Эти вопросы так его занимали, что он не заметил, как добрался до дому, и пришел в себя лишь тогда, когда увидел перед собой ворота имения Карпофора.

«Подоспел точно к трапезе», — подумал он, отведя лошадь в конюшню. Направился к кухонным помещениям, но вдруг его внимание привлекли крики. Заинтригованный, он устремился во двор, где тотчас увидел целую толпу рабов. Флавия буквально кинулась к нему:

— Скорее, Калликст! Надо что-то предпринять. Елеазар его убьет!

— Убьет? Кого? Да о чем ты толкуешь?

— Карвилия. Скорее!

Девушка пустилась в объяснения, панический ужас делал ее речь бессвязной, но она все твердила о каком-то молочном поросенке, похоже, повара обвиняли в том, что он его присвоил.

— Ты знаешь не хуже меня, — закончила она, дрожа всем телом, — что Карвилий не способен украсть что бы то ни было. Но управитель, он просто голову потерял!

Более не колеблясь, фракиец стал проталкиваться сквозь толпу. Старый повар лежал на земле, скорчившись у ног Елеазара, с распухшим лицом. Разбушевавшийся сириец, вооружась дубиной, словно обезумев, колотил несчастного, а тот, теряя последние силы, уже и не пытался заслониться от ударов. От последнего из них кожа на голове под волосами лопнула, кровь струей хлынула из раны.

— Остановись, Елеазар!

Не дожидаясь реакции управителя, Калликст бросился на него и попытался отнять дубину. Последовала бурная потасовка. В первое мгновение захваченный врасплох, сириец, казалось, позволит противнику подмять его, но ему очень скоро удалось высвободиться, и два тела, сплетясь в плотный клубок, покатились по пыльной земле. Какое-то время в ходе схватки ничего невозможно было разобрать, но вот Елеазар с неожиданной ловкостью вскочил на ноги, во всю мочь размахивая дубиной перед лицом Калликста, между тем как в правой руке у него, словно по волшебству, появился кинжал, заостренный, словно волчий клык.

— Так. Осмелился напасть на своего вилликуса... Ну же, поди сюда, сын шакала, давай, ближе...

Калликст, в свой черед выпрямившись и не отрывая глаз от клинка, принялся кружить, как дикий зверь, вокруг сирийца, выискивая его слабое место. Толпа придвинулась, сужая круг. Ободряющие крики сменились тишиной, накрывшей их словно бы невидимым колпаком. Флавия, охваченная ужасом, замерла в нескольких шагах, затаила дыхание.

Калликст отважился на новую атаку. Попытался ухватить запястье противника, но не вышло. И опять они сверлили друг друга взглядами до тех пор, пока управитель не решился. Целясь Калликсту в грудь, он прыгнул вперед. Фракиец насилу успел отскочить в сторону, подавив крик боли — клинок пропорол ему левую руку.

Используя достигнутое преимущество, Елеазар повторил попытку. Но на сей раз вместо того, чтобы встретить атаку лицом к лицу, Калликст умышленно опрокинулся на спину, увлекая его в своем падении. Их тела вновь сплелись. Каменеющие мышцы, облепленные смесью пыли и пота, прерывистое сопение, вилликус, навалившийся на противника сверху, острие кинжала, нацеленное в грудь Калликсту, который старается отвести его в сторону...

Внезапно он, чувствуя, что больше не сможет противостоять этому напору, свободной рукой вцепляется сирийцу в физиономию, вонзая ногти в глазные орбиты. Издав рычание зверя, попавшего в сеть, Елеазар ослабляет хватку. Мгновение спустя фракиец уже наваливается на него сверху. Выкручивая запястье, заставляет его выронить кинжал, затем, используя свои руки как гарроту, начинает его душить.

Глаза Елеазара мутнеют, он обессилен и чувствует, что смерть пришла. Не слушая окриков, несущихся со всех сторон, Калликст жмет все крепче и крепче. Он ничего больше не видит, ничего не замечает. Им всецело овладевает безумная жажда убийства. Та же самая, что некогда уже обуяла его, тогда он едва не прикончил сводника. Как сквозь туман он видит склоненное над ним лицо Флавии. Она кричит, вопит, но ему кажется, что ее голос доносится из страшной дали, откуда-то из-за горизонта:

— Не делай этого! Они же убьют тебя, прекрати! Они тебя убьют!

