— Сюда он кладет голову, когда спит.

Она страшно ревновала к трем мужчинам, портрет которых висел над кроватью доктора Маффеи. Их профили были нарисованы в ряд, на головах у всех были странные капюшоны, а сверху лавровые венцы.

Элиза, которая была с ними знакома с детства и сто раз о них спрашивала, объясняла:

— Их зовут Данте, Петрарка и Боккаччо. Это очень древние люди. Все они были писателями.

— Подумаешь, я тоже писательница, — с завистью говорила Приска. И думала: «Но мой портрет дядя Леопольдо почему-то не вешает в своей комнате».

Любовь к дяде Леопольдо и решение стать писательницей родились в сердце Приски одновременно. Вот как было дело. Каждый год в конце декабря фармацевтические фирмы посылали доктору Маффеи кучу роскошных ежедневников: в кожаных и матерчатых переплетах с золотыми буквами на обложках и корешках. Так они поздравляли его с Рождеством и заодно рекламировали свои лекарства.

Естественно, дяде Леопольдо нужен был только один из них. Остальные он раздавал родственникам и друзьям, но ему и в голову не приходило, что такой подарок может понравиться маленькой девочке, по крайней мере Элиза никогда не проявляла к ним никакого интереса. Но однажды Приска с папой пришли в клинику дяди Леопольдо, чтобы поздравить его с Новым годом.

Приска, которая тогда ходила во второй класс, только что сделала удивительное открытие. Она заметила, что если записать одну за другой в несколько длинных предложений, например про маму или про весну, ну, все эти глупые мыслишки, которые все равно толкутся у нее в голове, то получится рассказ. Так просто, что Приска подумала: «Так вот как пишут книги! Может, и я могу стать писательницей?»

Но пока из этого ничего не вышло, наверное, потому что у нее были только тетрадки в линеечку с черной обложкой, ни капельки не похожие на книги. И вообще, она твердо решила быть тореадором… когда вырастет, разумеется. Она смотрела с Инес кино про тореадора, и он сразил ее наповал. Какой у него костюм! А как он размахивает красной тряпкой перед самым носом у быка! Она даже выяснила, что его костюм по-испански называется traje de luz, а красная тряпка — muleta.

— Ты совсем сдурела! — сказал ей Габриеле. — Ты только что записалась в Клуб защиты животных, а теперь хочешь быть мясником на арене.

— Тореадором!

— А тореадор, по-твоему, кто? Настоящий мясник, только в блестящем костюме!

«Ну, я-то не буду убивать быков, — думала Приска, — я буду их другом. Мы с ними будем просто играть и бегать, и все зрители будут нам аплодировать и бросать цветы».

— Все равно женщин-тореадоров не бывает, — презрительно добавлял Габриеле.

«Придется поменять пол», — решила Приска. Элиза ей как-то показала медицинский журнал дяди Леопольдо, и в нем была фотография шофера грузовика из Швеции, который сделал себе операцию и превратился в красивую девушку. «А еще если бы я была мальчиком, я бы могла стать юнгой и путешествовать по миру, — думала Приска, — но что же тогда будет с моими семнадцатью детьми?»

Дело в том, что мама вечно жаловалась, сколько хлопот с маленькими детьми (она, конечно, не говорила «с вами», но кого еще она могла иметь в виду?). Приске это страшно надоело, и она назло решила родить семнадцать детей: восемь мальчиков и девять девочек. Она уже выбрала для них имена — самые странные, какие удалось найти в святцах, и была уверена, что они вырастут очень хорошими и воспитать их будет легче легкого.

«Ну хорошо! Значит, я сначала выйду замуж и рожу своих семнадцать детей и только потом поменяю пол и стану тореадором». Вот что значит научный прогресс.

Но вернемся к тому Новому году и клинике доктора Маффеи.

Когда Приска увидела стопку ежедневников (не меньше десятка!), ее как током ударило. Ей почудилось, что эти цветные блокноты зовут ее, как сирены, чуть не увлекшие Одиссея в глубину моря.

