Он насторожился:

– Я не отказываюсь от своих слов. Конечно же, вы это делали…

Она договорила:

– Заканчивай, не останавливайся. Ты говорил, что мы и сейчас такие же.

– Ну, – проговорил он с некоторым чувством неловкости, – это, возможно, полемический перехлест…

Она покачала головой:

– Нет. Вовсе нет. Мы в самом деле такие. И мы приняли меры к тому, чтобы Израиль отныне никогда-никогда не был разрушен.

Холодом повеяло в комнате. Стивен ощутил ужас, холодный ужас, губы похолодели, он едва произнес:

– Ранцевые бомбы?

– Ранцевые бомбы, – повторила она. – Еще в семидесятые годы мы начали провозить их в самые крупные города США и Европы. Там они и сейчас, надежно упрятанные. И с каждым годом таких бомб становилось все больше.

Ави кивнул, поднялся.

– Стивен, – проговорил он, – можешь мне поверить, они в самом деле надежно упрятаны в городах Америки.

Мария вздохнула и сказала совсем другим голосом:

– Стивен, Стивен… я уже спрашивала тебя… почему ты уверен, что победителем выйдет… человечество?

Ави почти сочувствующе кивнул Стивену, Мария спрятала пистолет и отодвинулась к двери. Ави сунул руку ей в карман, выудил ключи и бросил на стол перед Стивеном. В глазах контрразведчика была грустная насмешка.

Затем они ушли, а он долго сидел в ее квартире, тупо глядя в стол и чувствуя, как темное отчаяние поднимается из глубин рациональной души. Насчет бомб, конечно, бред, Ави нарочито создавал иллюзию очень открытого и правдивого человека, чтобы в конце концов всобачить ему эту дезу. Может, только потому и не пристрелили, чтобы он как можно скорее сообщил о страшной угрозе в штаб.

Конечно, сообщит, но там посмеются. А по возвращении, сказал себе яростно, срочно к психиатру. Не к психоаналитику, к этим все ходят регулярно, это как бы правило хорошего тона: демонстрировать безукоризненную прозрачность мыслей и чувств, как в банковских операциях, а к настоящему специалисту, что возится с психами, получившими тяжелые расстройства.

Они же явные психи, как можно заявлять такое, и непонятно, что в нем дрогнуло, что дало трещину. И сейчас чувствует себя без опоры под ногами, хотя это настоящее безумие. Даже не в том, что Израиль снова может уцелеть, этого не случится, США – не Вавилон, не Эллада и не Рим. Меры приняты, даже со стократным запасом, это уже самое окончательное решение еврейского вопроса, но самим намеком, что большинство… может быть не право. Даже не право.

Кощунственным намеком.

Отвратительным.

Он встал из-за стола, тугой узел в желудке чуть ослабил хватку, но во рту сухо, а в груди горько, словно на своем же ранчо упал со смирного коня и ухватил зубами куст полыни. В квартире будто незримый покойник, Стивен походил взад-вперед по комнате, взгляд все время цеплялся за ключи. Странный жест: оставить их противнику, мол, ну укради, укради мое столовое серебро, чтобы я о тебе плохо думала!

А вот вообще не уйду, мелькнула мысль. Сейчас пойду на кухню и приготовлю ужин. А когда Мария вернется, поговорим уже без всякой политики, идеологии, религиозных различий. В конце концов, это у них тут в Израиле средневековье какое-то, пусть выглянет в окно на окружающий мир!

Есть же в Израиле прогрессивные евреи, их куда больше, чем этих проклятых расистов. Эти прогрессивные организовывают шумные и многочисленные митинги в защиту прав арабов и особенно – жестоко притесняемого палестинского народа, поддерживают и по мере сил финансируют фестивальные шествия педерастов… то бишь геев – вот бы их всех в газовые камеры! Но в данном случае свобода для пидоров означает свободу вообще, и потому демократически мыслящие евреи, морщась и зажимая носы, все же поддерживают и требования свобод для геев, и протесты против оскорбляющих достоинство обысков палестинцев…

Именно они следят за ортодоксально настроенными иудеями, о каждом противозаконном шаге сообщают то в суды, то в полицию, то в прокуратуру, не забывая стучать в различные европейские комиссии по правам человека. Вообще-то это они, честно говоря, и сдерживают еврейских фашистов гораздо больше, чем все европейские комиссии и Штаты, которых везде обвиняют в поддержке Израиля.

