— Оно мое, — сказала я, используя телефон, чтобы сфотографировать заклинание. — Все это, — добавила я, переворачивая страницу в поисках контрзаклинания, и нахмурилась, когда поняла, что его там нет. Твою мать.

Ходин потуже затянул пояс, зазвенели колокольчики.

— Я не собирался объяснять тебе, как это делается.

— Нет, ты хотел, чтобы я разобралась с этим и оставила тебя с действующим проклятием, в то время как все, что у меня есть, — это жалкая палочка. — Я закрыла книгу и подтолкнула ее через стол. — Тебе еще многому предстоит научиться касательно дружбы, Ходин.

Стеф, казалось, замкнулась в себе, явно тоже чувствуя укол.

— А тебе еще многое предстоит узнать о происхождении силы. — Ходин прищурился. — Преподаешь целому классу ведьм, потому что тебя попросил друг?

Мои губы приоткрылись, когда я повернулась к Стеф. Женщина не смотрела на меня, но было очевидно, что она рассказала Ходину о моем преподавательском выступлении.

— Это называется отдавать, Ходин, — сказала я, вставая, чтобы уйти. — Как только достигаешь определенного уровня, начинаешь отдавать. Дали обучает студента бесплатно. Ал учил меня бесплатно. — Но это не было бесплатно. Ему требовалось мое доверие. И вот я здесь, работаю с демоном, который, как он предупреждал, будет использовать меня, демоном, который, очевидно, предал их всех, когда они были наиболее уязвимы. Дерьмо на тосте, насколько сильно я все испортила? — Ходин, что ты сделал с Селфной?

Вспышка гнева пробежала по Ходину.

— Не могла бы ты извинить нас, Стефани? — сказал он мягко, но я могла слышать его разочарование, и мои мысли вернулись к палочке. «Встать и щелкнуть, и он не вспомнит, что я спрашивала».

— Эм, конечно. — Опустив голову, Стеф собрала остатки того, что было на столе, и ушла, закрыв на ходу французские двери между нами и кухней.

Я стояла и ждала. Взгляд Ходина переместился между Дженксом и мной. Расправив мантию, он сел.

— Селфна погибла, пытаясь сбежать от эльфов, — коротко сказал он. — Галли винит меня.

— Это была твоя вина? — Он молчал. Я сжала челюсти и заставила себя их расслабить. — Тебе нравится здесь жить? — добавила я.

— Я должен был стать кротом демонов, — сказал он, его голос был легким и горьким. — Мой собственный брат послал меня на поимку, чтобы я мог помочь ему вытащить остальных. Триста лет я работал с рабским ошейником на лодыжке, понимая, что спасения нет. Даже смерть не была разрешена. Я научился доставлять им удовольствие. Как раздобыть теплую одежду и мягкое место для сна. Как развлекать их, пока меня не продали тому самому эльфу, у которого были ключи от нашей свободы.

— И? — спросила я, и его взгляд обратился ко мне. — Ал, кажется, думает, что ты имел большее отношение к ее смерти, чем это, — сказала я, и Ходин издал звук отвращения. — Что у тебя был шанс освободить их, и ты сдал их. Для своего же блага.

— Сдал их, чтобы они ели малину и спали на шелке, — с горечью сказал он. — Это он тебе сказал, да? Я был тем, кого пытали, когда они разрабатывали баку, урезали почти до нуля снова и снова, пока эта тварь съедала мою душу. Я был тем, на ком они практиковали свои грязные заклинания и проклятия, совершенствуя их. Они сохранили мне жизнь, потому что я развлекал их, научившись так хорошо изображать зверя, что даже они не могли заметить разницы. Меня послал мой собственный брат, — Ходин практически выплюнул. — Он умолял меня пойти и даже пальцем не пошевелил, не произнес одно заклинание, чтобы вытащить меня, когда было очевидно, что я был в такой же ловушке, как и те, кого, как он думал, я мог освободить. Он винит меня в ее смерти? Что ж, я виню его за то, что они делали со мной, за тысячу лет пыток. Тысячу лет, Морган, и он оставил меня там гнить, когда мог бы вернуть меня одним словом.

Я почувствовала холод, замерла там, где стояла.

Ходин встал, и я вздрогнула, пораженная.

