Оставив друзей у машины возле дороги, я схоронился в кустах на линии перелета и стал терпеливо ждать…

Эти места под Талдомом давно облюбованы журавлями. Они тут селятся в непролазных болотных крепях, но малым числом. Зато осенью с больших пространств европейской России журавли собираются тут в громадную стаю. Они кормятся перед дальней дорогой, продолжают обучать молодняк лёту, приобщают его к коллективному бытию. Днем они на полях, на ночь слетаются в пойму, к Дубне, в камышовые и ольховые крепи с мелкой стоячей водой, с пятачками лужков.

Для местных жителей птицы эти — привычные. Журавлиными криками всегда начиналось тут осенью утро, трубные переклички предшествуют ночи. «Журавлиной родиной» назвал это место Михаил Пришвин. «В гостях у журавлей» называется книжка стихов Сергея Клычкова. Речка, в Дубну текущая, называется Журавлиха. А ведь нет ничего на земле древнее названия речек.

Орнитологи это место, однако, открыли недавно. Быть может, число журавлей, сюда прилетающих, увеличилось и стало заметным.

Место это под Талдомом, по всему судя, лежит на какой-то птичьей дороге. Из кустов я вижу пролетную стайку чибисов. Белобокие птицы сидят, вобрав головы, на лужке, отдыхают. Проносятся стаи скворцов. Суетливо кричат в нестройном полете дрозды. Низко перепархивают курсом на Север трясогузки. Свистя крыльями, пролетает стайка чирков. А вот и самый желанный из звуков — верно он назван трубным, — летят журавли. Низко и прямо на ольховый мой островок. Трое. Скорее всего, семья: мать, отец и не журавленок — уже готовая к путешествию взрослая птица. Но родители еще опекают узнавателя жизни. Заметив в кустах человека, птицы с криком чуть изменяют курс, и я вижу исподнюю черноту крыльев, серые формы идеально приспособленных к лёту тел, темные голенастые ноги…

И вот уже новые крики. Тем же курсом над ольховым кустом пролетает немалая стая — штук сорок. Летят «веревкой», потом образуют шевелящийся клин. Отозвавшись кому-то, снижаются и смолкают.

— Они не улетели. Просто дождь заставил их поменять место…

У кустов появляются двое моих друзей. Шлепая по воде, мы идем низиной к машине.

— Нет, они не улетели. Но надо их поискать…

Житель деревни Бучево Виктор Егорович Иванов охотно берется помочь нам в поисках журавлей. На взгорке он просит остановить машину и, сняв картуз, прислушивается, прикидывает, провожая глазами изредка пролетающих птиц, и уверенно говорит:

— На Апсарёвом болоте надо глядеть…

Минут через сорок мы вылезаем из «газика» на пригорке у околицы маленькой, потонувшей в садах деревеньки. В низине между лесом и деревенькой желтеет ячменное поле. И на нем…

Я не поверил своим глазам. Показалось вначале: отары серых овец сбились в кучу и тихо пасутся. Это была журавлиная стая.

— Не менее тысячи… — сказал Виктор Егорович, передавая бинокль.

В двенадцать раз сокращает стекло расстояние. Видны подробности полевого птичьего стойбища. Большинство журавлей кормится, наклонив к земле головы. Но в каждой «отаре» один-два непременно на страже. И по опыту знаю: достаточно одному заметить опасность и протрубить — вся огромная стая поднимется на крыло.

В этот день ярко светило солнце. Было тепло и тихо. Желтые краски леса и поля сияли в полную силу. Дождями промытая даль синела у горизонта зубцами леса. А внизу по жнивью ходили серые волны. Журавли неспешно передвигались на поджарых ногах, взлетали и тут же садились.

Покрикивали. Это могло значить: кто-то издалека их окликнул родственным звуком. Минут через пять действительно появлялась и плавно садилась новая журавлиная группа, возможно, только что прилетевшая издалека.

