Уитфилд обернулась к импозантному африканцу, общению с которым помешал Кастон.

– Прошу извинить. – И, обращаясь уже к соотечественнику, вежливо спросила: – Как дела у Оуэна?

– Думаю, у нас у всех бывали времена получше, – сдержанно ответил Кастон. – Пожалуйста, пройдемте со мной. Это очень важно.

Она наклонила голову.

– Конечно.

Через несколько секунд они остановились в конце коридора перед дверью с табличкой «кабинет № 2».

Переступив порог и увидев сидящего в белом кожаном кресле Эштона Палмера, Уитфилд резко повернулась к вошедшему вслед за ней Кастону.

– В чем дело? – не повышая голоса, спросила она.

Аудитор закрыл дверь и сделал приглашающий жест в сторону второго кресла.

– Я объясню.

Перед тем как начать, он набрал в легкие побольше воздуху.

– Госпожа заместитель госсекретаря, профессор Палмер, позвольте мне обойтись без подробностей. Хотя полностью без них, конечно, не обойтись. Ничего не поделаешь, порой случается так, что и в ходе простой бухгалтерской проверки вскрываются факты, которым лучше бы оставаться невскрытыми.

– Извините, уж не совершил ли я что-то недозволенное? – поинтересовался седоволосый мужчина с высоким лбом мыслителя.

Кастон слегка покраснел.

– Разведывательные службы США, как вы знаете, трудно обвинить в излишнем стремлении к сотрудничеству. Одно подразделение может быть в полном неведении относительно операции, проводимой другим. До тех пор, пока лица, проводящие эти операции, действуют в рамках закона, с соблюдением установленных процедур, характер и цели самих операций остаются вне сферы моей компетенции. Проблема в том, что секретные службы в своей работе…

– Секретные, – подчеркнула Уитфилд.

– Совершенно верно. Давайте представим, что анализ открытых источников информации дает основание предположить, что последствия данной конкретной операции потенциально опасны, особенно в случае ее разоблачения. – Он сделал короткую паузу.

– В таком случае, – спокойно продолжила Уитфилд, – лицо, раскрывшее операцию, должно считать себя ответственным за ее последствия. Это ведь логично, не так ли?

Элегантная женщина, подумал Кастон, но есть в ней что-то губительное. Каштановые волосы смягчали выразительные черты лица, синие глаза походили на бездонные озера.

– Вы обсуждали это с директором ЦРУ? – спросил Палмер.

– Я хотел вначале поговорить с вами.

– Мудрое решение. – Профессор смотрел на аудитора настороженно, но без страха. – Очень мудрое решение.

– Вы не понимаете, – продолжал Кастон. – Проблема в том, что если я смог соединить точки – выстроить график, – то это могут сделать и другие.

– Соединить точки? – Палмер слегка нахмурился.

– Да, соединить точки, проиграть всю гамму – я, как вы понимаете, выражаюсь гипотетически – от покупки билетов на тот или иной рейс до перечислений неких сумм на счета иностранных чиновников. Есть многое – это касается неучтенного расходования финансовых средств ППС, – на чем я предпочел бы не останавливаться.

Уитфилд и Палмер обменялись взглядами.

– Мистер Кастон, – заговорил профессор, – мы понимаем и ценим вашу обеспокоенность и вашу осмотрительность. Но, боюсь, вы позволили себе увлечься проблемами, которые, говоря вашими же словами, вне сферы вашей компетенции.

– Проблемами, решением которых занимаются на самом высоком уровне, – добавила заместитель госсекретаря.

– Вы так и не поняли, что меня беспокоит.

– Беспокоит? Вас? – Она презрительно улыбнулась.

– И этой обеспокоенностью я, несомненно, буду вынужден поделиться с директором Управления.

Улыбка моментально растаяла.

– Скажу прямо, вы были небрежны, неряшливы. Вы наследили. То, что обнаружил я, обнаружат и другие. Любая следственная комиссия, будь то внутренняя или международная. Сейчас я спрашиваю себя, а допускали ли вы вообще такую возможность, когда планировали свою безрассудную операцию.

Уитфилд нахмурилась.

