Итания не шевелилась, трепещущая, не понимающая, что произошло с ее телом, почему в нем такой неожиданный жар, почему такие тяжелые волны крови бьют в голову, в сердце, прокатываются по всему телу, словно это морской прибой или даже разбушевавшееся море?
Придон вскочил на коня, Огнивец придержал повод, взгляд его скользнул по груди Придона, брови его взлетели на середину лба. Две кровоточащие ранки на расстоянии растопыренных пальцев одна от другой, кровь стекает алыми струйками, вот уже застыла… словно кто-то сумел всадить две острые стрелы, хотя известно, что проще пробить стрелами гранитную плиту, чем поцарапать Придона.
Один дракон кружил над повозкой, а второй едва-едва показался, заметил его только Франк, он и кричал, в руках у него уже был лук с наложенной на тетиву стрелой.
– Они искали нас! – прокричал Франк. Глянул на Придона, едва не выронил лук от великого изумления, повторил: – Они искали… Этот, первый, сделал круг на высоте, улетел. Я думал, все, а он вызвал второго…
Придон приложил к глазам ладонь козырьком, всматриваясь в режущую глаз синеву. Дракон, что кружил над ними, производил впечатление стрекозы с сильно вытянутой худой головой, даже крылья почти прозрачные, как и сам наполовину прозрачный, бледный, словно больной. На нем виднелся один наездник, на втором драконе, если остроглазый Франк не ошибся, двое или трое, и сам дракон даже издали производит впечатление сильного свирепого зверя…
– Стреляй, – сказал он жестко. – Это уже наша страна, но нам все равно не нужны соглядатаи!
Франк начал медленно поворачиваться, нацелившись в подлетающего дракона. Придон задержал дыхание. Первый дракон выглядит безобидным, это разведчик, и наездник на нем словно ребенок, видимо, тщедушный маг, он удирает во все лопатки, а второй – явно боевой дракон, между иглами гребня блещут металлом панцири и шлемы воинов, теперь уже видно – троих.
Звонко щелкнула тетива. Франк тут же выхватил вторую стрелу, наложил, в одно мгновение оттянул до уха и отпустил, тут же рука метнулась за голову, в пальцах мелькнуло белое перо.
Дракон даже не пытался уклониться, привык не страшиться стрел, что выпускают руки человека. Придон видел, как брызнули, словно осколки льда, костяные пластинки на выпуклой широкой груди. Вторая стрела то ли прошла мимо, то ли вонзилась незаметно, Придон не увидел, зато третья догнала и вонзилась в заднюю лапу.
С небес раздался оглушающий рев. Стрела пронзила лапу насквозь, торчала, высунув с одной стороны клюв, а с другой стороны – оперенный хвост. Дракон забил крыльями чаще, закачался, его занесло в сторону, выровнялся с трудом и, неровно ударяя крыльями, торопливо пошел над лесом вдаль. Когда скрылся, Придону почудилось, что при таком полете может задеть верхушки деревьев, а Франк прислушался, заорал ликующе:
– Упал!.. Упал!.. Я сбил этого толстого гуся!
Огнивец завертелся в седле, умоляюще взглянул на Придона.
– Надо бы добить, а?.. Это же гад!.. Надо бы добить, вдруг там уцелели?..
Придон сказал раздраженно:
– И драконьей печени отведать?
– А что плохого? – обиделся Огнивец. Он указал на грудь Придона, где коричневыми комочками бурлилась запекшаяся кровь. – А это что за странные такие раны?.. Словно каленым железом…
– Ладно, – ответил Придон, – езжай проверь, что там… упало. И ты, Франк, езжай, это ж твои стрелы! Если кто-то уцелел из людей, хотя это вряд ли, привези живым.
Огнивец свистнул, крикнул своему десятку, те, как будто уже изготовились, с криком и визгом пустили коней вскачь.
Итания со смятением ждала, когда Придон, справившись с драконами, а он справляется со всем, вернется к ней. Однако Придон, как будто чуял ее ожесточение и готовность дать отпор, не появлялся, даже не подъезжал к повозке.
Не сказать что он был занят, она украдкой следила за ним, приоткрыв занавеску самую малость, едет либо в одиночестве, либо в сопровождении телохранителей, но беседует с ними редко, весь устремлен вперед, солнце играет на литых плечах, блестит в черных волосах, и никогда не блеснет на зубах, ибо за время поездки ни разу не улыбнулся, черные брови сдвинуты, в лице злое, сжигающее внутренности нетерпение.
