– Говори, – велел Придон, – но только быстро.

– Придон, – воскликнул пленник, это был тощий и невзрачный человек, совсем непохожий на воина, – нет на свете куявской или артанской магии!.. Мы все едины… это как меч или топор, что в любой руке – меч и топор…

Придон отвернулся.

– Колдун? – спросил он у стражи. – Вешать!

Начал поворачивать коня, но пленник, видя неминуемую гибель, вскричал отчаянно:

– Я мог бы дать тебе возможность уже сегодня увидеть ту… из-за которой эта война!

Сердце Придона дрогнуло, застыло. С остановившимся дыханием он повернулся к пленнику. Его веревка уже закреплена, двое уже дергаются рядом, не доставая ногами до земли, артане вздергивают быстро, умело, без лишних движений, колдуна начали поднимать, лицо посинело, но Придон сделал повелительный знак, тело колдуна упало на землю.

Он поспешно привстал на колени, прохрипел:

– Ты ее увидишь… сегодня…

– Развязать руки, – распорядился Придон. – Но учти, если соврал, чтобы продлить жизнь, ты прогадал. С тебя живого сдерут шкуру, а потом на кол… А там будешь корчиться очень долго.

Колдун побледнел, веревку на его руках разрезали, сказал дрогнувшим голосом:

– Я знаю, что я могу, а чего не могу.

К вечеру солнце стало огромным, пурпурным, но не багровым и сияло так ярко, что смотреть на умытый дождем круг было невозможно. Втрое ярче блистали браслеты, топоры, железные бляшки на конской сбруе, а металлические обручи на головах искрились, как раскаленное железо, выхваченное из горна.

Вяземайт, услышав, что Придон пощадил куявского колдуна, прибыл, с пристрастием осмотрел и допросил трепещущего пленника, сразу потерял интерес, а на вопросительный взгляд Придона лишь брезгливо отмахнулся:

– Слаб. Приставь к нему человека, чтобы не убежал. Больше ничем навредить не может.

– А колдовать? – спросил Придон в нетерпении.

Вяземайт сдвинул плечами.

– В Куявии много магов, потому они, чтобы не мешать друг другу, совершенствуются каждый в своем умении. Если этот умеет видеть… и даже показывать другим нечто очень дальнее, то уж ничего больше не умеет – это точно.

Придон повернулся к пленнику:

– Как тебя зовут?

– Мирош, благородный повелитель…

– Вот что, Мирош. Ты знаешь, что я жажду увидеть. Требуй все, что нужно для такого колдовства. Но если не сумеешь сделать к вечеру, то… помнишь, что тебе обещано?

Мирош побледнел, вздрогнул, синие губы прошептали:

– Кожу с живого, смерть на колу…

– Медленная, – подчеркнул Придон. – Все, пошел!.. Не теряй времени.

Лишь за полночь Мирош высунулся из шатра, где колдовал под охраной, стражи тут же злорадно потянулись за топорами. Он пролепетал умоляюще:

– Скажите славному и великому повелителю, что я уже… приготовил нужный отвар и составил заклинание.

Придон, прервав воинское совещание, примчался, как жаркий ветер, остановил коня перед распахнутым пологом. Мирош отступил, суетливо поклонился.

– Великий господин… Все готово.

В огромной серебряной чаше колыхалось густое масло, как казалось Придону, хотя колдун уверял, что это совсем не масло. Был взвинчен, испуган, руки тряслись, однако слова выговаривал громко и четко. Придон выдворил охрану из шатра, Мирош указал ему на стул перед чашей.

– Когда я закончу… заклинание, – сказал он с запинкой, – там появится…

– Что?

Мирош поклонился.

– То, о чем будете напряженно думать.

Придон поспешно сел. От масла пахло рыбой, потом запах исчез или просто притерпелся. Голос колдуна звучал монотонно, будто дятел стучал в затылок железным клювом. Масло в чаше отблескивает, яркие язычки светильников бросают косые блики, перебегают, сливаются, расплываются, и в какой-то миг он уловил, что там что-то проступает, становится видимым ясно, четко. Так бывает на грани сна, когда еще не заснул, еще понимаешь, что лежишь, подогнув колени, но в то же время уже бредешь по дивному яркому миру…

Жар ударил в голову, в расширяющемся круге света проступили знакомые очертания покоев Итании. Ноздри затрепетали, почудилось, что улавливает тончайший аромат. Наклонился, всматриваясь, сразу начало расплываться, будто в тумане, отпрянул, медленно восстановилось, он начал твердить себе, что жаждет увидеть ее, самую красивую, самую необыкновенную, и почти сразу изображение сместилось, блеснуло синее небо, слева темнеет гранит стены, а справа выдвинулся туманный профиль, облекся четкостью.

