Командующие армиями, флотом и военно-воздушными силами поздравляли друг друга, морские пехотинцы внесли заготовленное шампанское. Хлопали пробки, Гартвиг подошел к Файтеру с бокалом в руке, такой же сверкающий и брызжущий весельем, как фужер шампанского.

– Господин президент! Вы снова доказали всем, что вы просто гений. И снова сумели спасти американскую нацию и весь мир… от вселенской катастрофы!

Файтер, бледный и осунувшийся, отдача от допинга дает знать болями в желудке и печени, через силу растянул губы в ответной улыбке:

– Да ладно вам… Вы что, дурака выбирали?

К нему тянулись бокалы, он взял с подноса морпеха свой, все по-дикарски восторженно улыбались, поздравляли его и друг друга, звенел хрусталь, Юмекс воскликнул:

– И все-таки… господин президент! Это… это гениально! Как догадались, что взрыва не будет?

– И что вообще, – добавил Гартвиг, – грандиозный блеф со стороны евреев?

Файтер ответил устало:

– Частично потому, что мы сами начали операцию, как великий блеф. Да, частично…

– А еще?

У всех в глазах тот же вопрос, что и у Юмекса, Файтер помедлил, все видели, как набежали морщины на лоб, а в глазах президента появилось как будто нежелание отвечать, но здесь не пресса, все свои, он ответил нехотя:

– Сперва – доведем до конца то, что начали.

Госсекретарь, бледный, как полотно, вслед за Файтером посмотрел на огромный экран. Гартвиг уже подал команду на возобновление прерванной операции, от военно-космического ракетоносца отделился высотный самолет, пошел на скорости, втрое превышающей скорость пули, похожий уже не на самолет, а инопланетный аппарат. Сейчас, как бесстрастно показывают приборы, он неуязвим для зенитных комплексов и самолетов-перехватчиков, а засечь его смогут разве что в момент, когда откроются бомбовые люки.

Президент сказал с нервным смешком:

– Похоже, я сам устарел… До сих пор жду огромный ядерный гриб.

От группы генералов отделился Гартвиг, лицо сияет, походка подпрыгивающая.

– Господин президент, – сказал он с бодрым участием. – Это у всех так. Через пару минут увидите, что все не так…

Взглядом и всем видом показал, что с генералами полный контакт. Хоть и опешили, но продолжение операции восприняли с рвением. Израиль всем намозолил глаза.

Бергманс воскликнул:

– Атомную бомбу? Вы с ума сошли!

– Не атомную бомбу, – поправил Гартвиг строго, – а ядерный заряд. Это не одно и то же.

Олмиц неодобрительно посматривал на госсекретаря, как будто тот не знает, что такое А – бомба малой мощности, сам же вслед за президентом подписывал разрешение на ее разработку, вникал во все детали. Мощность ее всего одна килотонна, это в двадцать раз меньше, чем навязшая на языке хиросимская. И размерами совсем крохотная благодаря нанотехнологичному углероду с острием из обедненного урана. Такая бомба слушается спутниковой навигации, как автомобиль опытного водителя…

Все видели, как от самолета отделились темные точки. Гартвиг начал что-то объяснять, но мало кто слушал, на множестве экранов то эти бомбы крупным планом, то быстро уходящий обратно самолет, дальше бомбы пойдут сами, то выпрыгивают объекты на земле, куда нацелены эти бомбы…

Оператор, уловив желание президента, переключил головной экран на место предполагаемого падения первой бомбы, по дисплею побежала цепочка цифр с указанием толщины железобетонного перекрытия, марки стали и бетона… и тут камера как бы прыгнула вверх, но все успели увидеть в замедленной съемке, как заостренная урановая головка пробила первые метры бетонных плит и пошла дальше вглубь…

– Сорок метров! – воскликнул Гартвиг. – Сорок метров перекрытия…

Камера с большой высоты показывала только небольшую дыру, словно в широком листе бумаги гвоздем пробили крохотное отверстие. Затем из этого отверстия вырвался длинный узкий язык пламени, тут же погас, и взору представилась лишь прежняя дыра, теперь с оплавленными темными краями. Там, далеко внизу, ракета взорвалась в командном бункере, превратив его в пещеру с расплавленными стенами, где радиоактивный камень и металл текут вперемешку.

