Противник сразу разочаровал Нереуса: он ожидал увидеть кого-то посерьëзнее.

Толстый, нескладный увалень с огромными ручищами и пропитым лицом очевидно рассчитывал подзаработать на кувшин дешëвого вина.

Островитянин решил, что не станет калечить пропойцу, слегка погоняет его по арене на потеху толпе и вырубит одним точным ударом.

Толстяк хорохорился, тряс кулаками, выкрикивал оскорбления.

Нереус не вслушивался. Ему было плевать на то, что блеет этот баран — у него всë равно нет ни малейшего шанса одолеть волка.

Распорядитель боя дал сигнал приготовиться, а затем резко махнул рукой.

Геллиец прыгнул в центр круга, желая показать себя зрителям. Он ушёл от грубого и неточного выпада соперника, присел и ударил его ногой в колено.

Резкое смещение сустава вбок привело к разрыву связок.

Пьяница с истошным воем рухнул на песок.

— Вставай, — процедил раб. — Не порти мне забаву.

— У-у-у, — голосил толстяк. — Тва-а-арь…

— Вставай, живо.

Хрипя и красная от натуги, пьянчуга сумел подняться на здоровую ногу. Но теперь остерегался нападать — уклонялся и не вылезал из оборонительной позиции.

Нереус пугал его, заигрывая с толпой.

— Убей! Убей! Убей! — кровожадно требовали болельщики.

Лихтиец ударил в солнечное сплетение и сразу, не давая противнику отдышаться, с левой двинул ему в пах.

Глаза толстяка округлились от боли. Он снова опрокинулся на спину.

— Вставай! — ровным голосом произнëс невольник.

— Убей! — захлëбывались слюной в толпе.

— Вставай. Не тяни время.

Пьяница кое-как выпрямился. Его взгляд потерянно блуждал, с носа свисала длинная сопля.

— Убьëшь? — жалобно спросил он.

— Нет, — пообещал меченосец.

Нереус ударил слева, под плавающие ребра, и следом прямым выпадом впечатал кулак в дряблый подбородок толстяка.

Его отшвырнуло назад. Тело кулем шлëпнулось на песок и сознание угасло.

Распорядитель боя поднял руки над головой.

На выходе с арены Нереуса окружили, начали засыпать вопросами:

— Ты чей?

— Кто твой хозяин?

— Когда следующий бой?

Парень застенчиво улыбался, натягивая тунику. Он хотел пить и послушать, что скажет о схватке Мэйо.

Поморец дружески хлопнул невольника по плечу:

— Я славно на тебе заработал!

Лаура с радостным визгом бросилась геллийцу на шею.

— Заработал? — переспросил островитянин, целуя девушку в щеки. — С пары монет?

— Я поставил на тебя всë.

— Мэйо, ты… Зачем?!

— Какой интерес, если нет куража?!

— Пошли отсюда. Ты неисправим.

Восточный квартал пах мочой и амброзией.

Ночные гуляки покидали его, взявшись за руки: Лаура — в середине, Нереус — слева от неё, Мэйо — справа.

— Мы ведь ещё встретимся? — спросила девушка.

— Обязательно! — рассмеялся нобиль.

— Конечно! — улыбнулся звëздам геллиец.

В Силладе у Като был дом — подарок от первого мужа — небольшой уютный особняк, утопающий в цветах, с бассейном и несколькими фонтанами в саду.

Ухоженный дворик сразу понравился Виоле.

— Здесь так мило, — сказала девушка, выбравшись из лектики. — Посмотри на чудесные скульптуры нимф, Мэйо!

— Угу, — зевнул поморец, успевший поспать меньше четырёх часов за сутки.

— Перестань. Это невежливо, — пристыдила его Виола. — Где тебя носило всю ночь?

— Угадай.

— Тоже мне загадка! Опять таскался по борделям. Почему нельзя удовлетворить свои низменные позывы дома?

— И это я слышу от благородной девицы, пытавшейся снасильничать моего раба в женской терме?

Виола сердито вздëрнула нос:

— Ты подослал его следить за Като.

— Да. Хочу, чтобы она видела во мне лишь пылкого влюблëнного юнца.

— А разве это не так?

Поморец улыбнулся краешками рта:

— Ты внимательно прочла моё письмо? Я чувствую фальшь. Словно меня пытаются одурачить.

