Лука проснулся рано на рассвете от непонятной тревожной тоски. Наверное, это от вчерашних долгих тренировок на рапирах или от непрестанных дум об отце, подумал он. Но сердце почему-то щемило. Неужели что-то с отцом? Надо позвонить, подумал он и снова прикрыл глаза.

Старик требует от него безукоризненного владения мечом и своим телом. Говорит, что Лука должен быть как джедай. Кто такой джедай? — подумал Лука. — Может, джедай[21] — это слово «иудей» в другом звучании, более древнем? И почему старый жрец иногда произносит странные выражения, не объясняя их смысл?

Нет, не хотелось думать о тренировках и вечности. Отец! Вот что волновало его сейчас.

Лука открыл глаза и огляделся. В номере было ещё почти темно. Рассвет только-только забрезжил. Он огляделся: старика нигде видно не было. Он встал с кровати и обошёл номер, заглянув в ванную и в прихожую. Никого. Он достал телефон и направился на балкон, чтобы позвонить, не беспокоя Гэбриэла.

Старик тем временем сидел в шезлонге на балконе и наблюдал рассвет.

— Что-то ты сегодня рано поднялся… — весело начал было Лука, подходя к старику, и тут заметил, что по щекам Гэбриэла текут слёзы. Его плечи опущены, будто под гнётом невероятной тяжести или ужасного горя. — Ты плачешь? Что случилось, Гэбриэл? — поразился Лука. — Что-то с отцом?

— Я не смогу тебя убить, — вдруг признался старик печальным голосом. — А значит, Грааль победил. И миру скоро придёт конец.

— О чём ты? Убить? Конец миру? — Лука рассеянно присел на стоявший рядом стул.

Старик тяжело выдохнул, будто прощался с жизнью.

— Ты станешь причиной гибели мира. Ты! — признался он с горечью. — Да, ты последний люцифер. Но ты… из Грааля. Я не смог переубедить тебя. Не смог вернуть на тропу истиности. Ты испорчен до самого основания. Яков, наверное, хороший человек. Но именно он сотворил из тебя Антихриста.

— Я не понимаю тебя… — растерялся Лука. — Почему ты так говоришь? Ты что, ума лишился?

Но старик, будто не слышал его. Он сидел недвижим и печально смотрел перед собой на восходящее солнце так, словно видел его в последний раз.

— А так как я не смогу собственноручно убить последнего из рода, стало быть, и мир защитить от тебя я тоже не в силах.

— Да объясни же, наконец, что случилось?

Гэбриэл оторвался от созерцания восходящего солнца и печально посмотрел на Луку, сидевшего напротив.

— Это сложно. Но я не могу больше оставаться рядом с тобой. Не могу давать тебе священные знания. Ты и так… без них уничтожишь мир. И дальнейшая информация только всё усугубит.

— Что я сделал не так?

— Тебя воспитали не так. А теперь уже поздно тебя переделывать.

— И ты так просто сдашься? Может, ты всё же объяснишь мне, в чём дело? И что так расстроило тебя?

— Расстроило? — печально осведомился Гэбриэл, на мгновение глянув в глаза испуганного Луки. — Это не расстройство. Это печаль по утраченному раю. Это прощание с надеждой на возрождение.

— Я исправалюсь, только объясни, в чём тут дело. Что я сделал не так?

— Ты хочешь ещё спасти эту цивилизацию, вцепившись мёртвой хваткой в её существование. Но все твои действия лишь усугубят её гибель. Она погибнет и без тебя. А ты был рождён для другого. Ты был последней надеждой неберов, бессмертных богов.

— Почему был?

— Потому что, увы, Анакин Скайокер превращается в Дарта Вейдера.[22]

— Я тебя не понимаю.

— Я вижу, как ты грезишь о политике и благоустройстве Мира. Вижу по глазам, как в тебе кипит Сила и жаждет вырваться на свободу, разрушая всё на своём пути. Я не в силах помешать тебе в этом. Я не в силах переделать тебя. Поэтому мне придётся уйти, чтобы не сделать ещё хуже.