Итания стояла на парапете и задумчиво смотрела вдаль. Лицо ее показалось Придону печальным, и пальцы сразу начали шарить нож на поясе: кто посмел? Кто осмелился ее обидеть, огорчить? Как мир еще не рухнул, почему все не бросаются исполнять ее желания?

– Итания… – прошептал он страстно, – Итания… именем твоим живу, именем твоим молюсь, именем твоим творю…

Он слышал за спиной учащенное дыхание колдуна, тот пытался всмотреться в то, что видит он, Придон, но Придон ревниво приподнял плечи.

Итания прерывисто вздохнула, Придон ухватился за сердце. Ее прекрасные глаза затуманила печаль, а щеки слегка побледнели.

– Итания, – прошептал он страстно, – скажи, шепни, подай знак!.. Никто не смеет огорчать тебя. Весь мир должен для тебя жить, работать, творить, существовать!

Она чуть вздрогнула, зябко поежилась. Он едва не сунулся лицом в масло в страстной жажде немедленно укрыть ее, уберечь от ветра. Удивительные глаза смотрели вдаль, в них появился влажный блеск, Придон заскрежетал зубами: дивные глаза наполняются слезами, а он, Придон, ничего не может сделать!

– Итания! – вскрикнул он. – Итания!.. Я иду к тебе!

Она снова вздрогнула, повела плечами, даже удивленно посмотрела по сторонам. Безумная мысль пронеслась через мозг Придона, как раскаленная добела стрела.

– Итания, ты слышишь меня?.. Это я, Придон. Я лечу к тебе на крыльях северного ветра. Я приду!.. Я возьму тебя с Куябой вместе!

Он не мог спать, не мог никого видеть, увиденное в колдовском тумане заставило гореть в подземном огне, он вскочил на коня, чтобы никто не видел его мук, отдохнувший конь резко вынес в поле, пересек рощу, там наткнулись на немалый отряд схоронившихся куявов.

Не раздумывая, Придон стегнул коня и ринулся, как сокол на стаю уток. Он успел повергнуть на землю десятки фигур с блещущими в лунном свете шлемами, прежде чем куявы поняли, что он один. Кто-то закричал, призывая к сопротивлению, оставшиеся развернулись и дали бой. Он изрубил половину, прежде чем к нему подоспела сотня охраны.

Меклен, белый от ярости, прокричал, заикаясь, что потребует, да, потребует, чтобы у Придона отобрали этого коня, он самый быстрый в Артании, иначе с ним потеряют тцара и походного вождя.

Придон помалкивал, теплая струйка, в лунном свете совсем черная, обильно стекала по плечу. Рана не выглядела глубокой, но, когда двигал рукой, кровь не успевала загустеть и закрыть рану.

Когда вернулись к располагающемуся на долгий отдых войску, Вяземайт вместе с Аснердом и военачальниками выехал навстречу. Вяземайт на фоне черного звездного неба выглядел пугающе и величественно с его длинными серебряными волосами, что сияли нестерпимым колдовским блеском.

– Придон… – сказал он призрачным голосом. – Раны на тебе заживали мгновенно, когда ты был… другим.

Придон повернул коня и поехал рядом, за время ночного боя осунулся еще больше, из-под насупленных бровей блеснул недобрый взгляд.

– А сейчас я какой?

– Другой, – ответил Вяземайт. Ехал, глядя перед собой, пояснил нехотя: – Все меняются, Придон. Кто-то сильно, кто-то слабо.

– Ну и что?

– До утра, – сказал Вяземайт резче, – можешь истечь кровью, вот что!

Придон чувствовал, как подергивается лицо, отвык от болезненных ран помимо той, что на спине. Слушал краем уха, а то и не слушал, прервал раздраженно:

– Все не так, Вяземайт.

– А как? – спросил Вяземайт саркастически.