— Тогда что мы будем строить, если не Рай?

— Рай можно построить тогда, когда богов станет больше чем людей. А нашей задачей на сегодня является выжить. Выжить и стать прародителями новых богов.

— Значит, я не смогу помочь тем людям, которые живут сегодня?

— Нет, не сможешь. Им уже никто не поможет. Только облегчить страдания на короткое время смогут их священники. Как смертельно больному делают инъекцию морфия. Он не лечит, только снимает боль умирания.

— Так отец просто помогает им спокойно уйти в мир иной? И ничего другого?

— Ничего другого.

— Что ж, и это не плохо.

— Он спасает их душевный покой и готовит к смерти. Пойми, это — не равнодушие и хладнокровие, жестокость или безучастность. Это эволюция. Так было всегда: одни уходили, на их место приходили другие. Пришло время новой формации, новому виду. Человечество как вид спасёт лишь катастрофа, но никто-либо из смертных или бессмертных. Понимаешь?

— С натяжкой, — признался Лука.

— Спасти человечество, это не значит, спасти всех смертных, все девять миллиардов, это — спасти лучших из лучших, то есть избранных. И Христом для них может стать на самом деле или гигантский метеорит, или извержение гигантского вулкана. Это и будет спасение для вида людей.

— Я привык под спасением понимать спасение буквальное, а не гипотетическое.

— Только в этом случае, лишь после катаклизма ты станешь новым богом для будущих поколений. От тебя и твоих моральных и нравственных качеств зависит, какими станут люди будущего. Если ты допустишь ошибки, которые в дальнейшем погубят дух в новых людях, ты потом будешь сожалеть и мучиться, словно в аду, как теперь это делаю я. Я до последнего надеялся, что смертные поймут меня и правильно воспользуются знаниями, смогут сами их применять. Но нет. Они гибли сами и повергали мир в жуткий хаос. На протяжении всего своего существования я искал тех, кому могу довериться, и кто вместе со мной займётся усовершенствованием новых людей. Но книги, которые появлялись после общения со мной, люди всё равно прятали. А когда их находили, то они попадали к алчным извращенцам, жаждущим власти. И теперь я жалею, что вообще появлялись подобные трактаты и кодексы. Ибо лишь единицы способны были уловить в них истинную ценность. Е-ди-ни-цы! Человечество никогда не будет готово воспринять знания богов, никогда. Им нужно всё преподносить в качестве примера из их собственной жизни. И только так.

— То есть в притчах и баснях.

— Совершенно верно.

— Неужели не было ни одного человека, который бы понял тебя именно так, как ты того хотел?

— Были. Но и они погибли от руки человеческого зла.

— Кто это были?

— Одного звали бесстрашный воин Саладдин,[23] а другого граф Джованни Пико Мирандолла.

— Я думал, ты назовёшь пророка Мохаммеда. Того, кого ты любил больше всех, и учил терпеливо, представившись ему несторианским старцем.

— Я любил их всех… По-человечески, как родитель. В этом-то и была моя ошибка. Ибо я пытался быть человеком. Поэтому я хочу, чтобы ты не повторял мою ошибку.

— Ты, правда, душил Мохаммеда, заставляя его читать?

— Я не собирался его убивать. Просто хотел припугнуть и заставить мыслить. Чтобы придушить кого-то нам необязательно применять физическую силу, достаточно взгляда. А зная, что у Мохаммеда больное сердце, напугать его не составило труда.

— Не слышал, чтобы у него было больное сердце, — Лука изобразил озабоченность.

— Когда мальчику было три года, он перегрелся на солнце и у него случился удар, сердце остановилось.

— А ты чудесным образом оказался рядом.

— Ну, это было вовсе не чудо. Я часто путешествовал по тем местам.

— По легенде архангелы Гавриил и Михаил вскрыли ему грудную клетку и очистили сердце.

— Нет, грудную клетку я ему не вскрывал, просто снова завёл его сердце электрическим ударом нашей силы. Я покажу потом. С тех пор сердце у него болело регулярно. Во время этих приступов он отключался от действительности и, как бы сегодня это назвали, подключался к информационному полю Вселенной.

