Тот, кого он сначала принял за уборщика, а потом за своего злейшего врага, снова прицелился. Вести огонь по прячущемуся снайперу, пользуясь вместо сошки собственной рукой… для этого надо обладать невероятными способностями.

Два глухих щелчка, две выброшенные гильзы упали на землю. Вдалеке, за спиной у Таркина, кто-то вскрикнул.

Стрелок в зеленом комбинезоне уборщика выпрямился и ловко сложил винтовку.

Сбитый с толку, Таркин растерянно смотрел на него.

Киллер дарил ему жизнь.

– Не понимаю, – пробормотал он.

Китаец повернулся и посмотрел на него серьезными карими глазами.

– Знаю. Поэтому ты еще жив.

Таркин посмотрел на него внимательнее и увидел перед собой человека, исполняющего то, что он считает своим долгом, человека, гордящегося своими убийственными способностями, но не получающего удовольствия от вида пролитой крови. Тот, кто стоял перед ним, ощущал себя не воином, но защитником, сознающим, что на протяжении человеческой истории всегда были такие, как он – будь то преторианский префект, рыцарь-храмовник или самурай, – готовые стать стальным клинком, чтобы другим не приходилось этого делать. Эти люди были тверды и жестоки, чтобы другие могли быть мягки и добры. Эти люди убивали, чтобы другие могли жить без страха. Защищать – таким был его девиз; защищать – таким было его кредо.

Таркин не успел ничего больше сказать – горло китайца как будто взорвалось кровавым облаком. Невидимый снайпер, даже раненный, нашел в себе силы сделать последний, может быть, выстрел, поймав в прицел того, кого посчитал наиболее опасным для себя.

Медлить было нельзя. В любую секунду из-за надгробий и статуй этого сада смерти могли появиться другие. Ему представилась возможность выбора между жизнью и смертью. Таркин рванул к зеленым воротам и остановился, только когда добежал до взятой в аренду машины, которую оставил в квартале от кладбища. Петляя по парижским улицам, поминутно проверяя, не увязались ли за ним преследователи, Таркин пытался осмыслить случившееся.

Детали головоломки не совпадали, слишком многое оставалось неизвестным и непонятным. Кто-то убил Фентона. Кто-то из членов его организации, «крот»? Или кто-то из тех, с кем работал миллиардер, кто-то из правительства США?

И этот китаец… Противник, ставший вдруг союзником. Человек, отдавший жизнь, чтобы защитить его, Эмблера.

Зачем?

Почему?

На кого он работал?

Вариантов было слишком много, тем более что казавшееся невозможным оборачивалось возможным. Таркин – нет, теперь он снова стал Эмблером – подошел к той линии, за которой любое предположение могло увести в сторону, любая догадка – обернуться смертельной ошибкой.

И еще кое-что пугало его: прилив адреналина вызвал далеко не неприятное ощущение. Что же за человек он сам? Сегодня вечером он убивал и сам едва не погиб. Тогда почему он ни о чем не жалеет? Откуда в нем это чувство полноты жизни?

– Не понимаю, – повторила Лорел. Они втроем собрались в унылой комнате отеля «Эндрю».

– Я тоже, – сказал Эмблер. – Все как-то не так, как должно быть.

– Не складывается, – добавил Кастон.

– Минутку. – Лорел подняла палец. – Вы говорили, что все убийства так или иначе связаны с Китаем. Вы говорили о какой-то прогрессии, последовательности, указывающей на некое приближающееся событие. Вы решили, что следующей целью может быть Лю Ань.

– Через месяц его ждет большой визит в Соединенные Штаты, – кивнул Кастон. – Речь идет о событии исторического значения. Речи, обеды, встречи с разными людьми. Куча возможностей. Но…

– Что?

– Неувязка со временем. Слишком большая задержка, если принять во внимание плотность последних событий.

– Никакой задержки. – Лорел открыла сумочку и достала сложенную в несколько раз «Интернэшнл геральд трибьюн». – Вы говорили о статье в «Монд», вот я и подумала…

– О чем?

– О завтрашнем вечере. О большом вечере Председателя Лю Аня.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Эмблер.