— Заполни меня! Заполни меня! — кричали белые страницы с золотым обрезом. — Возьми перо и закрой меня словами!

Приска уставилась на них как завороженная. Вот они — книжки, которые можно написать! Уже готовенькие, в переплете, как из магазина, только пустые, ждут, пока их заполнят словами и рисунками.

И ровно в эту секунду она решила, что не будет ни тореадором, ни юнгой, а станет писательницей. К тому же это никак не помешает ей иметь семнадцать детей. Она так смотрела на эти ежедневники, что дядя Леопольдо сказал:

— Тебе нравятся? Бери на здоровье! Я все равно ими не пользуюсь.

Как Приска могла отблагодарить дядю Леопольдо за такую щедрость? Только влюбиться в него.

Влюбиться в семь с половиной лет не так-то просто, но Приска справилась: она не раз видела, как это делается в кино и в фотороманах Инес.

Естественно, она никому об этом не сказала. А уж дяде Леопольдо и подавно. Единственная, кому она доверилась, была Элиза.

— Смотри, никому не проболтайся! — велела Приска. — Это тайная любовь.

Элиза сдержала слово, но не прошло и месяца, как Прискину тайну узнали все, по крайней мере в доме Пунтони. Сложно было не заметить, что Приска завесила всю комнату фотографиями доктора Маффеи. Она приклеила их даже на дневник и школьные тетрадки.

Весной, когда в траве под городскими деревьями пробивались крошечные белые ромашки, Приска собирала их и тайком клала на лобовое стекло Его машины. Она засовывала их под дворники, чтобы ветром не унесло. Она мечтала совершить подвиг и заслужить восхищение своего возлюбленного.

Однажды утром Приска проснулась с криком:

— Мама, мама! У меня болит сердце! Я скорее всего умираю.

— Не говори глупости! Ты отлично выглядишь. Кровь с молоком, — сказала мама. — Когда у человека болит сердце, он бледнеет и губы у него становятся синими.

— Но у меня сильно болит вот здесь, в груди. Ай! Ай! Как больно! — кричала Приска.

В конце концов ее прямо в пижаме завернули в одеяло, погрузили в машину и повезли в клинику дяди Леопольдо.

— Что стряслось, малышка? — спросил кардиолог.

— Дядя Леопольдо, послушайте, как бьется мое сердце! Как сильно бьется мое сердце!

Оно действительно сильно билось, но не болело. Сидеть в пижаме и чувствовать, как дядя Леопольдо прикладывает ухо к спине — еще бы оно не билось!

— Ничего страшного… Небольшая нервная тахикардия, — сказал врач, снимая стетоскоп.

— Вечно ты делаешь из мухи слона! Как ты нас напугала! — раздраженно сказала мама.

С тех пор дядя Леопольдо вместо того чтобы раздавать направо и налево ненужные ежедневники, откладывал их для Приски.

Теперь юная писательница могла заполнять страницу за страницей своими рассказами. Иллюстрации к ним она рисовала сама. А когда ей казалось, что у нее не получится, просила Розальбу, которая могла нарисовать что угодно, причем ниоткуда не срисовывая — ни с книжки, ни с натуры. Синьорина Соле ничего об этом всем не знала. Но очень хвалила Прискины сочинения и всегда ставила ей отличные оценки по итальянскому. Последнее сочинение, которое Приска написала в третьем классе, ей настолько понравилось, что она поставила ей десять с плюсом [8].

— Это прекрасное сочинение. Я бы напечатала его в школьной газете, но не буду. И в классе вслух тоже прочитать не смогу, — сказала учительница Приске. — Твоя подруга может обидеться.

В сочинении, длинном как роман, описывалась семья Розальбы. На самом деле оно называлось «Моя семья», но Приске надоело до чертиков писать о папе, маме, Габриеле, Филиппо и Динозавре… Она уже впихнула их в такое количество сочинений, что уже не знала, что про них сказать.