгорода. А там не поделил дорогу аптекарь с каким-то нашим грузовиком.

Сам — ничего: был привязан. А желтый «Порше» путешествовать уже не годился.

Десяток цветных фотографий, сделанных Гансом на месте и разложенных теперь перед нами, можно было для устрашения шоферов вывешивать на щитах у пунктов ГАИ. «Я подумал: «Ну все, пропал!» И можно представить, как испугался аптекарь из Боденвердера в то злосчастное утро под Новгородом: чужая страна, чужие люди, о которых чего он только не слышал! Но какой-то милиционер, какая-то медсестра, какой-то «начальник района» сердечно вошли в положение немца, ободрили, обогрели и приютили. «Я даже получил полную страховку за «Порше»!»

Вернувшись домой, аптекарь Ганс-Герт Дизинг рассказал землякам о своих приключениях. Качали головами и улыбались: мол, знаем мы этих рассказчиков. «Но я так же вот разложил фотографии — смотрите! Вот этот милиционер, вот медсестра, вот еще один человек. Поверили!»

Новгородцы, читая эти заметки, вспомнят, наверное, историю с немцем из Боденвердера. Как видим, их сердечная доброта и участие не забыты.

По случайности теплый дождь благодарности пролился на наши головы. Ганс-Герт Дизинг не знал, куда и как гостей посадить. Пригласил нас поужинать. Но мы спешили. Тогда он достал две изящные фарфоровые емкости с лечебным бальзамом из семнадцати трав — «обидите, если откажетесь». На сосудах была изображена эмблема аптеки — человек в треуголке, летящий на пушечном ядре. С такой же эмблемой были визитные карточки Ганса и календарики на 1984 год.

…Покидали мы Боденвердер, когда городок уже спал. Тихо журчал фонтан-лошадь. Сонно тек Везер. В черте города на придорожной траве беззаботно играли два кролика. Никто бы не знал, что есть на земле Боденвердер, если бы не Иероним Карл Фридрих Мюнхгаузен.

 _{Фото автора. 25 марта 1984 г.}

(Окно в природу)

Рассмотрите внимательно снимок. Перед вами один из самых замечательных верхолазов.

Толстый и ровный ствол дерева, ни сучка, ни наклона. Непросто одолеть высоту. Но как мастерски ловко одолел ее леопард! Для гибкого тела, для сильных кошачьих лап довольно шероховатой коры, чтобы взять высоту.

Мало этого! После охоты остаток еды, нередко весящий больше, чем сам леопард, зверь для сохранности прячет на дереве. Вот так, подтягиваясь на лапах, он лезет вверх, а ношу держит в зубах.

В африканской саванне мы, помню, увидели леопарда, дремавшего на дереве возле самой дороги. Стали его снимать. Но зверь решил, что мы имеем виды на запасы его еды. Он потянулся, зевнул, взял зубами висевшую на суку антилопу, тихонько спустился на нижние ветки, прыгнул, не выпуская из зубов ношу, и по сухой траве понес ее в сторону от дороги.

Дерево, выбранное им для нового укрытия, было не очень толстое, ствол имело слегка наклоненный, и все равно удивительно было увидеть умение желтой пятнистой кошки с немалой ношей одолевать высоту.

У кошек лишь тигр, обитая в лесах, не искушает себя лазаньем по деревьям.

Львы же такому искушению поддаются.

В Африке есть места, где львы отдыхать забираются на деревья — прохладно и нет риска, что сонных затопчут буйволы или слоны.

Великолепный лазальщик по деревьям — наша лесная рысь. Ну и у всех на глазах домашняя кошка. Куда метнется она от собаки? Конечно, на дерево. И смотрите, с каким олимпийским спокойствием взирает сверху она на собаку, вполне понимая: сколько враг ни старается, влезть на дерево ему не дано.

_{Фото из архива В. Пескова. 30 марта 1984 г.}

(Проселки)

Ему семьдесят пять. Прихрамывает — «нашли какие-то соли». На лошадь садиться ему уже трудно. Но каждое утро он выводит своего Воронка, седлает и отпускает пастись под седлом.

Сам идет в дом, снимаете гвоздя карабин, нюхает пахнущий маслом и порохом ствол, с порога прицеливается в ворону, сидящую обыкновенно на сухом кедре возле сарая, и крикнув, как будто выстрелил, протирает карабин тряпкой, водворяет на место. День проходит в неторопливых хлопотах в огороде, на пасеке, в бане, где сушатся на решетах кедровые шишки. А вечером лошадь приходит домой. Старик не спеша снимает седло, поит коня и, вздохнув, садится на скамейку проводить взглядом уходящее за гору солнце.