В конце концов они так и не смогли договориться и решили довериться судьбе: дядя Леопольдо предложил дедушке Анастазио срезаться в кости. Победивший забирал Элизу. Как мы видели, судьба решила спор в пользу семьи бабушки Мариуччи, и Элиза осталась жить с ней, старой няней Изолиной и тремя дядями: Казимиро, Леопольдо и Бальдассаре, братьями ее отца. Когда на дядю Леопольдо находило настроение телячьих нежностей, он сажал Элизу на колени, целовал ее за ушком и говорил:

— Ты моя, и только моя. Это я выиграл тебя в кости, и пусть только кто-нибудь попробует отыграться!

Все родители ушли. Девочки расселись по партам, заняв свои обычные места.

И тут, за несколько секунд до звонка, в класс робко зашли две новые ученицы. Все сразу поняли, что они из тех бедных девочек, что живут в старом квартале у рынка или на окраине, где город сливается с деревней. И не только по синим выцветшим бантам на шее вместо розовых в голубой горошек, как требовала синьора Сфорца.

Месяц назад бабушка Мариучча вызвала портниху сшить Элизе пару новых школьных платьев — за лето она вытянулась на четыре сантиметра! — и, как обычно, принялась причитать:

— Почему обязательно черная форма? У меня сердце сжимается, когда она выходит на улицу вся в черном, как сиротка из приюта.

Элиза не раз видела этих сироток в их черных накидках — они часто сопровождали похоронные процессии. Сиротки пели на латыни и казались очень грустными. Но стоило опекавшей их монахине отвернуться, как они начинали хихикать, строить рожи, пихаться и толкаться, а если замечали, что Элиза на них смотрит, показывали ей язык. Элиза частенько задумывалась о том, как так получилось, что никто из родственников не добился чести взять их к себе. Может, они играли в кости с приютом, и монахини всегда выигрывали.

А дядя Бальдассаре, когда бабушка сетовала на цвет фартука, всегда заступался за спартанскую школьную форму:

— В ней все мальчики и девочки выглядят одинаково. И не видна разница между богатыми в красивой и модной одежде и бедными в лохмотьях. Форма скрывает все различия и не может породить зависть и соперничество. Мы же столько боролись за бесплатное и обязательное образование; и вот, начальная школа — единая, одинаковая для всех… Школьная форма — это символ равенства, и мы должны им гордиться!

И ничего этот дядя Бальдассаре не понимает, подумала в тот день Элиза, глядя на двух новеньких. И она, и ее подруги способны с ходу распознать бедную девочку по тысяче других деталей.

Не говоря уже о том, что форменные платья могут быть очень даже разными. В таких, например, как у Звевы Лопез и Эстер Панаро, хоть на бал отправляйся: блестящие, со сборчатым подолом, складками и воланами, с накрахмаленным кружевным воротничком и чистым платком в кармашке. А бывают потертые, заштопанные с оторванными карманами и твердым холодным целлулоидным воротничком, который можно не стирать, а просто почистить ластиком. К тому же бедные девочки всегда носят одно-единственное платье, а у остальных по два, а то и по три на смену, да еще разного фасона.

А прическа: сразу видно, что их волос никогда не касалась рука парикмахера. Чистые волосы для них вообще большая редкость, обычно они замусоленные, спутанные, покрытые коркой грязи. А под фартуком сползающие штопаные чулки и ботинки из пожертвований школьного попечительского совета — из твердой, как картон, искусственной кожи, прибитой к подошвам уродскими металлическими гвоздями.

Еще они неприятно пахли, много и заразительно ругались и лучше всех прыгали через скакалку и играли в вышибалы. А еще обычно бедные девочки и мальчики остаются на второй год. Вот Аннина Демуро училась с ними в первом классе, но потом ее два раза оставляли на второй год, и в этом году она должна была снова идти во второй класс: такая худая и высокая среди всех этих девчушек, которые только-только научились писать.

Две новенькие тоже были второгодницами. В прошлом году их видели в коридоре с 4 «В». Видимо, теперь их определили к ним в класс «Г», потому что он самый маленький из четвертых и у них всегда есть пустые парты.