— Я был бы признателен, если бы узнал, работает ли палочка. — С мрачным выражением лица он взял книгу, исчезнув как раз в тот момент, когда переплет покинул грифельный стол.

Крылья Дженкса были холодными на моей шее, и я вздрогнула.

— Я должен кое-что проверить в саду, — сказал он, затем, напевая, поднялся и ушел.

Я была одна, не зная, все ли рассказал мне Ходин или только то, что заставило его хорошо выглядеть. Утомленная, я опустилась перед пустым камином, колокольчики на поясе зазвенели. Мне действительно нужно было поговорить с Алом и услышать другую сторону этой истории. Жаль, что он не хочешь со мной говорить.

— Который сейчас час? — прошептала я, мягкий серый цвет задернутых штор не давал мне ни малейшего представления.

Повеяло теплым воздухом, пахнущим корицей, когда Трент перевернулся на бок, обняв меня рукой, вызывая восхитительное чувство сопричастности.

— Возвращайся ко сну, — прошептал он, и меня пробрала дрожь.

Я сильнее его сжала, когда он начал отстраняться, и сонная улыбка расплылась по моему лицу.

— Сегодня воскресенье. Ни за что, — прошептала я. Взгляд его зеленых глаз прошлся по моим изгибам, и я потянула его к себе, находя его губы своими.

Желание проснулось внутри, шокирующее своей внезапностью, но, о, такое желанное. Его рука, обнимавшая меня, стала более уверенной, а его вес был приятным теплом. Щетина была шершавой на кончиках моих пальцев, и я провела рукой по его плечам, притягивая ближе. Простыни были скомканы, и я сбросила их… Все резко оборвалось, когда завибрировал его телефон.

Трент оторвал свои губы от моих. Подняв голову, он уставился на него на прикроватном столике, затем вздохнул.

— Это девочки. Я думал, ты спишь, и отправил им сообщение, — сказал он, и я отпустила его, зная, что он ответит. Дело было не в том, что две малышки, воспитывавшиеся как сестры, были избалованы — а так оно и было, — а в том, что они по рождению были пешками в очень опасной игре. Пройдут годы, прежде чем они проделают свой теоретический путь по шахматной доске и снова станут королевами. Пока они не обрели свою силу, он был их рыцарем.

«Дерьмо на тосте. Еще слишком рано для метафор», — подумала я, перекатываясь на другой бок и спуская ноги на пол. Зарывшись пальцами ног в мягкий ковер, я потянулась за телефоном. «Восемь тридцать?» с отвращением подумала я, отпуская его. Но если для меня было рано, то для Трента было поздно, и я ценила, что он задержался в постели так долго, как мог. Эльфы были полуночниками, что означало, что они дремали в полдень и полночь. Его естественный ритм сна не так плохо сочетался, как можно было бы подумать, с привычкой ведьмы спать почти до полудня и ложиться спать далеко за полночь. В данный момент он казался раздражающе бодрым и свежим, но к полудню клевал носом, готовый к своему четырехчасовому сну.

Я почувствовала себя хорошо, когда Трент поздоровался, его музыкальный голос приобрел тот твердый и любящий тон, о котором он, вероятно, не подозревал, он использовал его с девочками и только с девочками. Его подтянутый силуэт вырисовывался в полумраке, заставляя меня пожалеть, что, какая бы беда ни постигла Рей или Люси, они не подождали еще хотя бы тридцать минут.

— Люси? Люси, — терпеливо сказал он, пытаясь вставить хоть слово, пока маленькая девочка болтала о хлопьях и желе. — Позволь мне поговорить с твоей матерью. Люси, я слышу тебя, и я знаю, чего ты хочешь. Но твоя мать является решающим фактором, когда ты в ее доме. Если ты позволишь мне поговорить с ней, я, возможно, смогу вмешаться от твоего имени.

Я улыбнулась. Люси было всего два года, но привычка Трента разговаривать с ними на твердо, а не свысока, казалось, срабатывала… в большинстве случаев.

— Люси, отдай телефон своей матери, — добавил он, направляясь в главную гостиную, а я встала и, ухмыляясь, побрела в ванную. Мне нравились обе девочки, но, черт возьми, я была рада, что не принимала участия в принятии решения о том, является ли желе приемлемой приправой к хлопьям.