Один из сенаторов спросил обеспокоенно:

– Как я понял, наружу вырвалась радиоактивная пыль?

– Совсем крохи, – заверил Гартвиг.

– Сколько? – спросил сенатор строго. – Я отвечаю за здоровье американской нации!

– Меньше радиации, чем получаем на пляже, – ответил Файтер, – если полежим больше трех часов под солнцем.

– Смотрите, – сказал сенатор строго, – насколько я понимаю, там скоро появятся наши коммандос?

Вместо Файтера дипломатично ответил Гартвиг:

– Не скоро, очень не скоро. Сперва еще отбомбится седьмая эскадрилья. А еще на тот квадрат нацелены, если не ошибаюсь, крылатые ракеты нашего флота.

Он сделал жест в сторону командующего военно-морскими силами. Адмирал Денинг коротко поклонился.

– Все верно, – проговорил он. – Все верно. Если не будет сигнала о полной и безоговорочной… я имею в виду, Израиль успеет сообщить, что согласен со всеми нашими условиями, по нему будет нанесен ракетный удар со всех наших кораблей, что сейчас подходят к его берегу.

К Файтеру подошел бледный как смерть Бергманс. Глаза трагически расширились, он прошептал:

– Неужели и в нашем, двадцать первом веке… так можно?

Файтер сделал вид, что понял по-своему, кивнул и сказал сочувствующе:

– Вы правы, бесконечно правы. Как можно в двадцать первом веке позволить существовать государству с расистской идеологией?

– Я не о том, – заикнулся Бергманс.

– А я о том, – ответил Файтер почти грубо. Он чувствовал, что готов сорваться, заставил себя говорить тише: – Мы сделали все, что могли. Да, политики должны уметь принимать и непопулярные решения!..

– Это не просто непопулярное… – прошептал Бергманс.

– Это демократическое, – оборвал Файтер. – Мы выражаем волю большинства. Если вас интересует мнение избирателей, то наш рейтинг подпрыгнет до небес! И народы всех стран наконец-то перестанут нас упрекать…

Подошел Гартвиг, Файтер пожал ему руку: в израильском бункере предположительно находились израильские высшие чины. Бункер мог выдержать ядерный взрыв без последствий, однако ракетам нового поколения хватило одной тонны взрывчатки. Обычной. Одна ракета с абсолютной точностью вышибла бронированные двери, а вторая влетела вовнутрь…

На экране все еще вырываются багровые языки огня и черные клубы дыма, словно там внутри бушует огненный ураган, а высшие офицеры хлопали друг друга по плечам, поздравляли с победой.

– Какой ужас, – прошептал Бергманс, – какой ужас…

Файтер недобро улыбнулся. Гартвиг перехватил его злой взгляд, кивнул. Госсекретарь все еще надеется, что этим все закончится!

Президент снова метнул быстрый взгляд на часы. До начала основной фазы операции остались считаные секунды, и уже даже он не смог бы остановить всю чудовищную машину войны, что набрала обороты.

Он видел на дополнительных боковых экранах, как со всех сторон в сторону этой крохотной страны несутся волна за волной тысячи низколетящих крылатых ракет. Их запускают с подводных лодок, самолетов, множества транспортных кораблей, и почти одновременно с ними в воздушное пространство Израиля вторгаются сотни бомбардировщиков-невидимок.

Взметнулись пыль и тучи мелкого щебня на месте зданий, чуть было не спросил, почему нет звука, должен быть ужасающий грохот разрывов, земля там содрогается от чудовищных ударов, но вспомнил, что все это холодно и беспристрастно рассматривает объективами спутник. Вообще над Израилем сейчас триста спутников, все просматривают каждый сантиметр его выжженной солнцем земли.

Здания рушатся замедленно, взамен поднимается серо-желтое облако пыли, иногда сила взрыва выбрасывает крупные обломки. Военный министр обратил внимание на цепочку взрывов, там не пыльное облако, а целая туча опустилась и подмяла землю, десяток крылатых ракет накрыл то ли военный завод, то ли танковую колонну.