Продолжения фракиец дожидаться не стал. Он все еще держал в руке кубок массийского вина, и теперь резким движением выплеснул его содержимое вилликусу в лицо. Захваченный врасплох, сириец отшатнулся, хлопая глазами. Но едва он начал приходить в себя, как нанесенный со всего размаха удар тяжелым серебряным кубком с инкрустацией из драгоценных камней оглушил его до полусмерти. В тот же миг Калликст вырвал у него стилет и ринулся прочь из комнаты.

Опасаясь, как бы этим клинком и его не зацепило, Дидий Юлиан счел более разумным попятиться, не путаться под ногами. Промчавшись через атриум, Калликст с быстротой молнии вылетел наружу. Сенатор, еще не оправившись от потрясения, открыл было рот, чтобы созвать рабов, послать их в погоню, но тут в его жирное предплечье впились острые ногти, да так, что он взвыл от боли. Повернувшись, он оказался лицом к лицу со своей супругой, она смотрела на него с таким выражением, какого он у нее никогда не видел.

Выскочив на улицу, Калликст забрался на свою лошадь и галопом поскакал прочь. Опрокинул в горячке бегства корзины торговца фруктами, распугал прохожих, чуть не налетел на чьи-то вильнувшие в сторону носилки. Его раны тотчас стали напоминать о себе, он чувствовал, как они открываются на каждом ухабе. В этой бешеной гонке он несколько раз едва не погиб: как раз примерно на высоте его головы торчали балки стропил, служившие основанием для вторых этажей, но он каким-то чудом всякий раз успевал нагибаться, проносясь под ними. Придержал коня он лишь тогда, когда достиг Тибра.

Все еще переживая потрясение, вызванное неожиданным появлением сирийца, он по Фабрициеву мосту перебрался на другой берег. Без упущенных двадцати талантов путь к свободе закрыт, это очевидно. Если сейчас волшебная удача помогла ему ускользнуть от вилликуса, рано или поздно его выследят охотники за беглыми рабами или соглядатаи на службе у властей. К тому же весьма вероятно, что эти последние, принявшись за расследование, заинтересуются теми, с кем он, как известно, водил дружбу. Это самым решительным образом сводит на нет надежду связаться с Фуском.

Поскольку он ехал все время прямо, в направлении театра Марцелла, попадалось много прохожих с другого берега реки, идущих ему навстречу, и беглецу казалось, что все они бросают на него пронзительные обвиняющие взгляды. В голове у него все больше мутилось, и наступил момент, когда он осознал, что находится на перекрестке, откуда начинается Остийская дорога, ведущая к вилле Карпофора.

Елеазар тоже наверняка отправится по этой дороге.

— А что если устроить ему засаду?

У самых городских ворот? Слишком рискованно. Нет, если он хочет все же урвать двадцать талантов Юлиана, остается единственный способ: перехватить управителя, когда он уже возвратится в поместье. Разумеется, это чистое безумие. Но «Изида» отплывает завтра с первыми лучами утренней зари.

Сколько времени он просидел тогда в парке, в укрытии, перед входом в виллу? Осенний ветер, завывая в ветвях уже наполовину облетевших деревьев, пробирал его до костей. Все тело болело. Со вчерашнего утра у него маковой росинки во рту не было, и он чувствовал себя таким же уязвимым, как эти хрупкие пожелтевшие листья, что едва держатся на ветвях. Руки слегка дрожали — от лихорадки. Сердце молотом стучало в груди.

Неожиданно издали донеслось бренчание надтреснутого колокола. Он сзывал рабов к вечерней трапезе. Машинально повернув голову в сторону конюшен, Калликст увидел долговязую фигуру Елеазара, управитель о чем-то толковал с конюхами. Теперь надо было действовать очень быстро, если не хочешь проворонить свой последний шанс. Не отрывая взгляда от вилликуса, он стал осторожно пробираться поближе, прячась за соснами, и достиг конюшен в тот самый миг, когда сириец распрощался со своими собеседниками. Из складок своей туники Калликст вытащил стилет, так кстати похищенный несколько часов тому назад. Елеазар быстро зашагал в направлении покоев Карпофора. Кожаный кошель, притороченный к его поясу, болтался на виду. Чтобы нагнать вилликуса прежде, чем дверь дома безвозвратно поглотит его, придется, не прячась больше, пересечь открытое пространство. Эти несколько туазов... легче добраться до края земли!

