Приска и Габриеле остановились как вкопанные. Они никогда в жизни не видели ничего подобного. Это было странное чудовище, размером почти с курицу, но с короткими лапами, так что пузо волочилось по земле. Оно напоминало дикобраза, потому что было покрыто иглами. Только иглы эти были все разные: одни длинные и твердые, другие шерстистые, третьи как птичьи перья, были еще желтые и мягкие… Скорее даже не иглы, а пестрая свалявшаяся шубка, из которой к тому же торчали ветки с зелеными листочками и красная ангорская нить.

— Что это за существо? — растерянно спросил Габриеле. — Как оно оказалось на пятом этаже?

— Может быть, оно умеет летать… — предположила Приска, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь похожее на крылья. Конечно, если бы оно взлетело и бросилось прямо на нее…

Но чудовище медленно и неумолимо с тихим шелестом ползло прямо к Антонии.

— Я ему не понравилась! Помогите! Приведите кого-нибудь! Позовите отца!

На пороге кухни появился адвокат Пунтони без рубашки и с мокрым полотенцем через плечо.

— Антония, прекратите кричать! Вы разбудите синьору. Немедленно слеза… Черт возьми, что это за тварь?

— Папа, это чудовище, — взволнованно завопила Приска, размахивая вешалкой в надежде обратить в бегство это странное существо.

А Габриеле поджидал его, широко расставив ноги и сжимая перочинный ножик в правой руке.

Из-за спины синьора Пунтони показалась физиономия Инес, которая тем временем спрятала Филиппо в колыбельку. Инес посмотрела на чудовище, но вместо того чтобы испуганно завизжать, расхохоталась:

— Это же Динозавра. Она вернулась! Как она умудрилась так изгваздаться?

Тайну раскрыл Габриеле, который собрал и проанализировал все улики с терпением и проницательностью юного Шерлока Холмса.

Итак, Динозавра сама не могла перелезть через каменную приступку высотой около тридцати сантиметров, на которой держались прутья ограждения и которая отделяла балкон дома Пунтони от залитой гудроном крыши соседнего дома. Но несколько дней назад по груде грязного белья, о которой мы уже говорили, черепахе удалось перебраться на другую сторону. Скорее всего, обследовав неизвестную территорию, она спряталась в тени большого бака, который стоял на соседской крыше и не был виден с балкона Пунтони.

Что она делала эти пять дней, так и осталось тайной. Возможно, с наступлением прохлады она принялась искать дорогу домой и каждый вечер подползала к приступке, чтобы вернуться на балкон. Но белье уже убрали, и вскарабкаться ей было не по чему.

Тем временем гудрон плавился от жары и приставал к панцирю. Густой и вязкий, он забивался во все щели и трещины.

А потом к нему прилеплялся весь мусор, который ветром заносило на крышу: сухие ветки, птичьи перья, бумажки, клочки шерсти из матрасов, которые выбивали на соседних балконах. С каждым днем Динозаврина «шубка» становилась все гуще и длиннее.

И вот наконец, когда бедное животное уже готовилось сдохнуть от жары, голода и жажды (а может, и от тоски по своей маленькой хозяйке), ветер нанес к приступке такую груду бумажек, сухих листьев и другого мусора, что Динозавра смогла вскарабкаться на нее и вернуться домой.

Антония была вне себя от злости. Она была уверена, что черепаха сделала это ей назло, чтобы опозорить ее перед всеми, перед детьми, ее, серьезную женщину за пятьдесят!

А Приска не знала, смеяться ей или плакать. Смеяться от счастья, что Динозавра нашлась, живая и невредимая. Или плакать от отчаянья, ведь ее нужно очистить от всей этой грязи. Она положила ее в картонную коробку с проделанными в ней дырками и высокими бортиками, поставила коробку, накрытую тряпкой от солнца, на балкон в своей комнате и убежала в школу. Все утро она только и думала, что о своей черепахе, и чуть не схлопотала розгой по пальцам, хотя это не входило в План кровавой расправы.

После обеда она взялась за дело с помощью Габриеле и Инес, которая с Филиппо на руках стояла рядом, смотрела и давала советы.