– Я имею в виду Всемирный экономический форум. Который проходит сейчас в Давосе.

Эмблер прошелся по тесной комнате.

– Председатель Лю Ань впервые за то время, что находится у власти, покидает Пекин и отправляется на Запад. Он прилетает в Давос и выступает с программной речью, рассчитанной на то, чтобы все вдруг прониклись доверием к «большому тигру».

– Лучше не сказал бы и сам Палмер, – съязвил Кастон.

– И в самом разгаре всего этого торжества его убивают.

– Вычеркивают из уравнения. – Кастон задумчиво кивнул. – Но кто?

Намечается один по-настоящему захватывающий проект. Но не торопитесь, кое-что еще требует уточнения.

После долгого молчания оперативник повернулся к аудитору.

– Мог ли Фентон думать, что это сделаю я?

– А это возможно?

– Здесь вот в чем дело. Я размышлял над смертью Фентона. Для меня убийство – свидетельство чего-то. Что-то вроде свободного конца, который обрезают, когда операция входит в завершающуюся стадию.

– Вы говорите об этом так сухо, так бесстрастно, – заметил Кастон. – Уверены, что никогда не были бухгалтером?

– Спишите это на службу в ППС, – откликнулся Эмблер. – Еще один важный фактор – киллером может быть человек, которого я знаю. Кто-то, с кем я уже работал.

Лорел с сомнением покачала головой.

– ППС гордилось тем, что привлекало лучших. Фентон гордился тем, что привлекал лучших из ППС. Кому можно поручить убийство китайского Председателя, если не самому лучшему?

– И ты считаешь, что если киллер – оперативник ППС, то ты сможешь его обнаружить?

– Конечно.

– Послушайте, – вмешался Кастон. – Вы хотя бы представляете, о чем говорите? Если о Давосе, то мы уже опоздали.

– Нам надо вычислить…

– Нам надо вычислить, что произойдет потом, – угрюмо перебил аудитор. – Потому что последствия… Господи. Последствия… Председатель Лю Ань чрезвычайно популярен в Китае. Как Кеннеди, Папа Римский и Джон Леннон в одном лице. Если его убьют, по всей стране – а это миллиард четыреста миллионов человек – пройдет волна возмущения. И это будет такое возмущение, от которого оглохнет полмира. А если появится что-то – что угодно! – указывающее на связь убийцы с кем-то из американского правительства, возмущение мгновенно превратится в гнев. Представляете, какой понадобится предохранительный клапан, чтобы выпустить гнев миллиарда и четырехсот миллионов возмущенных граждан? Событие такого масштаба способно погрузить мир в войну. Власть в Императорском дворце вполне могут взять военные.

– Такой риск может позволить себе только фанатик. – Лорел покачала головой.

– Например, Эштон Палмер и его сторонники. – Эмблер почувствовал, как кровь отлила от лица.

Глядя в окно, Лорел повторила слова, которые когда-то выражали его юношеские надежды и устремления.

– Никогда не сомневайтесь в том, что небольшая группа активных граждан способна изменить мир. Вообще-то, только так всегда и случалось.

– Будь оно проклято, – прошептал Эмблер. – Ничто не закончено, пока не закончено. Я не позволю, чтобы им все сошло с рук.

Теперь уже Кастон соскочил со стула и прошелся по комнате.

– Они все тщательно продумали. Все учли. Приняли во внимание все возможные сценарии. Кто знает, как долго они это планируют? Для такой операции нужен не только глубоко законспирированный агент, но и дублер. Я проводил аудит нескольких таких операций и знаю, что они все строятся по одному стандарту. Для них обязательно наличие скрытого антиаварийного механизма и кода отмены. И еще их разработчики применяют стратегию отвода удара. Обязательно должен быть крайний. Козел отпущения. Конечно, проще всего сделать таким козлом отпущения исполнителя. Но нам нужно исходить из предположения, что они учли все параметры. Все параметры.

– В любую операцию всегда вовлечены люди, – с ноткой вызова заговорил Эмблер. – А люди никогда не ведут себя абсолютно предсказуемо. Человеческий фактор измерить нельзя, Кастон. По крайней мере, с высокой точностью. Таким, как вы, это не понять.