– Не спеши. Очень скоро твоим стрелам найдется достойная дичь.

– Только драконы могут быть достойной дичью, – сказал Верен. – Правда, брат?

– Правда, – подтвердил Крок.

Придон заметил:

– А я о ком говорю? Будут и драконы.

– Да? – спросили братья в один голос. – Где? Когда? – Мы скоро подойдем к горам, – сообщил Придон. – А там их целые гнезда.

Чего артане не ожидали, так это вспомогательного войска, что организовалось само собой из всякого местного сброда. Они называли себя артанами, так как, гонимые в прошлых междоусобных войнах, века тому перешли со стороны Артании пограничную реку и жили на этих землях. Работали плохо, больше пьянствовали и вспоминали о деяниях великих предков, затевали драки, промышляли охотой, торговлей, рыбной ловлей, бортничеством, ненавидели пахать и сеять, хотя в самой Артании хлебопашцы всегда в почете, и вот сейчас эта вольница пошла грабить, насиловать, жечь, а потом и вовсе собрались в отряды и двинулись вслед за войском Придона.

Иной раз, когда Придон останавливал армию, ожидая постоянно отстающие обозы, они уходили далеко вперед, набрасывались на беззащитные села, врывались в охваченные ужасом малые города, пьянели от сладкой возможности чинить суд и расправу над богатыми, знатными, насиловать их пышных жен и дочерей, распинать их мужей и отцов на дверях домов.

Ядром вспомогательного войска стали отряды князя Годлава, одни шли под командованием его воевод, двумя командовал сын Годлава Промек, а потом, глядя на Годлава, некоторые беры не только признали власть артан, но и дали своих людей в общее войско.

Аснерд сам дивился легкости, с какой их войско двигается по Куявии, а мудрый Вяземайт указывал, что еще никому и никогда не удавалось собрать такую грозную армию. С нею они в самом деле подступят к стенам Куябы, и если даже не возьмут, то сдерут такой выкуп, что Тулею придется поснимать со всех женщин золотые серьги, кольца и браслеты, не говоря уже о полном опустошении казны.

Придон же больше замечал эту рвань, что окружала их войско, как шакалы окружают могучего льва, дабы поживиться за его счет, морщился, спросил раздраженно у Вяземайта:

– На кой ляд нам эти союзники?

Тот пожал плечами:

– А мы их брали? Сами набежали. Пусть, Придон! Они принимают первый удар на себя… Зато нам виднее, где куявы бегут, а где пытаются драться.

Придон покачал головой:

– Где они пытаются драться? Даже стыдно за них. Мы прошли уже треть страны, а за все время всего два настоящих сражения!

– Только не говори, что воины ропщут.

– Не говорю, – буркнул Придон. – Всем нравится легкая добыча. Но пока что нам не приходится хвастаться трудными победами.

Он умолк, со злостью смотрел на огромный безобразный лагерь слева от дороги. Туда чернь согнала набранный в ближайших селениях полон. Их собирались выгодно продать в Вантит, потому сейчас спешно рубили стариков и старух, случайно попавших среди молодых и сильных, остальных палками и остриями пик перегоняли с места на место, отбирали мужчин в одни группы, женщин – в другие, ругались, дрались, не поделив добычу, иной раз тут же рубили того, из-за кого возникала свара, но еще чаще рубили и кололи друг друга.

Придон морщился, слыша истошные крики девушек, с которых срывали одежды, иных тут же зверски насиловали, издевались. Вяземайт поглядывал на него искоса, но Придон сцепил челюсти и холодно молчал. Любая артанка умерла бы, не допустив бесчестия, а если бы такое с нею случилось, убила бы насильника голыми руками. Эти же орут только от боли, не от бесчестия. Животные, просто животные. Пусть продают их в Вантит, пусть уводят куда угодно. Люди без чести – просто животные.

Воздух был тяжелый, трупный, колыхался, как нечистое болото, от мычания скота, ржания, блеяния, диких криков пьяных, скрипа колес.

Со всех сторон плетьми сгоняли связанных общей веревкой людей. Гнали захваченный скот, тащили доверху груженные дорогой добычей телеги, у иных трещали колеса от тяжести, а волы жалобно мычали. Пригоняли даже овец и коз, всюду мелькали дорогие восточные ткани, блестело золото.