– Я не понимаю, что за вздор вы здесь несете, и сомневаюсь, что вы сами отдаете отчет в собственных словах. Я устала выслушивать ваши намеки и…

– Намеки? Речь идет об устранении Председателя Лю Аня. Я достаточно ясно выражаюсь?

Палмер побледнел.

– Вы сами не понимаете, что говорите. Это неслыханно!

– Перестаньте. То, что раскопал я, раскопает любой достаточно компетентный следователь. По завершении операции обвинения будут предъявлены нашему правительству. Насчет этого можете не сомневаться.

– Римский риторик Квинтилиан говорил, что нечаянный каламбур есть солецизм.

– Черт бы вас побрал! – взорвался Кастон. – Вы, бойцы невидимого фронта, все одинаковы. Вы никогда не думаете наперед. Вы так поглощены своими играми, всеми этими комбинациями с жертвами и выходом в ферзи, что, когда получаете по носу, это для вас всегда сюрприз. Я уважал принцип ведомственного разделения и помалкивал, надеясь, что вы рассеете мои опасения. Теперь я понимаю, что ошибался. Мне ничего не остается, как незамедлительно подать рапорт на имя директора ЦРУ.

– Мистер Кастон, мне импонирует серьезность вашего подхода к работе, – совсем другим, теплым и даже сердечным тоном заговорила Эллен Уитфилд. – Приношу извинения, если обидела вас. Операция, которую мы здесь обсуждаем, относится к программе с уровнем доступа «Омега». Мы, разумеется, полагаемся на ваше благоразумие и здравый смысл – ваша репутация хорошо известна, – но вынуждены руководствоваться собственными суждениями.

– Вы никак не хотите мне помочь. Говорите, как школьники, которых поймали с сигаретой в зоне для некурящих. Ваша так называемая программа специального доступа столь же частное дело, как свадьба Лиз Тейлор. Я спрашиваю: что вы собираетесь делать? Потому что я не смогу помочь вам, если вы не поможете мне понять смысл этой чертовщины.

– Не надо недооценивать уровень тех, кто планировал операцию, – сказала Уитфилд. – Как не надо недооценивать и значение итоговых результатов.

– И что же это за результаты?

Она повернулась к профессору.

– Мы говорим об истории, мистер Кастон. Об истории и ее преобразовании.

– Вы – историк, – проворчал Кастон. – Историки изучают прошлое. А что вы знаете о будущем?

– Очень хороший вопрос, – усмехнулся Палмер. – Но я скажу вам так: опасно пытаться изменить ход истории, но еще опаснее не пытаться это сделать.

– Не складывается.

– История, особенно в наше время, подобна автогонкам. Садиться за руль опасно.

– Да уж.

Палмер снова улыбнулся.

– Но еще опаснее не садиться. Мы всего лишь предпочли не быть пассажирами в неуправляемом автомобиле.

– Довольно абстрактных рассуждений. Мы говорим о главе государства. Человеке, которого знают и уважают в мире.

– О людях нужно судить по результатам их действий, а не по намерениям. А результаты и последствия деяний политиков можно оценить методами исторического анализа и прогноза.

– Другими словами, китайского деспота вы предпочитаете китайскому демократу? – спросил Кастон.

– С точки зрения мировой истории вопроса здесь быть не должно. Деспотизм, понимаемый как традиции автократии, монархической или тоталитарной по форме, помогал удерживать крышку на ящике Пандоры. Вам не говорили в детстве, что, если все китайцы одновременно подпрыгнут, земля может сойти с оси? Деспотизм, как вы выражаетесь, это и есть то, что не позволяет китайцам прыгать. Деспотизм связывает им ноги.

Кастон чувствовал, как колотится сердце.

– То, что вы намерены сделать…

– Пожалуйста, имейте в виду, – улыбаясь, перебила его Уитфилд, – что мы ничего не делаем. Нет-нет. Мы ведь здесь, а не там, где может случиться… некий инцидент. Мы здесь. И это многие могут подтвердить. Мы здесь, мистер Кастон. С вами.

– Совещаемся, – вставил Палмер, и по его тонким губам скользнула холодная усмешка. – С сотрудником ЦРУ.

– И это тоже могут подтвердить десятки людей, – подхватила Уитфилд. – Так что если мы что-то и замышляли, то логично предположить, что вы с нами заодно.