— Болезнь сделала тебя чрезвычайно мнительным.

— Нет, дорогая сестра. Я всегда был замкнутым и подозрительным, а ты превращаешься в глупую легкомысленную особу.

— Что?!

— Моя тлания, пантера из Таркса, не годится на роль скучной провинциальной матроны.

— Ты ставишь под сомнения слова Оракула?

— Я говорю о том, что меня тревожит.

Гостей встречал хор девушек-рабынь, поющих древний поморский гимн:

В рассветный час и до холодных звëзд,

В день праздничный и в день обыкновенный,

Людей заботит лишь один вопрос,

Одна неразрешимая проблема:

Как речь вести с коварством и умом…

Как льстить другим под маской благородства…

И обращаться с каждым, как с врагом,

Поклявшись в дружбе до ворот погоста…

Как выгоду из этого извлечь…

Как за обиду избежать возмездья…

И обагрив безвинной кровью меч,

В ладах остаться со своею честью…

Мэйо тотчас развернулся лицом к хористкам, даже не заметив приветствующую гостей Като.

Блондинка поцеловала Виолу и громко захлопала в ладоши, оборвав певиц:

— Прости, мой дорогой! Они так бестолковы. Я ожидала услышать совсем другую песню!

— Нет… — задумчиво обронил поморец. — Это знак. Для меня.

— Ты веришь в приметы и знаки?

— Все колесничие верят.

— О, боги! — всплеснула руками Виола. — Не обращай внимания, моя милая. Сначала он усомнился в предсказании Оракула, теперь увидел знак в каком-то полузабытом напеве… Мэйо провёл ночь, предаваясь распутству и пьянству, а теперь пытается изобразить богопокорного праведника.

— Мэйо, — Като нежно провела рукой по щеке парня. — Это не Таркс. После заката на улицах небезопасно. Твой мальчик-раб не сможет защитить от банды вооруженных грабителей. Пожалуйста, больше не предпринимай таких вылазок.

— Хорошо, — улыбнулся нобиль. — Больше не буду.

— Вот и замечательно. Прошу к столу. Сейчас нам подадут ужин.

Девчушка лет двенадцати полила на руки Мэйо пахнущую розами воду. Курчавый мальчик покорно согнулся, чтобы господину было удобно вытереть ладони об его волосы.

— Дай мне полотенце, — тихо сказал наследник Макрина.

Като заговорщицки наклонилась к Виоле:

— Позволь спросить, это правда, что твой брат сам наливает себе вино и зашнуровывает сандалии?

— У него много причуд.

— Зачем делать то, что должны исполнять рабы?

— Я не знаю.

— Хочу выпить за вас! За этот прекрасный вечер! — блондинка изящно подняла кубок.

Браслеты на её руке мелодично звякнули.

— За гостеприимную хозяйку! — откликнулся Мэйо.

— За нас! — поддержала Виола.

— Ливий сказал мне по секрету, что кое-кто блестяще выступил на форуме, — Като стрельнула глазами в молодого поморца.

— Я сказал оппоненту, что бесконечное возможно наблюдать в конечном, как мы наблюдаем необъятную глупость, рождаемую в его сравнительно небольшой голове.

Като рассмеялась:

— О чём же вы спорили?

— О власти нашего Богоподобного Императора Клавдия.

— В столице ждут, когда он соблаговолит назвать имя своего приемника.

— Не вижу в том острой необходимости, — пожал плечами Мэйо. — Клавдий — не молод, но и не дряхлый старик. Он в любой момент может заключить брак и обзавестись наследником.

— Злые языки говорят, что возле императора слишком часто видят кинэда по имени Варрон.

— Раба? — уточнила Виола.

— Нет, — мурлыкнула блондинка. — Он из благородного провинциального семейства, но рос и воспитывался во дворце.

— Полагаю, у Императора немало фаворитов обоих полов, — Мэйо сделал глоток и отставил кубок.

— У Клавдия была яркая большая свита. Пока его взор не упал на Варрона.

— А завтра упадëт на кого-то другого, — зевнул поморец. — И вновь станут судачить, что прежний взысканец был во сто крат лучше нынешнего.

— Политика! Политика! — рассмеялась Като. — Любимое развлечение мужчин! Как горят ваши глаза, когда речь заходит о ней! Как остроумны и содержательны делаются инвективы!