Виктор Егорович, наблюдая мое возбуждение, говорит:

— В охотку-то интересно. А мне они с детства известны. Случалось, сидишь с удочкой в камышах, спускаются — чуть картуз с головы не сшибают…

— А есть, Егорыч, люди — ни разу в жизни журавлей не видали. И не слышали, как кричат…

— Да, положительная птица, — соглашается мой собеседник, привалившись спиной к старой груше. — В молодости, глядя на них, я думал: как бесконечна, велика жизнь! А сейчас вот слушаю — тихая грусть. И такой вот солнечный день за подарок судьбы принимаешь…

По остову брошенной баньки у нас за спиной, на припеке тесно друг к другу сидят красноватого цвета козявки-солдатики. Маленький паучок приводит в порядок на солнце блестящую ловчую сеть. На похужлых репейниках кормится стая щеглов. И по-весеннему где-то внизу бормочут лягушки. Наблюдая все это, не упускаем из виду поле, покрытое журавлями. Я пробую снять это чуткое сборище птиц. Но точка съемки неподходящая — сплошная серая масса.

— Сделаем так, — предлагает Егорыч, — я обойду и с другой стороны легонько их строну. А ты уж тогда не зевай.

Обойти поле, не спугнув журавлей, — это километров семь-восемь. Я приготовился ждать.

Но не прошло и четверти часа, как почувствовал: журавли заметно заволновались. В бинокль увидел: в том месте, откуда должен был появиться Егорыч, идут мужчина и мальчик. Они шли дорогой, огибающей поле, и еще не видели журавлей. Но птицы уже их заметили. Громадное серое покрывало на поле заколыхалось. Началась тревожная перекличка. И вот момент: вслед за самыми нетерпеливыми на крыло стала вся журавлиная стая.

Никогда ничего подобного я не видел. Даже в Африке, где скопление крупных птиц — дело обычное. Более тысячи журавлей низко плыли прямо на баньку, возле которой я схоронился.

Они, конечно, меня заметили и разделились на два потока. Вся стая возбужденно кричала, и этот хор из тысячи голосов заставлял трепетать на осинах листы.

Журавли, кажется, рады были размяться. Два потока снова соединились, и птицы стали кружиться над полем, плавно, неторопливо набирая безопасную высоту. Не меньше тысячи голосов! Казалось, что-то важное случилось в желто-синем осеннем мире, и журавли первыми это узнали.

Более часа кружились птицы. Успели подойти мужчина и мальчик. Егорыч вернулся, увидев, что журавли всполошились.

— Ну что же, вот так, возбудившись, могут сняться и улететь?

— Не-е. Это у них что-то вроде учебной тревоги — проверяют готовность к лёту. Покричат, полетают и сядут в поймо.

Взволнованны были лишь мы с мальчиком. Оба впервые видели этот всполох. Журавли между тем, затихая, спускались в пойму. И когда солнце приблизилось к горизонту, в пойменной дымке мелькнули последние их силуэты…

Две недели после этого дня я позванивал в Талдом друзьям.

— Как журавли?

— Летают. Третьего дня кружились прямо над городом — верный признак: скоро отчалят.

А вот известие от самого Егорыча: улетели.

«6 октября не очень шумно снялись и, курлыкая, скрылись. Это значит: осень перевалила к зиме».

 _{Фото автора. 19 октября 1984 г.}

(Окно в природу)

Дело было под вечер. Я шел по опушке, наслаждаясь шорохом опадающих листьев.

Обернуться заставил громкий вороний гвалт. Десятка два птиц в какой-то стремительной кутерьме неслись над полем к опушке. Игра… Но больно уж необычная — с нырками вниз. С наскоками сбоку, с истошными криками. Я успел, как говорят охотники, «навскидку» сделать два снимка, и птицы скрылись за верхушками леса…

«Игра…» — думал я, разглядывая еще мокрую фотопленку, и вдруг понял: не играли, не забавлялись вороны, а воинственно гнались за ястребом. Вот он, снимок. Силуэт ястреба различит даже неопытный глаз.

Появление хищника многих птиц возбуждает, заставляет объединиться, гнать его с шумом и гамом. По верещанью лесной мелкоты нередко мы можем обнаружить сову.

Сидящий филин привлекает внимание соек, сорок и ворон. В угодьях, где надо убавить число разорителей гнезд, на сорок и ворон охотятся с подставным филином. Приходилось наблюдать ворона, которого прогоняли с опушки дрозды. В другой раз за вороном гнались вороны. (Следует знать: ворон — не «муж» вороны, это птица более крупная, более редкая.)