Под своими пальцами, твердыми, как мраморные персты статуй, он ощущает пульсацию крови сирийца, бьющейся в его жилах. Потом вдруг вместо перекошенных черт Елеазара, который корчится под ним, проступает лицо центуриона — жуткое видение из прошлого. Но в свой черед исчезает и оно, уступая место искаженному страданием лицу Зенона. Вот когда, словно сраженный собственными наваждениями, Калликст разжал тиски.

Елеазар даже не пытался унять дрожь в руках. Его взгляд походил на блуждающий взор помешанного, движения — на жесты утопленника, чуть живым вытащенного на берег.

— Ты узнаешь, чего стоит покушение на своего управителя! Сперва тобой займется Диомед, а когда он кончит, я приду ему на смену, и ты проклянешь день, когда твоя мать тебя родила!

Елеазар крепко прикрутил запястья Калликста к брусьям в форме буквы «X», установленным посреди двора. Обернувшись к Диомеду, он приказал:

— Ну-ка, за дело, покажи нам, что ты умеешь!

Диомед с понимающей улыбкой щелкнул своим кнутом — на первый раз впустую. Затем, размахнувшись, что было сил хлестнул Калликста по оголенной спине.

— Слишком вяло! — рявкнул Елеазар. — Если не будешь бить сильнее, сам встанешь на его место!

Задыхаясь от боли, фракиец удержал крик. Стиснув зубы, напрягая все тело, словно лук, готовый переломиться, он ждал второго удара.

По мере того как длилось истязание, он стал ощущать, что соленый пот стекает по его рукам и ногам, а при этом в нем нарастало ощущение, будто в поясницу врезаются добела раскаленные лезвия. Тогда он стал безнадежно пытаться сосредоточиться на чем-нибудь постороннем — на чем угодно, только бы не потешить управителя ни единым стоном. Он закрыл глаза и заставил свой дух унестись далеко, очень далеко. От Диомеда с его кнутом. От Елеазара. От Рима. Туда, в горы, к озеру Гем. Чистому озеру, в хрустальной воде которого скользят золотые рыбки...

Когда сознание возвратилось, он поначалу был уверен, что находится где-то на берегу Стикса, реки Царства Мертвых, иначе чем объяснить абсолютно непроглядный мрак, обступивший его со всех сторон? Он лежал в позе зародыша, свернувшегося в материнской утробе, когда же хотел вытянуться, резкая обжигающая боль мгновенно парализовала его. Казалось, все его существо рвется на части. Тогда он замер, стараясь сохранять полнейшую неподвижность, едва дыша, прильнув щекой к влажной земле.

— Госпожа, мне нужно с тобой поговорить.

Две последних ночи напролет Флавия металась, одолеваемая противоречивыми помыслами. Теперь решение созрело. Она доверится Маллии, даже если ей суждено из-за этого страдать. Даже если она заплатит за это тем, что потеряет Калликста.

Неподвижно застыв в проеме двери, ведущей в ее опочивальню, Маллия разглядывала ее, колеблясь между любопытством и гневом. Она не привыкла, чтобы рабы заявлялись сюда беспокоить ее на ранней заре. Не промолвив в ответ ни слова, она полуотвернулась и, отойдя, присела на скамеечку из слоновой кости, стоящую перед бронзовым трельяжем, позволяющим ей созерцать себя одновременно в фас и в профиль. Взяв с мраморного столика на одной ножке шаль — четырехугольное полотнище белоснежной ткани, — она небрежно накинула ее на плечи.

— Причеши меня!

Флавия вне себя сжала кулаки, сознавая яснее, чем когда-либо, что сейчас не время проявлять строптивость.

Обеими руками она высвободила из-под шали тяжелую обесцвеченную гриву, в которую племянница Карпофора соизволила превратить свои волосы. Она взяла гребни, шпильки и ленты, а сама пробормотала:

— Я должна поговорить с тобой о моем брате.

Удивленная, Маллия подняла брови:

— Какой брат? Я же слышала, что ты алюмна, у тебя нет семьи!

— Это верно. Но подобрал меня на улице именно Калликст. С тех пор я всегда считала его своим братом.

— Калликст?

Во взгляде молодой женщины сверкнул интерес. Флавия, видевшая ход ее мысли насквозь, поневоле испытала что-то похожее на раздражение.