— Как это?

— Так же как это делали в своё время Кейси и Тесла: один во сне, другой в забытьи.

— Но если он был таким чутким, зачем же ты его пытался напугать?

— Затем, что он не верил в собственные силы и способности. Он думал, что это обыкновенные видения, сны или бред. Я просто заставил его озвучить то, что он видит во время приступа.

— То есть он не в буквальном смысле читал написанное?

— Он видел всё это своим духом. Видел прошлое и будущее.

— Ты был его наставником?

— Я им гордился, как собственным сыном. Берёг до поры до времени, позволяя ему насладиться обычной земной жизнью, познать счастье, достаток, удовлетворение, уважение соседей и любовь женщины, чтобы сформировать правильный взгляд на мир и правильное отношение к окружающим людям. Чтобы в нём даже не закралась ожесточённость, обида или озлобленность, чтобы он оставался чистым и непорочным как можно дольше. Но и он познал потом разочарование в людях. И тем был несчастен. Увы. Это его и подкосило, украло в нём непосредственность и жизнерадостность.

— А он знал, кто ты на самом деле?

— Думаю, что нет. Он считал меня несторианским монахом и кудесником. И я его не разубеждал.

— И долго ты был кудесником для него?

— Нет. Мне было достаточно указать ему лишь путь, а следовать полагалось ему самому. Убедившись в правильности его направления, я оставил его. Но я действительно приглядывал за ним издали. Памятуя о трагической судьбе Вараввы, я берёг Мохаммеда, как мог, ограждая от низости и человеческой скверны, но от всего же не убережёшь. Он был для меня последней человеческой жемчужиной…

Гэбриэл тяжело вздохнул, вспомнив те далёкие времена. Его глаза заблестели от навернувшихся слёз.

— И сколько лет тебе уже было тогда?

— Тысячу двести шестьдесят, кажется… Он был уникальный человек. Он был Человек! — многозначительно проговорил Гэбриэл. — Люди не знают его на самом деле. И судя по всему уже и не узнают. А жаль…

Тут подошёл автобус, которого они ожидали, и старик с парнем поднялись с камней и вошли в салон.

— Но Христос… — начал было Лука. Старик тут же перебил его.

— Забудь ты этот бред! Не было никакого Христа! Не было! Это всего лишь такая же аллегория, которую способны понять смертные. Самое важное из этой сказки — притчи! Всё. Больше ничего.

— Тише, нас услышат и не правильно поймут.

— Люди всегда всё не правильно понимают.

— А книги…? Те книги…ещё сохранились?

— Какие книги?

— Которые писали твои ученики.

— Наверное, сохранились где-то в тайных обществах. Но зачем они тебе? Я тебе и так всё расскажу. Вот только не уверен, что это принесёт пользу. Ведь ты зациклен на христианстве.

— Я готов умереть и родиться заново.

— Посмотрим, — пробурчал старик.

— Мама ещё тогда писала, что истинным Богом для нас является планета Земля, — пытался перевести Лука разговор в другое русло.

— Она правильно писала. А ты что же, всё ещё сомневаешься? Ты не согласен с этим?

— Согласен. Но откуда вы всё это знаете? Ведь частица не может познать целое!

— Позже объясню.

— Так как мне тебя называть: учитель Неброэль, достопочтенный Люцифер или дедушка Гэбриэл?

— Да какая разница?!

— Но всё же.

— При рождении я получил имя люцифер Мефрес. Гебра-Птах — это… своего рода национальность или название колена, имя рода, фамилия, так сказать. Как тебе больше нравится. Люцифер — духовный титул. А Неброэль — это всего лишь конспиративное имя среди тех, где я жил в тот момент. Иногда я назывался Габриэлем, Пакиелем, Джебутти или Джебраилом, это точно. У меня была масса имён, арабских, греческих, итальянских, немецких, индейских, американских, английских… В общем, много всего.

— Понятно.

— Богам нужен герой, — неожиданно заговорил он на другую тему. — Герой среди смертных, гигант духа. Нужен, чтобы верить в людей.