Гелия ждала наказания, страшилась, но Итания сперва промолчала, потом заговорила с нею, как будто ничего не случилось. Ничего не изменить, а во всем, что случается, виноваты не пленники, а их пленители.
Наконец далеко на горизонте показались высокие белые стены, туда, подбодрившись, понеслись всадники с сообщением, что великий Придон уже близко. Итания с замиранием сердца посматривала на стены, а потом уже и на ворота, распахнутые широко, охраны никакой, артане чувствуют себя полными хозяевами.
Дорога запружена, повозки и телеги тянутся с товарами в обе стороны. Ей показалось на миг, что не было страшной войны, десятков тысяч убитых, сожженных городов, распятых и повешенных, замученных, что ее родной и прекрасный город никто не захватывал…
В самом городе открыты все лавки, из булочных рядов пахнет свежим хлебом, вот пахнуло благовониями – в город все еще везут эти ненужные артанам драгоценности… Впрочем, для них это просто масло для светильников.
Горожане не узнавали повозку, но, когда та остановилась у ворот дворца, Итания вышла, сразу же зеваки закричали: «Итания, Итания», указывали пальцами, и поглазеть на нее сбежалась целая толпа.
Придон тут же оказался рядом, конь яростно храпел и косился на толпу огненным глазом, Придон сказал зло:
– Я бы разогнал их, но ты опять скажешь, что обижаю твоих подданных.
Она сказала с холодком в голосе:
– Когда ты сравнивал с землей целые города, ты их не обижал, верно?
– Была война, – ответил он скупо. – На войне все иначе.
Она отвернулась, пошла к дверям, которые открыли перед ней услужливо и с низкими поклонами. Ненавижу, подумала она. Ненавижу своих куявов, ненавижу, ненавижу!.. Они уже забыли, что их завоевал враг. Снова живут, как жили. Как будто им все равно!
Гелия торопилась следом, забегала то справа, то слева, сообщила шепотом, что великий тцар Придон для их общей спальни определил лучшую из комнат, но Итания сжалась при одной только мысли, что придется спать в зале Малого Совета, куда ее отец допускал самых признанных полководцев, знатных людей, где общался с советниками, принимал доверенных лиц, награждал вельмож, беседовал с послами и принимал их дары…
В ее покоях за это время не только замыли кровь убитых, но и полностью заменили попорченную топорами и мечами мебель, убрали часть ковров, заменили, никого не спрашивая, на те, которые, по их разумению, красивше. Получилось ярко и глупо, но кто из артан это поймет? Она с ужасом и омерзением слышала из своей спальни, как четверо дюжих мужчин пронесли массивную дубовую кровать, с гоготом и шуточками устраивали ее, то придвигая к очагу, то, напротив, поближе к распахнутому окну.
Служанки молча, со слезами на глазах переодели Итанию. Заледеневшая от внутреннего холода и страха, она неуклюже накинула плед на плечи. Гелия яростно ворошила угли в очаге, подбросила несколько березовых поленьев. Итания ощутила слабую благодарность, Гелия понимает, что вот-вот превратится в комок льда. Да и у остальных девушек на глазах слезы, смотрят сочувствующе, а этих артан ненавидят люто, хотя те им лично не сделали ничего особенно плохого, а то, что почти всех изнасиловали, так это участь всех служанок и без всякого нашествия врага…
Но Гелия долго грустить не в состоянии, весело сообщила, что все вещи Итании целы, ничего не сперли, паразиты, захлопотала, начала переставлять, запела что-то веселое, легкомысленное. Ей можно жить бездумно, сегодняшним днем, ибо все равно нити ее дней в руках хозяев, будь то ее руки, Итании, или железные руки артан. Не она решает, где ей завтра спать, где жить и даже что надеть, но вот ее, Итанию, готовили жить иначе…
Она подошла к окну, чтобы служанка не видела ее лица, но не смотрела во двор, а закрыла глаза и прислонилась виском к холодному камню. Легкий ветерок ласково трепал волосы, приносил снизу цокот подкованных коней и сухой стук копыт, грубые мужские голоса. Так она стояла, как ей казалось, бездумно, без чувств, без желаний, отдавшись странному и в чем-то приятному чувству. Когда не она решает, а решают за нее. Потом чувство стыда кольнуло в сердце, она поспешно открыла глаза.