— Сначала оборви все веточки, перья и спутавшиеся нитки. Это несложно. Как курицу ощипать.

Черепаха была какая-то странная, словно оцепенела: она не двигала ни лапами, ни головой, даже под панцирь их не втягивала.

— Она вся в гудроне, он забился в каждую щелочку, бедное животное, — сказала Инес, — сначала можешь поскоблить палочкой, но потом придется растворителем.

Смоченными в бензине кусочками ваты Приска и Габриеле постепенно освобождали Динозавру от этой черной липкой гадости.

— Посмотри на нее! Она не дышит носом! — заметил вдруг Габриеле. — Гудрон забился ей даже в ноздри!

Тогда Приска отыскала зубочистки, окунула в бензин и очень осторожно прочистила микроскопические ноздри черепахи. Динозавра удовлетворенно чихнула.

— Отлично. Порядок. А теперь как следует помыться и натереться маслом, — сказала Инес.

Но Приске пришла в голову еще одна идея:

— Этот проклятый гудрон наверняка заткнул и дырку под хвостом. Бедняжка Динозавра! Пять дней не делать свои дела! Какая мука!

Она положила ее на колени вверх тормашками, схватила ногтями кончик хвоста и вытащила его из-под панциря. Ее подозрения подтвердились. Там тоже был сгусток гудрона.

— Зубочистку! — скомандовала она, как хирург, который просит: «Ножницы! Скальпель!»

— Фу, какая гадость! Куда ты суешься! — воскликнула Инес.

— Посмотрела бы я на тебя с пробкой из гудрона в этом месте целых пять дней!

Когда Динозавру «откупорили», она издала протяжный вздох облегчения и выпустила на пол струю зеленоватых какашек.

— Какая гадость! — повторила Инес.

Смешно, что Инес такая брезгливая, ведь сама-то она, с тех пор как родился Филиппо, только и делает, что меняет ему пеленки и моет попу. По крайней мере, какашки вегетарианки Динозавры, у которой очень простая система пищеварения, не пахнут, ну разве что чуть-чуть травой, как лошадиный помет.

Но именно благодаря брезгливости Инес Приска придумала неожиданный и изысканный способ насолить синьоре Сфорце.

К большому огорчению всей семьи, настроение дяди Казимиро портилось с каждым днем.

— Он становится все более мрачным, нервным и раздражительным, — докладывала Элиза своим подругам.

Казимиро, который всегда был самым болтливым из трех братьев и высказывал свое мнение по любому поводу, теперь после еды, вместо того, чтобы посидеть полчасика в гостиной, покурить со своими братьями, сразу же запирался в своей комнате и сидел там один.

— А еще он стал пожирать карамельки, — рассказывала Элиза. — Представьте себе, взрослый мужчина! Он их не сосет, а жует. Слышали бы вы, с каким хрустом он вгрызается в них зубами! Няня накричала на него, как на маленького, сказала ему, что каждая карамелька — это один оборот бормашины, а он послал ее к черту. Тогда няня расплакалась, а дядя Леопольдо спросил: «Обязательно было так грубить?» И знаете, что ответил на это дядя Казимиро? Он сказал: «Оставь меня в покое. Ты прекрасно знаешь, что это из-за тебя мне так плохо». И дядя Леопольдо покраснел и больше не произнес ни слова.

Все это было очень странно, потому что дядя Леопольдо всегда был с ним очень милым, и даже в последнее время милее, чем обычно.

— Бедняжка! Когда страдаешь от безответной любви, раздражает каждый пустяк… — заметила Приска, которая разбиралась в любви. В одном фоторомане Инес был бразильский офицеришко, который, чтобы выплеснуть свою хандру, стрелял по диким степным кроликам, хотя они ему ничего не сделали.

Элиза не знала, что и думать об этом неожиданном превращении дяди Казимиро. С одной стороны, такое его злобное настроение — идеальное состояние для мести. С другой — она боялась, что дядя уйдет с головой в свои личные проблемы и забудет, что его долг — мстить обидчикам любимой племянницы.

Нужно поторапливаться. А то они рискуют просто так разозлить учительницу и подставить Элизу под удар. А нет ничего глупее, чем бесполезная жертва, как часто повторял дядя Леопольдо.