Несколько Кроликов приветливо улыбнулись. Но девочки не смогли войти в класс, потому что учительница остановила их на пороге:

— А вы что тут делаете?

— Нам в канцелярии сказали идти в 4 «Г».

— Глупости. Вы перепутали класс.

Девочка повыше робко повторила:

— Но в канцелярии сказали «Г»!

Тут синьора Сфорца совсем взбесилась:

— Не смей мне перечить, грубиянка! Если я сказала, что вы перепутали, значит, так и есть!

— Но…

— Никаких «но»! Ты, что, слов не понимаешь? Сразу видно, второгодница!

Остальные девочки внимательно слушали, а Приска уже вся извертелась за партой. Учительница позвала служителя, который заглянул в свои бумажки и сказал:

— Все правильно. Эти две девочки записаны в 4 «Г».

— Но это невозможно! — кричала учительница, — пойдите уточните в канцелярии. Мне обещали…

— Извините! — вскочила Марчелла Озио, которая сидела на первой парте в ряду Кроликов, ближе всего к двери. — Простите, синьора Сфорца, может, вы спросите, как их зовут, и проверите, записаны ли они в журнале?

Девочек звали Гудзон Аделаиде и Реповик Иоланда. И их имена были в журнале. Учительница побледнела.

— Так. А почему же у вас тогда нету розовых бантов в голубой горошек? — злобно спросила она.

— В галантерее их не осталось… — пробормотала Гудзон Аделаиде.

— Надо было раньше думать, — отрезала учительница.

Девочки пожали плечами.

— Отлично. Сделайте мне одолжение: отправляйтесь домой, и чтоб духу вашего здесь не было, пока не достанете форменный бант! Вон!

Иоланда и Аделаиде понуро пошли к лестнице. Приска вертелась за партой, как угорь на сковородке.

— Послушай, как бьется мое сердце! — прошептала она, схватив Элизу за руку и прижав ее к груди. — Оно вот-вот разорвется.

БУМ-БУМ-БУМ.

— Не пугай меня! — взмолилась Элиза. Она прекрасно знала, что добром это не кончится — Приска не выносила несправедливости.

И действительно, Приска уже встала и решительно направилась к двери.

— Ты куда, Пунтони? В туалет еще рано выходить. К тому же, надо спросить разрешения.

— Я иду не в туалет, я иду домой, — еле сдерживаясь, проговорила Приска. — Вернусь, когда достану розовый бант.

— Что тебе в голову взбрело? Остановись! Ты что, не слышала, что я сказала твоей маме?

Белые полные руки оказались неожиданно сильными. Они схватили Приску за плечи и водрузили за парту. Учительница велела Марчелле закрыть дверь.

— А теперь начнем урок! — сказала учительница, как ни в чем не бывало сияя пунцовой улыбкой.

— Возьмите ваши тетрадки, — сказала синьора Сфорца после переклички (фамилии Гудзон и Реповик она просто пропустила). — Для начала возьмем тему, которая поможет мне поближе с вами познакомиться.

«Возьмем? — пронеслось в голове у Элизы. — Ты тоже собираешься писать?», и она еле заметно улыбнулась, что не скрылось от орлиного взора учительницы.

— Что тут смешного, Маффеи? Ты хочешь первый день учебы начать с замечания?

Элиза покраснела и уткнулась в тетрадку. Приска нахмурилась.

Учительница подошла к доске.

— Тема сочинения такая, — сказала она и застучала мелом, выводя каждую букву, — «Кем работает мой папа».

Элиза проглотила комок, который застрял у нее в горле. На глаза навернулись слезы. Синьорина Соле старалась не давать сочинения на такие темы. Но синьора Сфорца ведь тоже знает, что у нее нет ни папы, ни мамы. Разве она не поцеловала ее единственную из всех за то, что она сирота. И что ей теперь писать? А что писать Луизелле, у которой тоже нет папы? Кстати, почему это ее не поцеловали. Может, потому что она потеряла только папу, а мама у нее была?