— То есть ты считаешь, нам не стоит искать тот проводок во взрывном устройстве, которое когда-то запустили боги, дав людям спички? Нам не стоит перерезать этот проводок и не стоит переориентировать смертных на другое направление развития? Мы должны позволить людям довести до логического конца их жажду самоуничтожения и позволить им уничтожить планету? Ты это имел в виду? Это тебя так угнетает? Или нечто иное? Скажи. Что я сделал не так? Говори же!

— Ты всё делаешь не так. Ты думаешь не так, смотришь на мир не так. А это говорит о том, что однажды ты утратишь юношескую наивность и холодность рассудка, и тогда тебя захлестнут эмоции, страсти и ты… превратишься в того, кем стал Адонай. Ты станешь дяволом. И тогда мир погибнет окончательно, — старик поднялся с шезлонга и намеревался зайти в комнату, но последующая фраза Луки остановила его.

— Тогда убей меня собственноручно, чтобы мир не погиб, — спокойно ответил Лука.

Старик остановился и посмотрел через плечо на молодого бога, заглянул в его глаза, стараясь понять, что подразумевает такой ответ юноши: смирение, вызов или нечто более страшное.

— Если ты сомневаешься в том, что я смогу кого-то спасти и возродить… Если ты думаешь, что я стану дьяволом, то зачем же равнодушно удаляться? Если ты считаешь, что убив меня, ты сделаешь одолжение людям, то я пойму это… и приму.

— Одолжение людям? — переспросил старик.

Он вдруг круто развернулся и упёрся взглядом в глаза ученика. Вспомнил себя в молодости, вспомнил необъяснимую саморазрушительную тягу к избавительной смерти, вспомнил, как когда-то сам пошёл на муки распятия.

— Ты можешь спасти людей, — заговорил Гэбриэл, — можешь, но только указав им их истинное место, только удалившись от них, только не вмешиваясь в их эволюцию и естественный отбор. Но ты не слушаешь меня. Тебя не должно волновать их существование. Они выживут, если выживет наш род. Но ты упорно не хочешь этого услышать. Ты рождён не для того, чтобы быть Иисусом, Буддой или кем-то из тех, кто был в прошлом. У тебя была иная миссия. Но, боюсь, когда не станет меня, ты сделаешь всё по-своему, и тогда мир рухнет окончательно.

— Значит, чтобы спасти людей, ты готов убить меня? Ради людей?

Наступила продолжительная пауза. Гэбриэл в упор смотрел на Луку, а тот — на старика, будто устраивая соревнование, кто кого переглядит.

— Не ради людей. Ради Блага Живого.

— Ты серьёзно?

— Я не смогу тебя убить, — наконец произнёс старый жрец. — Не смогу убить последнюю надежду на Спасение моего вида. Поэтому я просто покину тебя, чтобы не возбуждать в тебе гнев. Поступай, как знаешь. Я не могу тебя переубедить. Это бессмысленно. То, что закралось в тебе от уроков отца Якова, уже не вытравить. К сожалению. Я тут бессилен.

Повисла тишина. Лука был смущён и обескуражен, а старик подавлен. Его плечи и вовсе опали, руки безвольно повисли вдоль тела и глаза утратили свет надежды.

— Значит, я никогда не смогу жить, как нормальный человек? — грустно спросил Лука.

— Ты не человек, — чуть не плача от досады, напомнил ему Гэбриэл. — Вот, наверное, причина, почему ты так хочешь на них походить. Ты должен понять это и принять. Ты не человек. Люди были созданы, чтобы служить богам. И поначалу всё так и было. Но из-за роковой ошибки боги впоследствии сами стали рабами смертных. И то, что сегодня творится в мире, — наша вина. Это мы освободили людей, выпустили джинна из бутылки, а теперь готовы всеми способами ублажать этого мерзавца, только бы утихомирить его, усыпить и заманить снова в рамки, в границы того злополучного кувшина. Угождая своим бывшим рабам, мы предали свои идеалы, свою истину, своих предков и самих себя. Это мы повинны в том, что знания богов разрушают эту планету руками безмозглых смертных, что они плодят подобных себе монстров, превращая всё прекрасное во всё омерзительное, отвратительное и безобразное. Наше проклятие — люди. А ты хочешь их спасти… Да вдобавок ещё и походить на них стремишься. И этому безумию нет конца.

— Тогда я должен умереть?

— Да.

Лука задумался. Он вспомнил отца Якова, вспомнил друзей и своих телохранителей…