Придон все кривился, а Вяземайт дивился богатству куявской земли, где после такого вала мародеров все еще находится добыча.

Еще сутки впереди поднимались столбы огня, наконец эти пожары приблизились вплотную. Когда кони уже устали, Вяземайт выслал вперед десяток удальцов, чтобы подыскали место для отдыха и ночлега. Впереди большое село, явно зажиточное, попадаются дома в два этажа, чернь снова сгоняет в кучу жителей, рубит старых и слабых, молодых торопливо связывают по рукам и ногам. Уже на краю села на дверях храма распяли местного не то волхва, не то старосту, забавы ради стреляли в него из луков. Он кричал и сулил им показать закопанные клады, но в него летели стрелы, вонзались в живот, в ноги, руки.

Придон заметил хмуро:

– Не позарились на золото! Значит, что-то осталось в них от человека.

– Просто не поверили, – буркнул Вяземайт. – Иначе бы сразу кинулись…

– Тогда это не люди, а свиньи.

– Только сейчас заметил? Это же Куявия!

Он снова несся, как на крыльях, впереди огромного войска. Меклен с проклятиями подобрал самых быстрых коней для охранной сотни, и теперь Придон всегда видел справа и слева вытянутые вперед шеи скачущих коней.

Куявская земля гремела под копытами так же сухо и звонко, как артанская, испуганные птицы взлетели ну совсем артанские, только здесь пустые нераспаханные земли нигде не тянулись до горизонта: везде деревушки, села, веси, а то и небольшие города, жители которых пасут коров, работают на полях.

Придон как раз на ходу пересел на свежего коня, тот взыграл и, гордясь всадником, понес во всю мочь, однако Меклен свистнул, гикнул, и сразу несколько удальцов справа и слева вырвались далеко вперед.

Конь порывался идти наперегонки, Придон ласково похлопал по шее, перевел на рысь. Люди Меклена завидели прямо по дороге деревушку, не сбавили галопа. Копыта стучали так часто, что сперва это походило на рассыпавшийся из мешка горох, потом слилось в сплошной отдаляющийся гул.

Когда Придон в сопровождении Меклена въехал на окраину, деревня уже занялась: жарко горели крайние дома, вспыхивали сараи, народ метался с жалобными криками, пытался тащить из горящих домов добро.

Придон проехал через всю деревню, исполненный великого презрения к этим людям. На противоположном краю у последнего дома слышались крики, брань, там взлетали топоры, всадники сбились в кучу, но на глазах Придона один вылетел из кучи, как выброшенный рукой великана, голова разбита, кровь стекает по груди и рукам.

Крики и шум продолжались, еще одного вывели под руки, вырвался конь с опустевшим седлом. Перед Придоном расступились, перед входом в дом размахивал оглоблей здоровенный парень со злым решительным лицом. Рубаха на нем порвана на груди, оторван рукав, на скуле ссадина и кровоподтек под глазом, но конец оглобли достал еще одного, неосторожно сунувшегося с топором в руке, и тот с разбитой головой отлетел назад в толпу артан так, словно его обеими копытами ударил собственный конь.

За парнем стояла трепещущая девушка. Простая деревенская, в линялом платьице, босая, маленькие груди торчком, кругленькое милое лицо, хорошенькое только молодостью. Она со страхом и безнадежностью следила за схваткой, и когда та кончится, понятно как, то будет лишь хныкать, когда ее с хохотом начнут насиловать, а потом утрет слезки и будет стараться выжить в этом жестоком мире…

Он вскинул руку.

– Всем стоять!.. Убрать топоры!..

Артане остановились, отступили, ибо парень все так же озверело размахивал длинной оглоблей с тяжелым железным кольцом на конце. Потом и он, сообразив, что в их схватку вмешалась некая высшая сила, сократил взмахи, наконец вовсе остановился, упер оглоблю концом в землю и с ненавистью посмотрел на Придона. Грудь тяжело вздымалась, по красному лицу бежали струи пота, и свист от частого дыхания слышал даже Придон.