Собрав все гаснущие силы души и тела, он бросился вперед, моля Диониса и всех богов, чтобы никто его не заметил.

В самое последнее мгновение, когда до управителя уже было можно рукой дотянуться, тот, словно встревоженный предчувствием, оглянулся.

Вытаращив глаза от изумления и ужаса, Елеазар поднял руку жестом защиты. Стилет вошел в его тело раз, другой, снова и снова, пока он не повалился наземь, весь в крови. Однако у него еще хватило сил издать ужасающий вопль, эхо которого отдалось в парковых аллеях. Теперь — кошель! Его завязки не поддавались. Стремительным взмахом стилета Калликст рассек их. А рабы уже бежали к нему со всех сторон.

Он без колебаний ринулся на ближайшего преследователя, выставив вперед стилет. Человек тотчас отшатнулся, перепуганный. Не обращая внимания па крик, поднявшийся вокруг пего, Калликст юркнул за угол конюшни.

А теперь куда? Кинешься вперед — там господские покои, слева купальня, справа кладовая, за ней кухня. Туда он и бросился, между тем как рабы, заслышав шум, повалили из трапезной во двор.

Через мгновение он уже был в кладовой. Закрыл дверь, ощупью пробрался между бочонков с маслом и тюков с топленым свиным салом к двери, ведущей в кухню. Задохшись, обливаясь потом, он приостановился, пытаясь собраться с духом, прежде чем переступить порог. И боги не оставили его: единственным человеком, который, пренебрегая шумом и криками, доносившимися снаружи, еще оставался здесь, был Карвилий. Безучастный к переполоху, он был поглощен своим делом: начинял медом жирного гуся.

— Калликст? Да как же... Это невозможно!

— Скорее! Мне нужна твоя помощь. Спрячь меня!

— Но... но... Что ты натворил? Что случилось?

— После, Карвилий, после. Заклинаю тебя, они же сейчас прибегут!

Старый повар, совсем потеряв голову, в панике забормотал:

— Укрытие... Надежное место, здесь? Разве что моя каморка.

— С ума сошел! Ее-то они, прежде всего и перероют.

Вопли быстро приближались.

Калликст протянул руку к одному из лежавших на столе ножей.

— Нет! Погоди! Кажется, придумал. Следуй за мной!

Рассвет не пришлось ждать слишком долго. Между тем охота на человека продлилась до поздней ночи. При свете факелов и масляных ламп обшарили каждую пядь земли, все самомалейшие уголки, каждый слуга был допрошен, парк прочесали, воду в бассейне спустили, речное дно взбаламутили шестами. Тщетно. И вот все снова стихло. Поместье, казалось, застыло, кутаясь в лохмотья ночи. Лишь две какие-то тени, крадучись, пробирались к оссуарию.

— Карвилий...

— Что?

— А если нас застигнут?

— Эмилия, ты перестанешь дрожать как осиновый лист? Уже одно то, что никто до сих пор не догадался заглянуть в эту дыру, великое счастье. И все равно, будь что будет! Однажды он спас мне жизнь, я у него в долгу.

Они приблизились к плите, закрывающей вход в оссуарий. Карвилий обеими руками вцепился в кольцо, за которое ее можно было приподнять.

— Уж больно тяжела! Думаешь, у тебя хватит сил?

Старику при шлось долго надрываться, прежде чем, наконец, удалось сдвинуть с места эту массивную каменную глыбу. А Эмилия засунула в образовавшуюся таким образом щель два металлических бруса, с помощью которых они смогли постепенно расширить вход. Скрежет плиты, трущейся о землю, казался оглушительным среди царящего окрест глухого безмолвия, и Карвилий при каждом ее движении говорил себе, что это, должно быть, слышно даже в далекой Субуре.

Наконец вход полностью открылся. Калликст лежал в беспамятстве на дне грязного рва, среди разрозненных костей рабов и скелетов, еще закованных в цепи, на которых можно было различить выгравированное имя их владельца — Карпофора. Повар несколько раз окликнул беглеца, но тот, скорчившись на боку, словно зародыш в материнской утробе, с ладонями, зажатыми между колен, не откликнулся на его зов.