Увы, не просто сдерживают, а именно спасают Израиль: дай ортодоксальным евреям чуть больше власти, они бы ввергли Израиль в такую беду, что на них навалилось бы все возмущенное человечество, и уже ни Штаты, ни Европа, ни даже Россия не стали бы Израиль защищать.

– Мария, – выдохнул он, – что ты со мной делаешь? А что, если…

В нагрудном кармане трижды дрогнул мобильник. Стивен поспешно прижал ладонью тонкую ткань, не дожидаясь, когда после паузы прозвучит звуковой сигнал.

Пальцы заученно набрали код, в окошке высветилась короткая надпись: «Одиннадцать пятнадцать к встрече с Джиной». Такой команды не было, но он знал, что на каждого из заброшенных в Израиль коммандос в Лэнгли подробное досье, памятные даты каждого легко выстроить в отдельную колонку и разослать всем индивидуальные сообщения, но каждый после несложного арифметического подсчета получит одну и ту же цифру.

Он, к примеру, даже прожив с Джиной семь лет, все семь лет отмечал не дату свадьбы, она весьма заурядная, а романтическое знакомство, случившееся шестнадцатого апреля на очень бурной вечеринке, после которой они вскоре и поженились.

И если к шестнадцати прибавить одиннадцать пятнадцать, то это значит… операция «Эллинизация» вошла в предпоследнюю фазу. Это значит, что сегодня последний мирный день Израиля. Вообще последний день Израиля.

Завтра Израиля уже не будет.

Если не произойдет чудо.

Из мобильника выдвинулись свернутые, как у жука, крылышки, распрямились в двенадцатидюймовый экран. Зажегся, едва коснулись пальцы, по зеленому полю катится мяч, за ним бегут парни в трусах и майках, передача с соревнований по соккеру, но, когда настанет нужный час, здесь вспыхнет великолепная и грозная надпись: «ИНТЕРЛИНК».

Военно-компьютерная сеть ИНТЕРЛИНК объединяет данные всех спутников США, создавая трехмерное изображение поля боя. Любой пользователь может, орудуя мышкой, прогуливаться по городам противника, по его боевым порядкам. Компьютер-гигант находится в Лэнгли, штаб-квартире ЦРУ, но дисплеи теперь на каждом самолете, танке, десантном корабле и даже у отдельных коммандос.

Сам мобильник сообщит о том мгновении, когда произойдет подключение к всевойсковой сети, а пока что для обеспечения полной секретности у него просто безобидный ноутбук в мобильнике, как у многих, хотя и навороченный, технологически продвинутый.

Он быстро написал на клочке бумаги крупными буквами: «Мария! Я очень люблю тебя. Я прошу тебя стать моей женой. Сейчас я отлучусь, но… я вернусь за тобой. Любящий тебя Стивен».

Подумал, перед «Любящий» дописал «По-сумасшедшему», придавил бумагу тяжелой солонкой, чтобы не сдуло сквозняком, и, заперев квартиру, положил ключ под коврик и вышел на улицу.

Во дворе женщины сразу обратили на него внимание, любопытные сороки. Он заставил себя приветливо улыбнуться, поздоровался вежливо.

Одна спросила сразу:

– А что-то Мария выбежала так, будто за нею гнались! Даже Ави не поспевал…

– У них срочные дела, – объяснил Стивен. – Работа такая, знаете ли… Кстати, с Марией прощайтесь, скоро мы с нею уедем ко мне в Калифорнию. Она согласилась выйти за меня замуж, у меня большое ранчо, а Мария обещала нарожать мне пятерых детей! А то и семерых.

Соседки ликующе зашушукались, на Стивена смотрели уже с нежностью, как на родственника, одна чуть не всплакнула:

– Пятеро… Семеро! Надо детей, надо. А то нас так мало, так мало…

Ага, щас, подумал Стивен, вежливо распрощавшись и выйдя на улицу. Буду я вам плодить жидят! Все будут стопроцентными американцами.

Он прошел от цитадели Давида по улочке Давида: кривой и настолько узкой, что даже локти не растопырить. Свет закатного солнца сияет только наверху, а здесь черно и древне. Небо выгнулось даже не куполом, а почти клином, беспощадный жар оттуда не льется, а опускается широким всеудушающим одеялом.